***
На столе, рядом с аппаратурой и ноутом, стоят пустые стаканчики из под кофе. Под столом несколько пустых бутылок. Экран компьютера уже давно потух, недопитый и остывший кофе размазывается холодной жижей по стенкам стакана в холодных пальцах. Парень смотрит в окно, за которым гремит гром и замирает жизнь, чтобы переждать обещанную бурю. Как-то слишком тихо для такой огромной катастрофы. Когда внутри что-то пытается вскрыться, но все что можно сделать - это залить все чувства крепким кофе и вымотать бессонной ночью. Глаза с легким прищуром следят за темной тучей: «Да ебани ты уже эту землю, к…» Резкий стук приводит в ступор. Он сначала не понимает откуда это донеслось. Но когда стук повторяется, Юнги встает с кресла и идет к двери. Судорожно открыв, ему хочется закрыть ее обратно. Вернуться за стол, ударить рукой об угол тумбы и проснуться. Чтобы больше не было так больно. Не видеть этого ребенка, разбитого, как поломанная кукла, стоящего в дверях. – Мелкий, ты чего тут забыл? – смотрит он на гостя. – Чонгук? – слова застывают на полпути, когда он видит мокрые штаны пропитанные кровью на коленях, грязную в мусоре одежду и зареванного Гука. – Можно? – младший стоит в дверях, заливая грязными потоками порог. – Боже, - спохватившись, Юнги отходит от входа. – Заходи быстрее, иди в ванну. Старший заторможенно уходит в комнату за сменной одеждой. Возвращается он уже со спортивными штанами и вытянутой толстовкой. Прижав к себе вещи, останавливается в дверях. Чонгук, согнув спину, сидит на бортике душевой, прислонившись к дверкам, дрожащими пальцами стягивает прилипшие к ногам носки. – Я принес тебе вещи, – тихо сообщает Юнги. – Прими душ, потом поговорим. – Хен, не уходи, – мелкий поднимает не соображающий взгляд, смотрит в упор и в его глазах видно что-то разломанное, искалеченное. Он будто изнутри выжжен так, что Юнги не может двинуться с места. – Хорошо, – присаживается на колени напротив Гука. Старший молчит, помогает снять носки, скидывает их в кучу к лежащей рядом грязной кофте. Он тянет руки к бокам младшего и хватает за края его футболку. – Подними, – кивает ему. И тот обреченно поднимает вверх руки, кажется, даже не замечая своих действий. – Хен? – Да, – футболка проезжается грязью по щеке Гука. Юнги откладывает ее в сторону и ладонью оттирает разводы с лица младшего. – Что, Чонгук? – он видит, как тот пытается что-то сказать ему. Но то ли смелости не хватает, то ли сил. – Я должен был сегодня договориться с ним о свадьбе, ты знаешь? – начинает Гуки и улыбается смотря вверх, избегая взгляда старшего. – Знаю, – спокойно отвечают ему. Чонгук начинает смеяться, откидывает голову на дверцу душевой и прикрывает глаза. Он смеется так искренне и безумно. Надрывно и самоотверженно. Так, что у Юнги внутри все сжимается. – Блять, да что произошло? – нервно спрашивает он, не выдержав таких терзаний. Он же тоже не железный, у самого сердце кровью обливается. – Я так сильно любил его. Он казался мне самым прекрасным омегой на свете, – Чонгук начинает говорить быстро и стремительно, чтобы не успеть себя остановить. – Он во всем был самым лучшим, как лучик света, теплый и нежный, – он на пару секунд останавливается, переводит взгляд в стену, так и не посмотрев ни разу на Юнги. – Я бредил о нем еще со школы, ты же помнишь. Я думал, – его голос резко срывается в шепот, – думал, что люблю его. Что он идеальный омега. Идеальный… но не для меня. – О чем ты говоришь? Вы поссорились? Юнги был удивлен, Чонгук никогда не ссорился с Тэ, казалось, что они идеальная пара. Все вокруг них восхищались теплотой, с которой они относились друг к другу. Если они не были истинными, то истинности не существовало. То, как нежно Чонгук заботился об омеге и с каким уважением относился к его желаниям, вызывало удивление и зависть. Сам Юнги никогда не умел с таким трепетом относиться к омегам, да и вообще к людям. Чонгук всегда был для него неким показателем, несмотря на разницу в возрасте. Мин никогда не сказал бы ему об этом, но он так часто смотрел на них с Тэ, завидовал. Да, он завидовал. Но признаться самому себе было невыносимо. Ведь, все он прекрасно понимал. – Он такой хороший, – Чонгук наконец-то смотрит Юнги в глаза. – Хороший, – повторяет за ним и сам отводит взгляд. Слишком тяжело. – Знаешь, хен, – младший теперь в упор смотрит на него и тянет руки к нему. Юнги берет его за грязные пальцы, сжимает. Он все такой же маленький, как был в детстве. – Я сбежал, хен. Просто развернулся и убежал. Юнги поднимает на него взгляд, тот сидит и так обреченно и горько улыбается. Старший только растерянно моргает, он будто совсем не знает сидящего перед собой парня. Чонгук сейчас так не похож на себя. На веселого, сильного, немного милого парня. Но всегда приходящего на помощь. Не похож на такого сильного альфу, пусть ласкового, но решительного. Не похож на себя. Слишком разбитый и раздавленный. Его пальцы в руках Мина дрожат. Холодные. Еще холоднее, чем у самого Юнги. – Хен, я просто не смог больше врать ему, – Чонгук сквозь прикрытые ресницы продолжает смотреть в лицо напротив. – Он такой хороший, совсем не заслужил этого. А мне так больно видеть его грустные глаза, когда он смотрит на меня. Ты представляешь, он никогда не говорит о «нашем» будущем… – Гуки, – срывается у Юнги, – мне жаль, – шепот. – Не надо. Знаешь, – вздыхает рвано, но глаза сухие. Красные, но сухие. – Знаешь, я обнимаю его, вдыхаю его запах, а чувствую другой. Я закрываю глаза и вижу не его. Не его, такого хорошего. Понимаешь? И когда он говорит мне о любви, я слышу дыхание хриплое, не его. И руки представляю не его. Я ненавижу себя за то, что причиняю ему боль. За то, что не могу быть с ним честным. Он тихо заканчивает свою речь, сводя голос на нет. И Юнги чувствует, как его руку с тыльной стороны ладони гладят кончики холодных пальцев. Мурашки пробегают по спине и в голове плывут такие привычные картинки их совместных вечеров. Просмотры фильмов и аниме, редких, но запоминающихся пьянок, откровенных разговоров еще в средних классах. Как давно это было. – Чонгук, – старший не знает, что ответить. Он думает о той буре за окном, что растворяла в нем чувства, пока он смотрел в окно, пока представлял, как младший делает предложение своему любимому омеге. – Хен, посмотри на меня. – Я альфа, мелкий. – Юнги кажется, что это сейчас буквально уберет все недомолвки и сложности. Но лицо Чонгука даже не дрогнуло. – Я знаю, хен. – Ты тоже альфа, Гуки. – Я знаю, хен, – повторяет Чонгук и совсем слегка улыбается. Но Юнги замечает, как крепко сжаты его губы. Переживает. Боится, что его оттолкнут. По телу младшего проходит дрожь и у Мина замирает сердце. – Так, все, – он резко встает и тянет младшего на себя за руки. Тот на мгновение пугается и дергает руки к себе, но ничего не выходит. Его держат крепче, чем он думал. – Чонгук, ты уже продрог, быстро в душ. – Прости, – резко вся уверенность испаряется из его глаз. – Душ, Чонгук, душ. Говорить будем позже. Юнги отпускает руки младшего и наклоняется, собирает разбросанные, грязные вещи с пола, закидывает в стиралку. В это время младший трясущимися пальцами расстёгивает замок на штанах и тащит их вниз, но на коленях они уже прилипли к ранам. Шипит. На что Юнги поворачивается к нему. – Ебать, как же тебя угораздило то, придурок? – возмущается Мин и подлетает к нему. – Больно. – Тебя это удивляет? – злится на бестолкового ребенка, который потратил столько времени на разговоры. Юнги помогает ему забраться в душевую и берет в руки лейку, настраивает воду и поднимает взгляд на Чонгука. – Я полью на твои колени и джинсы отойдут, хорошо? Потерпи, ладно? – Я не ребенок, хен, – опускает голову Гуки. И Мин поливает теплой водой ему на ноги. Младший дергается и отворачивается к стене. А по дну ручейками стекает кровь, пыль, кусочки грязи размокают, маленький камушек так громко падает. И старший наклоняется аккуратно оттягивая ткань от ран. – Блять, пиздец какой. – Я упал, – Чонгуку хочется оправдаться, а еще очень нужно чтобы хен его пожалел. – Сука, сколько раз ты упал? Как нужно было упасть, чтобы в мясо разъебать колени? – Юнги это действительно злит, потому что заживать будет долго, это не похоже на детские разбитые коленки которые он ему мыл лет пятнадцать назад. – Мне было больно, Юнги-хен. – Конечно, больно. Ты посмотри на это. – Нет, не там. Больно внутри было, очень больно. Так больно, что, когда я упал, я заплакал, а ведь альфы не должны плакать. Но даже колени не смогли отрезвить мою голову. Юнги до конца отклеил штаны Чонгука от ран, промыл ему разорванную кожу и выпрямился, дождавшись, пока тот снимет окончательно одежду и отдаст ее. Все это время Юнги молчит и отворачивается от младшего, закидывая штаны в стиралку к другим вещам. Хотя по хорошему, закидывать их надо в мусорку. – Разденься и вымойся, я.. – Не уходи, – резко перебивает Чонгук. – Не уходи, пожалуйста, – повторяет чуть спокойнее. – Господи, – вздыхает Мин, – хорошо, я здесь. Пока включу машинку, надо постирать твои вещи. Кстати, трусы отдашь или купаться будешь в них? Через пару секунд копошения за дверцами душевой, в щель протягивается рука с вещью. – Вот, – младший смущен. Юнги, усмехнувшись, забирает их и кидает в барабан. За дверцами вода становится громче и теплее, горячий пар идет вверх. Но старший знает, что его слова будут услышаны: – Ты не должен ничего. Слышишь? – Мхм, – мычание немного заглушается водой, что стала чуть тише. Ждет продолжения. – Ты можешь плакать если хочешь. И тебе может быть больно, плохо и страшно - это нормально. – А ты? – Что я? – Я никогда не видел твоих слез, ты сильный и никогда не боишься. – Ошибаешься, – совсем тихо отвечает Юнги, прислонившись в косяку, смотря на свое отражение в зеркало над раковиной. Так привычно, но в тоже время какой-то бред. – Что? – переспрашивает Чонгук, делая воду еще тише. – Ты там купаешься вообще, или просто стены поливаешь? Я убирался здесь на днях, так что давай лучше по назначению трать воду. – Немного грубости в голосе, совсем немного язвительности, чтобы скрыть неловкость, возникшую от слов младшего. – Можно я возьму шампунь, хен? – Нет, можно только смотреть на него. – Ох, а я уже взял, – в голосе младшего проскользнула улыбка и у Юнги от этого чуть-чуть дрогнуло что-то внутри. Когда вода выключилась, образовалась неловкая тишина. Юнги подал полотенце парню и вышел из ванной. Чонгук в то время, дождавшись пока дверь за хеном закроется, прижал полотенце к лицу. Внутри него бурлил вулкан эмоций и чувств. Неловкость сдавливала ребра, как тиски, и страх пробирался под ними. Тысячи мыслей крутились у него в голове. От тех, какую невероятную боль он причинил малышу Тэ, до тех, что он совершает огромную ошибку, идя на поводу у своих желаний. Но даже мысль о том, чтобы пойти обратно, попросить хена забыть все, что наговорил уже, причиняет невероятную боль. Чонгук надевает спортивные штаны, подкатывая штанины, чтобы не замарать их кровью и сукровицей, сочившейся из колен. Благо ткань и длина штанов позволяет. Где-то определенно должны были быть преимущества маленького роста хена. Растянутая толстовка скрывает даже подрагивающие пальцы. Он натягивает на голову капюшон, немного скрывая себя от внешнего мира. От ткани пахнет Юнги, пахнет покоем и домом. Чонгуку хотелось бы, чтобы у него всегда так пахло дома. Чтобы всегда пахло Юнги. От таких мыслей яснее в голове не становится и уверенности не прибавляется. Чонгук чувствует, как двадцать лет их дружбы сейчас словно на кону в неравной игре. И как бы сильно хен не люби его, он не любит его. И как бы хен не заботился о нем, его это не заботит. И у Чонгука в душе поселилась тьма. Уже давно. Так давно, что точно и сказать нельзя. Они тогда еще были совсем детьми. Папа часто говорил Чонгуку, что когда он вырастет, будет сильным альфой, будет защищать слабых. А Чонгук говорил, что у него есть хен, который будет его самого защищать. Папа тогда только смеялся. Чуть позже, когда отец оставил их, папа убеждал маленького Чонгука, что когда тот вырастет и найдет себе омегу, он должен быть заботливым и нежным. Папа учил его быть внимательным, но, в тоже время, сильным, «настоящим» альфой. И Чонгук старался. Но, когда падал, все равно шел к Юнги-хену. И когда что-то не получалось, тоже шел к нему, и когда хотел, чтобы его погладили по голове, каждый раз шел к хену. Чонгук не мог пойти к папе, не мог сказать ему, что хочет ласки и внимания. При папе он пытался быть сильным. Таким, каким никогда не был его отец, он заботился о папе. А к Юнги шел за заботой для себя. Каждый раз он получал сладкую улыбку и прищуренные глаза. Сначала это было «Привет, мелкий Кук», в школе «Здорово, младшеклашка», потом «Че как, пиздюк», чаще всего просто «Мелкий, блять», но самое желанное и редкое оказывалось «Ребенок, что случилось?». Чонгук рассказывал ему все: как дрался в школе, а хен потом ходил разбираться с обидчиками, как иногда скучает по отцу, но ненавидит его за то, что ушел и оставил папу, как еще в средней школе влюбился в красивого омегу на год старше по имени Тэхен. Это воспоминание причиняет боль. Эти мысли - это и есть та тьма, которая распространяется по внутренностям. Чонгук хочет перестать чувствовать, перестать думать и надеяться на что-то хорошее. Он этого не заслуживает. – Эй, – хрипловатый голос с порога ванной, заставляет младшего резко развернуться. Он все еще комкает в руках полотенце, а глаза стали заметно краснее. Очевидно Юнги не только что подошел, он стоит, прислонившись спиной к открытой двери, и ладонью зачесывает назад свои выжженные волосы. Смотрит понимающе, без осуждения, и Чонгук не может в его взгляде найти ничего из того что ищет: презрение, отвращение, неприязнь, даже просто насмешку - ничего. – Хватит изводить себя, идем на кухню, я обработаю твои к… Чон обнимает его. Сжимает его плечи своими руками, крепко прижимая к себе. Юнги обрывает фразу. Младший знает, что хен не любит когда его трогают, еще меньше он любит, когда его обнимают. Но старший не сопротивляется и даже не отталкивает от себя парня. Осторожно кладет руку ему на шею и, слегка погладив, немного неловко отстраняется. – Идем, – говорит он Гуку и выходит из ванной. На кухни неловкости становится меньше. Возможно так влияет крепкий кофе или сама атмосфера домашнего уюта успокаивает нервы. Чону хочется остановить эти мгновения, находясь в неведении и не испытывая еще разочарования от такого необдуманного решения. – Я люблю тебя. Юнги поднимает глаза от своей чашки и смотрит в упор на Чонгука. Тот немного растерян, видимо сам не ожидал от себя этих слов. – Правда люблю тебя, хен, – все же решается уточнить, подтвердить, что это не случайная фраза сорвавшаяся под влиянием ситуации. – Правда, – повторяет еще раз. – Я верю. – Ты нужен мне! – решив нырять в омут с головой, лучше не останавливаться. Поэтому Чонгук не собирается пугаться и замолкать. Он конечно пугается, но молчал он и так слишком долго. Юнги тяжело вздыхает, закидывает голову назад и трет шею. Разве это честно, вот так вот вываливать на него подобные чувства. Ему же тоже больно. У него внутри все выпотрошено еще со школьных лет. У него там дыры сквозные зияют, там в них демоны и бессонница остатки чувств перетягивают. Ведь он же все эти маски так тщательно выбирал и перед младшим не позволял себе появляться без них. Он никогда не был сильным, он им только хотел казаться. Чтобы та малявка с квартиры напротив прибегал утереть сопли об его кофту. Не о чью-то другую. – Я альфа, – говорит Юнги и ему кажется, что пластинку где-то заело все таки. – Да, и я тоже. Мы уже говорили об этом в ванной. – Чонгук, – прерывает его старший, – ты понимаешь вообще о чем говоришь? Мы оба альфы! – Но ты сам сказал, что я ничего никому не должен, что могу чувствовать то, что хочу. Разве нет? – Да, Гуки, – соглашается Мин, стараясь держать спокойной и ровный тон. – Но я тебе тоже ничего не должен. Я не смогу быть для тебя омегой, я не смогу дать тебе то, что тебе нужно. – Откуда ты знаешь, что мне нужно? – младший дергается и повышает голос. В то время, как Юнги наоборот его понижает: – Чонгук-и, послушай хена, – просит его старший. – Хорошо, прости. – Я хочу, чтобы ты понимал, о чем говоришь. О чем ты просишь меня. Я никогда не смогу дать тебе возможность быть единственным главным. Я не смогу прогнуться под тебя. Не смогу дать тебе ту свободу, которая у тебя есть сейчас. Я ограничу твои возможности, потому что я собственник, я не позволю тебе гулять с омегами, не позволю не считаться с моим мнением. Пойми ты - это уже не будет шуткой. Альфа с альфой - это конфликтные ситуации одни за другими. У Чонгука на глазах наворачиваются слезы. А Юнги уже не знает, что еще добавить и для кого вообще это говорит. – Ну что такое? – Хен, – всхлипнув и проморгавшись, младший смотрит на него широко раскрытыми глазами. – Я хочу этого. Неужели этого всего у меня никогда не будет. Хен, мне нужно все то, что ты сказал. – Заебись. Юнги ставит чашку в раковину и, не давая себе время на подумать, выдыхает, разворачивается и за секунду оказывается рядом с Чонгуком, который вздрагивает от неожиданности. Мин наклоняется к лицу сидящего младшего и касается его губ. Теплые, сухие, соленые подрагивают, но так нежно замерли. Чонгук втягивает в свой рот нижнюю губу старшего, но тот не дает ему взять инициативу на себя. Сминает его губы, такой поцелуй нельзя назвать нежным и трепетным, скорее резким и метящим территорию. Чонгук снова пытается проявить себя, сущность берет свое и он прикусывает губу Юнги. Старшему на мгновение сносит голову и он толкает Чонгука в грудь, прижимает его к стене, придавливает рукой, не давая вдыхать полными легкими. Целует грубо и болезненно, второй рукой сжимает запястье Чонгука, что пытался схватиться за его плечо. – Хен, – не с первого раза, но выдыхает младший в губы Мину. Его грудная клетка ходит ходуном, рука, перехваченная в запястье, подрагивает, а глаза немного расширены. – Я предупреждал тебя, Чонгук, – серьезно говорит Юнги, отстраняясь всего на пару сантиметров от его лица. – Я не дам тебе быть главным. – Не давай. – Чертов упрямец, я могу сломать тебя. – Нет, хен. Это я могу сломать себя без тебя. – Я хочу чтобы ты ушел, – срывается у Юнги. На самом деле он не думает так, но принимать подобные решения на неподготовленную голову… – А я не хочу. Ты не сможешь меня выгнать, хен. Мне больно, ты не оставишь меня. – Это шантаж? – Это моя единственная надежда, – Чонгук откидывается на стену и смотрит перед собой, ничего не замечая. Он кусает губы, которые только что чувствовали такое сладкое и влажное тепло. Младший резко дергается, когда до разбитых коленей дотрагивается жгучий спрей. И от острой и неожиданной боли – шипит, не успевая вовремя закрыть рот. – Так больно? – заботливый голос хена. – Неожиданно, – он только пожимает плечами и отворачивает голову к окну. – Ты можешь остаться у меня, я действительно не хочу тебя выгонять. Это само сорвалось. – Понимаю… – Обиделся? – Да, но я понимаю тебя. Я бы тоже не хотел брать такую ответственность. Брать такой балласт. Я понимаю, что не могу быть тебе нужным. Понимаю все, хен. Ай.. – Чонгук дергается. А хен резко надавливает на рану, пока бинтует ее. Юнги поднимает на него холодный взгляд, и смотря прямо в глаза, надавливает снова. Чонгуку кажется, что у него сейчас слезы от боли и непонимания из глаз брызнут. – Больно! – сдавленно хрипит младший. А Юнги проводит ногтем по бинту. – Блять! – вскрикивает Чон, сгибаясь пополам, практически прижимаясь лицом к рукам хена. – Мне тоже больно. Думай, что говоришь. Ты не балласт. Хотел проверить меня этим сравнением? – Да, не надо больше, – младший вздрагивает. Опустошение внутри разливается все сильнее и сил терпеть уже нет. Он видит, как под пальцем Юнги бинт быстро становится красным и кровь начинает стекать по ноге вниз, уже не впитываясь в ткань. У каждого человека свои загоны, у Юнги – недоверие. Он никогда не верит другим, но Чонгук всегда был для него исключением, и тормоза сносит буквально от одного намека на недоверие в его сторону. Он ведь и сам разбит, искалечен постоянной ненавистью к себе, вечной депрессией и отвращением к реальности. Чонгук сползает на пол, чтобы не дать старшему снова причинить себе боль, отползает к стене. И смотрит так преданно, как щенок побитый. Пачкает кровью пол и штаны хена. – Ты нужен мне, – говорит он, прижимая ладони к бинтам. – В качестве кого? – сквозь усталость и раздражение отвечает Юнги. – Да какая разница? – злится. – Ты нужен мне, как мой хен, как друг, как человек… – Давай поговорим позже, ты сегодня устал, – старший уходит в комнату, разрывая разговор. – Блядство.***
В полной темноте, под звуки грома и ливня, Чонгук стоит с подушкой в руках под дверью в комнату хена. Заглянув в комнату, он заходит внутрь и подходит к кровати. – Хен, ты спишь? – совсем тихо спрашивает, не надеясь на ответ. – Хен, ты спишь? – уже громче, но тот все равно не отвечает. – Хен, ты точно спишь? – на пробу, уже в полголоса. – Чего ты хочешь? – совсем не сонным голосом ему отвечают. – Можно.. можно я лягу с тобой? – менее уверенно задает вопрос Чонгук. – Тебе, что восемь? – Можно я лягу с тобой? – Ты не ребенок, – Чонгук слышит, что хен начинает раздражаться. – Можно я лягу с тобой? – Ты ведь не уйдешь? – обреченный вздох Юнги. – Можно я лягу с тобой? – Блять, да делай, как хочешь, – огрызается старший и отворачивается от Чонгука к стене. А младший, услышав желаемый ответ, забирается к хену под одеяло, и утыкается ледяным носом ему в шею. – Хен, не прогоняй меня. – он обнимает старшего поперек груди. – Я сломаю тебя. – Чонгук слышит сожаление и горечь в его голосе. – Я не боюсь. – Зря…