Какао под небом из флуоресцентных звезд

      В свои плохие дни Кенма даже не может поднять себя с кровати. В такие дни Куроо приходит после тренировки и сидит рядом на полу, занимаясь или рассказывая Кенме о происходившем в его отсутствие, и от тембра его голоса Кенме будто бы становится легче. Куро не требует что-то сказать в ответ или обозначить свое присутствие в этой реальности, он просто говорит для общего шума, что-то вроде невербального тебе не обязательно пересиливать себя, если ты не можешь, я просто буду рассказывать тебе о том, как Яку отточил свои пинки по Льву до тошнотворной филигранности, а ты можешь уткнуться носом мне в затылок и я не заострю внимание на твоих заплаканных глазах, хотя и хочу кинуть весь мир к твоим ногам, лишь бы ни одной слезинки больше не стекало по твоим бледным щекам.       Они почти не говорят об этом. Просто у Кенмы есть диагноз в мед.карте, просто Куро иногда ходит вместе с ним к врачу, просто Козуме пьёт таблетки и не лежит почти месяц в темной комнате, отказываясь есть, вставать и в принципе существовать , как это было в средней школе.       Они оба уже знают что за чем идёт: сначала две недели подъёма, потом несколько дней пика, потом резкий спад и плохие дни, когда Куро сидит у кровати, читая вслух рассказы Конан Дойла.       Однажды, в период спада, Тетцуро приходит к Кенме с целлофановым пакетиком в большой руке. В пакетике упаковка какао, сырки с ягодными начинками, несколько яблочных пирожков и ещё один пакетик, наполненный зелёными звёздами и планетами. - Вот, - говорит он, - сделаем тебе космос в комнате, чтобы по ночам кошмаров не было.       Они тратят целый вечер, расклеивая личный кенмин космос по комнате. Потом выключают везде свет, включают гирлянду над кроватью, делают какао и лежат на мягких покрывалах, смотря на космически-зелёный потолок, соприкасаясь руками и пальцами ног. - Я люблю тебя, - говорит Кенма, - очень сильно. - Я люблю тебя, - вторит Куроо, - так сильно, что ни одной вселенной не хватит, чтобы измерить мою любовь к тебе, - и целует с той самой неизмеримой любовью.       Плохие дни тогда пугаются куровой любви и обходят стороной (но отыгрываются в следующий раз с лихвой, и Куро почти две недели ночует в доме Козуме, чтобы обнимать по ночам).       Сейчас в плохие дни Кенма смотрит на потолок, и ему кажется, что звёзды потускнели. Что потускнел он сам и скоро раствориться в полумраке собственной комнаты. Он не спит, но в голове нет никаких мыслей. Кенме кажется, что он уже начал растворяться, кажется, что вот он сейчас поднимет руку и увидит сквозь неё зелёные звёздочки и планеты.       Куроо приходит в этот раз не один, а с Яку. Целует бледную щеку (стараясь игнорировать красные пятна, которые, он знает, появляются от слез) и уходит заварить всем чай; Яку присаживается на край кровати и долго гладит по голове, внимательно вглядываясь в уставшее лицо. Он ничего не говорит, лишь иногда вздыхает, и явно борется с желаниями обнять.       Яку - подначивать Куро его "непонятной химической хуйнёй", пинать Льва всюду, куда дотянется, полушутливые мечты о большой площадке и побеги с Сугой в летних лагерях, дабы остудить разгорячённую голову (на деле - сбежать подальше от спортзала, ради выкуренной сигаретки, а потом бежать обратно к раздевалкам чистить зубы и с ног до головы обливаться дезодорантом, чтобы не дай бог не спалили). Яку - солнышко, и Кенма право рад, что их свела судьба. - Ты такой сильный, - говорит Яку. - Я восхищаюсь твоей силой, Кенма. Ты самый сильный из нас.       Кенма очень старается не плакать, но глаза застилает туман.       Яку с Куро делают проект по литературе: спорят о футуризме и символизме, едва не закидывают друг друга учебниками и справочниками, порой забываются и переходят почти на крик, но крик этот родной и тёплый, а потому под него Кенма засыпает глубоким сном - знает, что Куроо рядом.       И просыпается от жара. В комнате немного душно и Тетсуро прижимается со спины, выдыхая теплом в макушку. Куро - большой и тёплый; он словно не человек, а нечто большее, что-то космическое или сакральное: не из этого мира. Куроо, без которого не было бы ни волейбола, ни друзей, ни Кенмы. Не было бы вообще ничего.       Кенма разворачивается в кольце жилистых рук, утыкается носом в смуглую шею и выдыхает равно и устало.       Куроо даёт ему всё и даже больше. А что он может дать Куро? Абсолютно, блять, ничего, убожество. - Не плачь, Кенма, - шепчет мягко на ухо, отводя от лица сожённые пряди. - Я всё для тебя сделаю, только не плачь, пожалуйста, - упирается лбом в его лоб и невесомо касается губами чужих, - пожалуйста. - Ты и так делаешь для меня слишком много, - бормочет сорванным голосом, сжимая тонкой кистью курову ладонь. - А я для тебя совсем ничего не могу... Я никчёмный... - Это не так. Только ты так считаешь, потому что не видишь того, что видим мы. Ты просто не знаешь, насколько ты сильный. Ты просто не замечаешь, как ты стараешься, солнце. Ты не сдаешься своему мозгу, и это самое главное. Кенма, - целует переносицу и прижимает ближе к себе, позволяя спрятаться в своих объятиях, - ты понятия не имеешь, какие трудности проходишь каждый день, просто потому что привык. Но мы видим. Я вижу. Ты не никчёмный - ты мой герой. Я люблю тебя, Кенма. - Я так сильно люблю тебя, Тетсу, - тихие слова в шею. - Спасибо, что ты есть.       Когда Кенма засыпает, ему всё ещё не спокойно, но слова, тепло и сам Тетсуро словно изолируют его от внешнего мира, позволяя погрузиться в дрёму.       Флуоресцентные звезды на потолке, мигая мятным зелёным, охраняют их сон.