.dark side.

—Но это же мой отряд, они там один-на-один с этими ублюдками. От них же ничего не останется! —Да?! Хочешь, чтобы от тебя тоже ничего не осталось?! — Сергей всплёскивает руками, разводит их в безмолвном и отчаянном жесте. —Да как я их брошу, это же мои люди, Серый. — военный старается ухватиться покрепче за дрожащие плечи любимого, но тот вспыльчиво и истерично вырывается, и обессиленно, как тряпичная кукла, спускается на пол. —А я, получается, не твой человек, да?.. Меня бросить, оказывается, можно… — тихие сбивчивые всхлипы, которые Разумовский неумело прячет в складках влажной одежды, прерываются хриплыми смешками. Безупречные худощавые пальцы даже в истеричном треморе словно выстукивают мелодию на невидимом фортепиано. Олег еле слышно опускается на пол, забирается ладонями под мягкую ткань рубашки и за рёбра притягивает Серёжу к себе. Он чувствует, как того лихорадит, кожа чуть ли не плавится, но руки наёмника остаются пугающе ледяными. «Отпусти…отпусти…отпусти.» Первые секунды рыжему хочется броситься прочь, развернуться и врезать по челюсти, почувствовать брызги крови на своем лице, и разреветься на месте от бессилия. На смену приходит навязчивое желание глубже под кожу загонять осколки грязного стекла, лишь бы избавиться от этого тревожного и дикого стука в голове. Боится, что он опять вернётся другим, опять надломанным изнутри и разрубленным на тысячу чуждых друг другу кусков, с бесконечным количеством шрамов, холодным потом и ознобом по ночам. С нервозностью и паранойей, будет вздрагивать при объятиях и всегда озираться по сторонам, не расслабляясь ни на секунду. Что он вернётся искалеченной собакой, которая больше не сможет доверять никому, кроме своего оружия. Или не вернётся совсем… Но Разумовский прекрасно понимает, что Олег не изменит своего решения. Таким, как сейчас он его уже больше никогда не увидит.       Волк выжидает. Одну минуту, две, три… Но не собирается нападать, горло он перегрызает иначе, там не до церемоний. Утыкается носом в макушку, зарывается в спутанные волосы, но железную хватку не ослабляет. Спокойно отсчитывает удары сердца, хриплое дыхание постепенно приходит в норму, но он не поведётся так легко: мышцы Серого напряжены, ещё чуть-чуть и сделает спонтанный рывок. Олег никогда не был эмпатом, но знает до мельчайших деталей каждую его мысль, узнает каждый нервный стук пальцев. Сначала хочется убить. Кинуться, врезать, расцарапать и разодрать; когда по-настоящему зол, хватается за нож, вилку, ручку — всё, что под руку попадётся. Пружинит на ногах, а взгляд ошалелый, дерганый. Дальше, как электричеством по позвоночнику, накатывает новое, мужчине достаточно только секунды и он поймет по языку тела, по нескрываемому тику, по надломившемуся взгляду — вот-вот резанёт по себе. Но сейчас он держится, потому что две вещи умеет непревзойдённо хорошо — ставить личные границы и соблюдать чужие. Разумовский даёт своему возлюбленному свободу, но тот всё равно до болезненного привязан. По своей воли пришит шёлковыми нитями, грубыми армейскими верёвками, да неумелой любовью. Всего одна спецоперация, а дальше ни на шаг. Волков хоть в охрану супермаркета пойдет, хоть в грузчики, лишь бы здесь, под боком. Лишь бы не смывать больше кровавые разводы с мраморной плитки.       После истерики резко начинает клонить в сон. Каждый мускул расслабляется, веки наливаются свинцом, становится так спокойно, и Серёжа тает в руках Олега. Опасно. Знает, что если сейчас уснёт, то не сможет попрощаться; в условиях полной секретности мужчину всегда забирали внезапно, быстро, без следов — настоящие профессионалы своего дела. Рыжий устало разворачивает голову и легонько мажет губами по щеке Волкова, зарывается носом в напряжённую шею и тихонько сопит. Хочется большего, но тело не слушается, кажется чужим и неповоротливым, отвратительным куском плоти, который ты обязан тащить на себе. А ещё больше хочется сладкого забвения, перестать чувствовать колючую тревогу, перестать искать между строк пугающий смысл. Укрыться от всего мира в прищуренных волчьих глазах, только так ощутить себя в полной безопасности. Распасться на лепестки безмятежности, наконец вдохнуть и не почувствовать удушающей тяжести, потому что рядом с ним не больно, рядом с ним не страшно, рядом с ним — дом.       Глаза открывает медленно, по пустому измятому месту на кровати понимает, что остался один. Одеяло обжигает холодом, заставляет поежиться и ещё сильнее укутаться, окно опять открыто нараспашку. Олег всегда наслаждался утренним зябким воздухом, кружкой холодного чая, но даже это не помогало избавиться от навязчивых мыслях о гари и смертельной духоте войны. Разумовский вновь ловит себя на мысли, что они из абсолютно разных вселенных. Ему не понять этой крови, не понять этой мышечной памяти и военных замашек, постепенно разъедающих мирную жизнь. Может быть, он недостаточно сломан для этого? Цепляется за эту мысль, окружает себя словно стеной, становясь слепым для правды. На прикроватной тумбочке Сергей замечает сдвоенный кулон, небрежно брошенный на самый край. Неужели забыл? Никогда не снимал, а тут оставил. «Вот дурак, нельзя же так поступать, ещё не возвращаться он мне придумал.» Но украшение рыжий всё-таки надел, спрятал под футболкой, сразу же кольнуло приятным холодом — так похоже на прикосновения Волкова.       Последние несколько недель оказались очень продуктивными. Работа, работа, работа — вот что заменило Серёже воздух. Ни он, ни Олег никогда не умели заботиться о себе. Один, когда имел чёткую цель, забывал о существовании чего-либо ещё, а второй слишком отвык от комфорта — вечные неудобства и тупая боль были ему привычнее. Поэтому сейчас основатель самой прогрессивной социальной сети выживал благодаря бумажным стикерам. Парочка на компьютере, несколько на столе, стенах, холодильнике; периодически взгляд падал на разноцветные напоминания с незамысловатыми надписями, и мужчина вспоминал о приёме пищи или перерыве. Вот и сейчас, вальяжно вытянув ноги на рабочем месте, поглаживает мягкую спинку Марго. Завтра Разумовскому предстоит решающая презентация, он собственноручно раздвинет границы анонимности в России, приблизится к желанной свободе слова. В его голове это было началом новой эры независимости и соблюдения прав граждан, самовыражения и прогресса, индивидуальности каждого человека. Да, его идеалы точно не пропьёшь. Но идти на растерзание толпы одному не хотелось. Он так привык к спокойной и властной поддержке, что сейчас терялся в собственных бумагах, заготовленных речах, метался и гонял мысли о выступлении туда-сюда, словно шарик для пинг-понга. Пробило на сентиментальность, и Сергей представил, как встанет под логотипом «Vmeste» и скажет, мол, смотри, Волче, я сделал это, доказал им, для всех этих людей и их свободы, для нас. А тот посмотрит на него с нескрываемой гордостью, откуда-то повеет удушливым ладаном, нет-нет, да и погладит по огненно-рыжим волосам…       От тёплых мыслей отвлекает внезапный поздний звонок. — Здравствуйте, ваш номер был оставлен солдатом Олегом Волковым на экстренный случай. Он пропал без вести на секретном военном объекте №17.