Необратимость

- И все-таки, чумба, в тебе течет кровь наших южных креолов. Джеки смотрит на меня глазами, залитыми уже примерно на пол бутылки текилы. - Смотри, - он протягивает руку над столом и почти касается пальцем моего лба, - у тебя такие черные грозные брови, и глаза тоже… будто черные, горячие. - Темно-синие. - Чего? – Джеки, пытается переорать вопли, раздающиеся со стороны бара. С нашего места не видно, что там происходит, но кого-то явно бьют. Бестия сегодня отсутствует на своем посту, поэтому народ в клубе на расслабоне. Мы празднуем сделку с Мальстремом. Чертов бот для операции с чипом чуть не стоил нам жизни – железный повод надраться в задницу. - Я говорю, глаза у меня темно-синие, Джек. А ты дурак. - Сам ты idota, - беззлобно отзывается Джеки и заново наполняет стаканы, - я уверен, что кто-то из твоих родителей мог быть родом из Латинской Америки. Вот смотри, у тебя нос с горбинкой. Указующий перст опять в сантиметре от моего лица. И то, что я его еще не сломал - исключительная заслуга второй половины бутылки текилы, которая плещется во мне, взывая к миролюбию. - Нету у меня никакой горбинки, оптику протри, дурачина. - А я говорю есть! Вот здесь, - теперь Джеки тычет пальцем в мой нос, - маленькая гордая горбинка. Я отвожу его руку от своего лица. - Я понял, у меня гордый нос и грозные брови. А знаешь, что у меня еще грозное? Вот этот рот. И этим грозным ртом я тебе сейчас говорю: отъебись от моего лица. Нет у меня никакой горбинки. - Нет, ты реально не entiendo, - мой приятель разочарованно откидывается на пластиковую спинку стула. Я с беспокойством отмечаю, как хлипкая мебель опасно прогибается под весом его исполинской фигуры. - Ну ты же должен помнить хоть что-то о своей семье? – не унимается Джеки. - А сам-то как думаешь? Меня забрали из дома, когда мне было четыре года от роду. Ни хера я не помню, - я подавляю зевок, этот разговор уже реально утомляет. - Да и срал я на это. - Бля, мужик, ты че несешь? – от возмущения Джеки даже выпрямляется на своем хлипком стуле. Преодолевая сопротивление общего уровня алкоголя в крови, он упирается ладонями в стол. Джеки и так-то массивный, даже, когда неопрятной пьяной кучей лежит на столе, но сейчас он выглядит почти грозно, нависая надо мной сто двадцатью килограммами высококонцентрированного осуждения. Это цепляет. Горячая волна прокатывается от лопаток по позвоночнику вниз. Я думаю, что было бы неплохо позлить Джека, слегка посраться по какому-нибудь поводу, и потом можно будет завершить вечер так, как я люблю. Возможно даже начать в здешнем сортире, а потом… Но разозлить моего amigo не так-то просто, Джеки – добряк. Только одна вещь может вывести его себя – неуважение к институту семьи. Семья. Для Джеки, это просто краеугольный камень бытия. Он с детства опутан уютными узами множественных родственных линий. У него куча братьев и сестер, а племянников так и вообще без числа. Куда ему понять человека, который вылупился из корпоратского детского приемника, где память о кровных родителях не поддерживается за нецелесообразностью, а детей забирают в таком возрасте, что они и сами быстро забывают как о своей семье, так и о важности этого понятия в целом. - Ты пойми… - Джеки опять наклоняется ко мне, проникновенно заглядывая в глаза, и явно изготавливаясь прочитать мне лекцию о важности семейных уз. - Джек… - пытаюсь я упредить поток никому ненужного занудства, но в эту секунду наш стол сносит пьяное тело, направленное в полет откуда-то со стороны барной стойки. Мы одновременно вскакиваем на ноги, Джеки правда успевает подхватить початую бутылку текилы - удивительная реакция для его габаритов. У наших ног в осколках посуды и потеках алкоголя вяло копошится киборг с хромированной челюстью и подернутым ржавчиной видавшим виды ножным имплантом. Попыток подняться он не предпринимает, находясь, судя по всему, в состоянии более близком к овощу, чем к человеку. Мы с Джеком оглядываем толпу уже собравшихся предвкушающих шоу зрителей в поисках горе-метателя, намереваясь поучить его меткости с его же бренным телом в качестве снаряда. Толпа расступается, и к нам навстречу выплывает огромный негр. Роста в нем, наверное, метра два, рожа абсолютно зверская. Один из глазных имплантов полностью белый без имитации зрачка. Правая рука, судя по характерным подкожным стяжкам, заменена на орудийную установку, причем, нового образца. Мы с Джеком переглядываемся, похоже, воспитательный процесс может стать обоюдным. Но отступать мы не привыкли, поэтому Джек, высоко подняв голову, делает шаг вперед, а я завожу руку за спину к рукояти катаны. Негр обводит нас медленным и церемонным взглядом, а потом внезапно широко улыбается, обнажая коронки под розовое золото. В приглушенном свете лаундж-зоны это выглядит пугающе, будто пришелец только что напился крови младенцев. - Коллеги! Прошу принять мои глубочайшие извинения! - патетически басит улыбчивый громила и, широко расставив лапищи, направляется к Джеки. Краем глаза я замечаю, как мой друг от неожиданности малодушно сдает назад. Негр тем временем останавливается у распростертого тела своего приятеля, не напрягаясь поднимает его с пола за шкирку и легко толкает в сторону стойки. Следом он поднимает наш стол и, промахнув его от остатков налипших осколков, аккуратно ставит на место. Потом он все-таки стремительным рывком достигает Джека и, сжав в медвежьих объятьях, смачно целует его в обе щеки. Опешивший от такого неожиданного дружелюбия Джек замирает безвольной глыбой в чужих руках. Со стороны это выглядит комично, будто в приступе внезапной любви сошлись два минотавра. - Друзья, тысячу извинений за то, что нарушили ваш покой. - Негр наконец отрывает от себя Джека и, придерживая его церемонно за плечи, смотрит на меня, - позвольте мне оплатить ваш счет и охранять ваш покой этим вечером! В конце концов, мы, дети улиц, всегда найдем общий язык брат с братом. На последней фразе громила проникновенно прижимает огромную металлическую ладонь к сердцу, повышая уровень пафоса своего выступления до критического градуса. Я индифферентно молчу, зато наконец прочухивается Джек. - Ну ты это, чумба… - выдавливает он из себя потрясенно, одновременно перехватывая за плечи нового знакомца, который, судя по направлению движения, вознамерился облобызать и меня тоже, отводит его в сторону. После непродолжительного обмена любезностями, Джек возвращается к нашему столу. - Este es un hombre guapo! Не, ну ты видел?! - Так вы не знакомы? - Откуда? Впервые вижу этого hidalgo. Свободный наемник, как и мы, только заказы берет в основном у Бестии. Джеки подхватывает со стола спасенную бутылку и машет рукой в сторону бара. - Пошли к барной стойке, она к полу крепко прикручена. Если в нас сегодня еще кем-то запустят, хотя бы бухло не пострадает. Мы протискиваемся к бару, когда я толкаю Джека к дверям сортира. Внутри пусто и пахнет антисептиком, видимо, дроны-уборщики здесь все-таки бывают. - Ты чего? - спрашивает Джек. Однако, я вижу, что, судя по его стремительно темнеющим глазам, ответ не требуется. Я пожимаю плечами, стараясь скрыть нетерпение. - Дверь подопрешь чем-нибудь? Джек оглядывается вокруг и растерянно улыбается. - Тобой? - Иди на хуй. Тогда сюда. – Я толкаю дверь в ближайшую кабинку, игнорируя попытки Джеки сдержать расползающуюся ухмылку. Его явно распирает поправить меня, уточнив грядущую диспозицию. В кабинке Джеки прижимает меня к перегородке, навалившись всем телом, коротко и горячо целует сзади в шею. - Бля, Джек… - полузадушенно шиплю я, меньше всего мне сейчас всрались его нежности. Тем более что оба мы уже почти готовы. Я ощущаю, как его огромный хер через ткань штанов упирается мне в бедро, и больше всего я хочу, чтобы он скорее оказался во мне. Я отталкиваюсь от перегородки, чтобы освободить себе пространство для маневра, сую Джеку в руки смазку, быстро стягиваю штаны и замираю в ожидании. - Мне нравится, что у тебя всегда все наготове. - Голос Джека звучит почти на октаву ниже, чем обычно, и тон такой спокойно-удовлетворенный. Этот тон заводит меня еще больше. Вообще Джека не так-то просто уломать на секс, для этого обычно нужно поймать его особое настроение. Но, когда он в нем, он делает и говорит все так, что мне просто сносит крышу. Звенит пряжка ремня, Джек не торопится. Я представляю, как он размеренно надрачивает себе, распределяя смазку и доводя себя до нужной кондиции. Для того, чтобы поднять такой агрегат, как у Джеки, нужно время. В другой раз я бы с удовольствием посмотрел, но не сейчас. Сейчас лучше всего так: стоять, уперевшись лбом в перегородку, и с ждать. Второй рукой Джек раздвигает мне ягодицы, видимо, чтобы посмотреть, как сокращается дырка. Меня уже трясет от нетерпения, я закусываю губу, чтобы не начать просить, не от гордости, просто таковы правила нашей игры. Пальцы Джека касаются моего отверстия, почти невесомо, даже лениво, будто он размышляет вставить-не вставить. Я не могу сдержать стона и слышу удовлетворенный смешок позади, заставить меня скулить еще до того, как во мне окажется его член – тоже часть игры. Наконец Джек придвигается ко мне вплотную, подхватывает одной рукой под грудь, крепко зажимая меня между собой и перегородкой кабинки, практически лишая возможности двигаться. Первый раз всегда на грани, хотя бы поэтому дико круто. Ощущение, что еще чуть-чуть и тебя сейчас порвут, и в тоже время предвкушение заполненности настолько обширной, что, кажется, ничего, кроме огромного твердого инородного органа в твоем теле не осталось. Я разеваю рот и дергаюсь, тело инстинктивно пытается уйти от вторжения, когда Джеки, начинает ввинчивающими движениями проталкивать в мое отверстие огромную скользкую головку. - Тшш… Тихо-тихо, - шепчет он, горячими губами касаясь моего уха, и перехватывая покрепче за торс. Он входит на полную и практически сразу начинает двигаться, не дав мне и пары секунд на привыкание. Это я тоже люблю – его звериное нетерпение, в такие моменты я могу кончить только от ощущения распирающего движения в своем нутре, при чем даже без рук. Горячая сладкая дурнота, вытапливает из головы все мысли, из груди рвутся позорные всхлипы. - Бля, какой же ты все-таки узкий, - шепчет, видимо, в край ошалевший Джек, - охуеть, будто целка. Каждый, блядь, раз. - Заткнись, - я задыхаюсь от слишком сильных ощущений, потому что в этот момент, Джеки вытаскивает полностью и тут же загоняет обратно по полной. - Ааа, черт… - это так грубо и так хорошо одновременно, что я чувствую, что сейчас расплачусь от болезненного продирающего и беспомощного удовольствия, расходящегося от задницы в которую безжалостно долбится огромный член Джеки. Он зажимает мне рот ладонью и берет совсем уже зверский темп, я слышу шлепки его яиц об мою задницу. Мой вой, наверное, слышно за пределами сортира, несмотря на ладонь, зажимающую рот. Все происходит до обидного быстро, я кончаю, беззвучно дергаясь в конвульсиях и обвисаю в блаженной слабости в руках Джеки. Ему нужно еще немного времени, и совершив несколько размашистых жестких движений, он, мыча, как раненый гризли, кончает в мое растраханное нутро. *** Когда мы проходим рамку металлоискателя, меня охватывает странное ощущение необратимости. Как будто наша судьба нам больше неподвластна, как будто мы встали на рельсы, крепко прилипли к ним, и обеспечили себе движение только в одном направлении и только к одной конечной точке, чем бы она ни была. Девица на ресепшене собирается звонить нашей легенде, еще секунда – и все сорвется. Мне удается отвлечь ее внимание, но я хорошо понимаю: это случайность, что у меня получается. Я вдруг так ясно осознаю всю нашу незащищенность в этой операции, что меня берет злость. Что еще может случиться из непредвиденного, из того, что легко снесет наши жизни, расплющит нас и разметает на атомы? Наконец нас регистрируют, вручают ключ-карту, и я тащусь за Джеком, который бодро идет к лифту и явно не разделяет моих опасений. У Джека все хорошо, он движется по направлению к своей мечте. Его чуть скособоченная от давней травмы позвоночника фигура, так забавно смотрящаяся в костюме, маячит у меня перед глазами. Мы приехали сюда в такси для «пиджаков», мы напялили на себя дорогие пиджаки, и Джеку явно этого достаточно, чтобы не испытывать никакой рефлексии. Спасибо мистеру Дешону. Проведя бот до конуры нетраннера, мы расслабляемся на кожаных диванах. Ти-Баг говорит, что дальше надо только ждать. Джек встает с дивана, и обходит номер с видом исследователя. - Смотри, Ви, у них тут подогреватель для полотенец, - кричит он из ванной комнаты. Скорее всего, уже представляет, как устанавливает всю эту аппаратуру в своей новой элитной квартире, которая будет находиться точно не в Хэйвуде. Меня все это не интересует. Перекочевав с дивана на огромную кровать, так приятно принимающую форму тела, я думаю не о том, что когда-то весь этот комфорт был нормой моей жизни. Наоборот, меня не покидает ощущение, что я лишний здесь, что я не в том месте и не в то время. Мысль эта, как саднящая царапина, не дает сосредоточиться на главном. Почему-то кажется, что главного-то и нет. Что бы мы сейчас ни делали, как бы ни старались сыграть уготованную нам роль без сбоев, результат от нас никак не зависит. Джек появляется на пороге ванной комнаты. На лице у него дебильное выражение первооткрывателя. - Иди сюда, глянь, у них тут и джакузи, и душевая. Охуеть, да? Я смотрю на него и меня охватывает чувство полнейшей нереальности. Как будто все, что с нами сейчас происходит не по-настоящему. Так бывает во сне, когда ты понимаешь, что спишь, а, значит, можешь делать все, что тебе захочется. Ти-Баг сказала, что ожидание может занять часа три, и насмешливо предложила насладиться роскошью номера. И я ловлю себя на мысли, что глупо было бы не последовать ее совету. Джек выходит из сортира и останавливается, скользя взглядом по помещению с дурацкой радостью ребенка в детской кибер-комнате, размышляющего, к какому бы вирту еще приобщиться. В какой-то момент его взгляд останавливается на мне. Я ухмыляюсь, развожу приглашающе колени и начинаю медленно стягивать джоггеры, наслаждаясь, ощущением того, как нежно льнет шелковое постельное белье к ягодицам. Лицо у Джека приобретает сосредоточенную рассеянность, такое исключительное его выражение, свидетельствующее о том, что «великий мыслитель» Джек пытается удержать в голове больше одной мысли, но отчаянно не справляется с задачей. Я стягиваю штаны и, оставшись в одной майке, с наслаждением обхватываю ладонью почти вставший член. Не отрывая глаз от моих манипуляций, Джек тяжело трогается с места и направляется ко мне походкой большого человека, которому вдарила по шарам первая порция крепкого алкоголя. На ходу он стягивает пиджак и нетерпеливо дергает пуговицу рубашки. Достигнув кровати, он наваливается на меня всем телом и сгребает в охапку, нелепо тычась губами мне в основание шеи. Я возмущенно мычу, пытаясь его оттолкнуть – эта нелепая привычка тискать меня, как девчонку, каждый раз перед еблей нихуево раздражает. Но Джек только сжимает меня еще сильней, он знает, что в близкой сцепке тяжеловат для меня, и пользуется этим по полной. В моем левом ухе что-то невнятно шипит. Джек тоже это слышит, поднимает лицо и смотрит на меня смущенно: - Блин, Ти-Баг… - Отключи ее, - быстро командую я, - у нас есть время. - Да вы там охуе…, - по внутренней прорывается уже полноценный возмущенный возглас и обрывается на полуслове, когда Джек легко касается пальцем виска. *** Джеки, поехали отсюда. Тебе даже не идет все это, правда, Джек. Давай просто уедем. Ты будешь считать меня ебанутым параноиком, Дешон занесет нас в черный список. Получение пропуска в твою вожделенную высшую лигу затянется, но ты будешь жив. Сука, жив. Почему нельзя вернуться в ту секунду в отеле, когда ты валял меня по дорогущим простыням. Ведь я уже тогда все знал. Все, сука, знал, гребанное ссыкло! Нужно было просто выволочь тебя за шкирятник из этого сраного отеля, подальше от этой выебливой черной суки, которая, как оказалось, может только языком трепать... Чтоб ей икалось на том свете. Знаешь, amigo, когда этот жирный пидор приставил мне ко лбу пушку, моя последняя мысль была не о тебе. Твоя стынущая тушка в то время уже катилась к Маме Уэллс (наверное, она проклинает меня за такие посылки). Моя последняя мысль была о Вике. Я уже почти нажал дозвон, чтобы вызвать его в Ноу-Телл, тебя спасать. Но в этот момент ты окончательно откинул копыта, чем спас ему жизнь – не сомневаюсь, Дешон устранил бы его вместе со мной. Вот так, Джек, даже умирая, ты спасаешь жизни. А я гублю все живое. Когда я валяюсь в подвале Вика, пока тот пытается хоть как-то реабилитировать мое бренное тело, доставленное Такемурой (кстати, клевый мужик, жаль ты не знал его, Джек), я опять думаю не о тебе. Вместо этого я прокручиваю в памяти раз за разом единственное хорошее воспоминание, которое мне осталось: как падает в зловонную грязь холеная туша Дешона. И пытаюсь представить, какой процент его тела остался гнить сейчас на свалке после того, как мусорщики соскребли с него весь его позолоченный хром. О тебе, Джек, я думать не могу. Возможно, подумаю завтра. Или послезавтра, или вообще в каком-нибудь завтра, когда тот колокол зазвонит и по мне… или о чем там еще эта древняя книжка, которую ты зачитал до дыр? (подумать только – бумажный экземпляр! да ты хренов ретрофил!) А сегодня — только один из многих, многих дней, которые ещё впереди.