***
— Что тебе взбрело в голову, черт бы тебя побрал?! — Мать замахнулась лапой и ударила бы Таку, если бы не раны. — Помогать гиенам! Чего ты еще хотел?! Пробравшись мимо, он повернулся к Рафике. — Раны заживут через несколько дней, — сказал тот, растирая травы для лечебной мази. — Но шрам у тебя останется до конца жизни. Така испытал какую-то извращенную радость явного, видимого выражения боли от будущего шрама. — Во взрослой жизни будет много шрамов, — сказала Уру, обращаясь больше к старшему сыну, который льнул к отцу, — но надо готовиться выживать. — Может быть, следует готовиться жить? — огрызнулся Така. — Не язви! Я готовлю вас к лучшему будущему. — Ах, дорогая матушка! Не ты ли учила меня, что лучшее будущее — это чистая совесть? — Совесть перед нашим прайдом, а не этими… падальщиками. — Может, помолчите? — Ахади дернул хвостом и побрел к выходу. — Тошно вас слушать. Муфаса вприпрыжку поспешил за ним. В последнее время они все чаще проводили время вместе. Ахади обучал старшего сына премудростям будущего правления. Еще одно уязвимое место, и Така был уверен, не последнее. Перед избранной отцовской любовью к Муфасе у него защиты не было никакой. Когда эти двое уходили тренироваться в Юпенди или взбирались на вершину Скалы Предков, Така словно снимал с себя еще один слой кожи. Он боялся, что не выдержит, что поднимет глухой звериный вой или — еще ужаснее — разрыдается. Разрыдается до крика, потому что слезы копились у него на душе все это время. Пока Рафики не ушел, Така попросил его нанести на морду слой лечебной мази, терпкой и согревающей. — Если будет больно щипать, — пояснял мандрил, — ты только скажи. Если бы можно было вот так получать заботу. Тепло и уют — прочные основы домашнего очага, не подвергающиеся сомнению. Тогда незачем быть героем, пытаться превзойти Муфасу. — Ты — единственное, что действительно мое, Така, — сказала Уру, когда ушел шаман. Тот побоялся ответить ей. Не только потому, что на самом деле, несмотря на все ссоры и несправедливость, очень любил ее, но еще и потому, что знал: его красивая, опасная, гордая мать была глубоко несчастной и, в сущности, одинокой. — Но тебе никогда не стать во главе прайда, как бы не старался. Така вскрикнул, и этот вопль превратил его лицо в маску гнева и отрицания. — Нет, — прошептал он. — Я этого не хочу. И это была правда. Он всю жизнь завидовал Муфасе, его силе и ловкости, умению завязывать дружбу с жителями их земель, но кое-чему он не завидовал никогда: тому, что старший брат возглавит прайд. — Как же ты похож на своего отца! Это Муфаса был его копией, как по характеру, так и внешне: крупный лев с короткими мускулистыми лапами и темно-рыжей густой гривой. — Но мой отец… Ахади… — едва не простонал Така, по-детски отвергая то, чего не хотел признавать. — Я тебе не верю! Подразумевал молодой лев совсем другое — он не хотел ей верить. — Мы встретились, когда у меня уже был Муфаса, — Уру улыбнулась. — У нас были очень яркие, стремительно-сексуальные отношения. В таком случае многое не имеет значения. — Тогда почему ты от него ушла? — спросил Така через какое-то время. Мать покачала головой: — Я от него не уходила. Это он меня бросил! — Она продолжила без всякой паузы: — Ты хочешь узнать о своем отце? — Вновь улыбка. Но теперь от нее у Таки застыла кровь. — В отместку я прогнала его львиц с озера и расширила границы прайда. Конечно, пока там не обосновался Бома со своими твердолобыми. Минуту они смотрели друг другу в глаза: пронзительно зеленые у Таки и цвета темной морской волны Уру. — Мама, он хотя бы знал обо мне? — Он даже хотел с тобой встретиться, — мерзкая ухмылка, — когда стал совсем слабым. Ой, как удобно! Почему, я должна была подпускать его к тебе? Неловкое молчание затянулось. Никто из них явно не знал, что сказать дальше. — А папа, — выговорил Така наконец, — то есть Ахади знает? — Пойди и спроси, почему он принял тебя, не говоря ни слова. — Как же вы могли?.. Уру слегка улыбнулась. Будто знала, о чем сын думает. — Как же тебе объяснить, — сказала она на одном дыхании, — что все вкусы и запахи, даже цвет неба кажутся мне ярче и насыщеннее, пока я со своим прайдом. Мать коснулась его лапы. Така одернулся, темная грива стала дыбом. — Если бы ты знал, через что я прошла! Хоть одного львенка по любви я заслужила! Я мечтала, что у меня родится девочка. Она будет любить меня, и принадлежать только мне. — А потом родился я. — Потом родился ты.***
— Мне нравится твой шрам! — завиляла хвостом Шензи, старшая из троицы гиен. Не удивительно, что Эд и Банзай всегда ходили за ней следом. А еще она была дочерью главы клана, Фабаны, и с раннего детства поддерживала свой статус. Така помог группе гиен поймать бородавочника. Действовали они очень проворно и слаженно, каждый в соответствии со своей ролью на охоте, и ели потом тоже согласно иерархии. Так, несмотря на юный возраст, лучшие куски достались Таке. И только после того, как Фабана и ее приближенные разорвали тушу кабана, остальные члены клана принялись за остатки. — Я рада, что ты сдружился с моими детьми, дорогой, — глубоким бархатистым голосом словно пропела ему Фабана, когда они отдыхали на утесе у Кладбища Слонов. Внизу расстилался зловещий и мрачный пейзаж: в глубоких впадинах, огражденных каменными хребтами, беспорядочно росли иссохшие от жары кусты, чуть поодаль начиналась долина, покрытая скелетами слонов. Но гиены облюбовали это место. Не так уж велика разница, когда ничего, кроме этого, не остается. Львиный прайд довольствовался плодородными землями Рифтовой долины, вытеснив на окраины всех неугодных. — Нам нет смысла с кем-либо враждовать, — игриво и сладко говорила Таке гиена, — кусты не воют с землей, они ждут от нее влаги. «Как интересно», — думал тот. Его мать враждовала со всем на свете. Она и с кустами бы воевала, вырывала бы их из почвы, пока там ничего не будет расти. Любое другое отношение Уру посчитала бы трусостью. Двигаясь ловко и изящно, прошмыгнула Шензи с обглоданными ребрами кабана в зубах. Банзай и Эд бежали рядом, не разбирая дороги, и даже счастливо повизгивали, когда спотыкались о камни по пути. Така выпрямился и выглянул за край скалы, туда, где расстилались пастбища Рифтовой долины. — Я бы хотел, чтобы земли прайда были открыты для всех. Если это станет возможным, если мы объединим усилия, тогда настанет мир и больше никто не будет голодать. Фабана издала фыркающий звук, словно Така сказал нечто забавное. — Какая прекрасная мечта, — однако, она ласково промурлыкала ему. И, сузив вертикальные зрачки, неожиданно добавила: — Правителем земель прайда должен стать ты! — Это невозможно, — ответил Така. Конечно, теперь-то ему хотелось бы сместить Муфасу и возглавить свой прайд, но другие львы за ним не последуют. При этой мысли от носа до кончика хвоста побежали мурашки, и он поспешно отогнал ее прочь. — Возможно всё, — мягко возразила Фабана. — На невозможное просто требуется больше времени. Она знала, что, если Така даже не думал о том, чтобы стать королем раньше, ее слова запали ему в душу. Так потихоньку, слова за слово, обида за обидой, год за годом, нальется злобой юное сердце. Не станет Ахади, и прайд, раздираемый войной за власть, уступит земли гиенам. «Вот, тогда заживем!» — улыбнулась про себя Фабана.