***
8 июня 2021 г. в 16:12
Острые лучи солнца прорезаются сквозь окно прямыми толстыми линиями. Эллиоту нравится такая погода. Весной, когда открывается сезон для мотоциклов, Эдди становится чуточку радостней. И плевать, что на байке он гоняет круглый год.
Но сейчас не до этого.
— На кой хуй ты вообще ввязался в эту драку, — сердито шипит Эллиот, пытаясь подцепить пинцетом кусочек стекла. Ебучая бутылка из-под лимонада. Он никогда бы не подумал, что будет так искренне ненавидеть этот напиток.
— Ты знаешь, — отвечает Эдди. Это правда. На самом деле Эллиот редко бывает против потасовок, в которые ввязывается Эдди время от времени. Так уж получилось, что некоторые уёбки начинают воспринимать тебя и твою речь только после удара кулаком по кривой роже. Глупо отрицать эту простую истину.
И всё же неприятно, когда из-за железных принципов страдают твои близкие.
— Они назвали нас педиками, — продолжает Эдди всё так же угрюмо. Эллиот старается, как может, но мелкие осколки выходят из кожи с трудом. Приходится ковырять и без того болезненную рану. Эллиот ненавидит свои неловкие руки за то, что они не способны облегчить процесс.
Хотя Эдди ему доверяет в этом плане, как никому другому. Тупица.
— Назвали и ладно, — бурчит Эллиот. Осколок всё-таки поддаётся. Слава богам, он последний. Эллиот берёт бинты, немного перекиси и защитной мази. Разумеется, это вещи из той аптечки, что он притащил в дом Эдди сам. И, разумеется, это не первый раз, когда Эллиоту приходится латать его раны. Процесс стал почти привычным, так что даже неловкость постепенно сошла на нет.
Эдди отчего-то ненавидел всех, кто хоть отдалённо напоминал врачей. Он говорил, что отец может узнать, что ему не нужен лишний геморрой в лице заботливого родителя. На что Эллиот как-то сказал: «Какая разница? Он всё равно увидит синяки».
«На синяки отец внимания не обратит, — отчеканил Эдди, — а вот на запись в медкнижке — очень даже».
Эллиот был вынужден с этим бредом согласиться.
— В следующий раз нас назовут лебедями, и что дальше? Тоже кинешься в драку? — нотация выходит слабенькой. На троечку. Но Эллиот не может остановиться, потому что смотря на изуродованную от локтя до запястья руку, он представляет, что было бы, не успей Эдди её поднять. Метились то изначально в ебальник.
— Это ведь в любом случае чушь полнейшая. Простое оскорбление, не более.
Эллиот останавливает перевязку, чувствуя, как Эдди напрягается. Он снова сделал больно? Может, пропустил какой-то мелкий осколок? Эдди сам ни за что не признается, поэтому приходится вглядываться в его лицо, искать ответы.
Ничего болезненного прямой взгляд Эдди не изображает. В нём какая-то решительность. Потребность в действии, от которой Эллиот на мгновение замирает, чувствуя, как мурашки бегут по затылку.
«Сейчас что-то будет», — шепчет коварно чуйка. Эллиот терпеливо ждёт, не разрывая с Эдди зрительного контакта.
Наконец, он наклоняется к нему. Движение выходит резким, Эллиот почти шарахается, но успевает вовремя себя одёрнуть. Эдди целует его грубо, как будто цель — не признаться в чувствах, а цапнуть, надломить. С тем же успехом он мог отвесить Эллиоту щелбан.
Всё заканчивается быстро. Эдди один раз сминает губы Эллиота своими, после чего наваждение покидает его. Он садится на прежнее место, опустив голову. Всё такой же недовольный и грозный, как тёмная дождевая туча.
В открытую Эдди мог только подъёбывать. А когда дело доходило до проявления заботы и нежности, он становился до ужаса уязвимым. Каждый раз, когда Эллиот ловил его на чём-то тёплом и очаровательном, Эдди давал дёру. Потому что плохие мальчики на подобные вещи не способны, а Эдди упорно, прямо до последнего считал себя хулиганом. В дополнении к соседке из дома напротив, что уже года три утверждала, будто он — начинающий психопат.
У Эллиота же на душе становилось ясно и солнечно, когда он понимал, что видит чуть дальше положенного. Что знает Эдди с той стороны, само существование которой тот отрицает.
— Подними на меня глаза, придурок, — просит Эллиот. Эдди хмурится в ответ, напоминая мокрого ёжика. Того и гляди иголки в разные стороны полезут.
Эллиот аккуратно касается его лица своими прохладными, пахнущими спиртом ладонями. Уколоться он не боится.
Целовать кого-то — это, оказывается, крайне увлекательное занятие. Особенно, когда этот самый кто-то — Эдди. Эллиот касается губами его щеки, прямо под налившимся кровью фингалом. Касается нежно и осторожно, готовый к тому, что его сейчас оттолкнут. Фукнут, скажут, ты чего, я же пошутил.
Но когда Эллиот вновь заглядывает Эдди в глаза, тот будто немного растаял. Эллиот хочет зацеловать его всего из чистого любопытства, но у него ещё есть незаконченное дело.
— Педики и педики, — вздыхает он, забинтовывая чужую руку плотными стежками. — Ну и чёрт с ними.
Получается спокойно и беззаботно. Эдди косо улыбается, поднимая пушистые брови. Взгляд из-за этого становится особенно шальным.
В следующий раз, когда Эллиот садится к нему на байк, он чувствует долгожданную свободу. Как будто нашёлся таки повод открыть ту дурацкую коробку конфет, что лежала в шкафу с дня рождения. Его руки нагло обнимают Эдди по бокам, пальцы проскальзывают под концы расстегнутой кожаной куртки. Жест не дружеский, интимный. И это больше Эллиота не тревожит.
— Распустил тут руки, понимаешь ли, — в шутку ворчит Эдди, ладонью пробегаясь по его костяшкам.
— Мне можно, — отвечает Эллиот, — я же твой бой-френд.
Слово сладко перекатывается на языке. Эдди не предлагал ему встречаться, если уж на чистоту. Эллиот сам решил, что хочет быть рядом.
Байк рычит глубоко и низко, прям как Эдди иногда, стоит Эллиоту коснуться его ширинки. Прижимаясь к его спине, Эллиот чувствует себя уютно и безопасно, не смотря на высокую скорость. Городской пейзаж проносится мимо, как картинка из выцветающих воспоминаний. Они направляются дальше по шоссе, туда, где их никто не достанет.
Туда, где можно быть собой.