Гокудера цыкает, сминает в ладони полупустую мягкую пачку сигарет и думает о том, какой же Ямамото безнадёжный идиот, чтобы так просто взять и попасться в руки полиции.
Его скручивают прямо на глазах Гокудеры, стоящего по другую сторону дороги, объятого светом неона и вечерних фонарей, грубо толкают и прижимают к полицейскому автомобилю; его лицо встречается с грязным стеклом, но не теряет несвойственного ему безумного азарта и улыбки.
Словно Ямамото
чувствует, что он за ним наблюдает, и адресует эту улыбку ему:
всё хорошо.
Я в порядке.
Ты ведь спасёшь меня, не так ли?
Думаешь, я смогу?
Гокудера убивает двадцать семь человек за последние полгода. Гокудера грабит одно денежное хранилище за другим, разъезжает на угнанных у бизнесменов тачках и намеренно попадает в аварии, потому что ему хочется
шоу, хочется разборок, хочется плеваться ядом в красные от злости и негодования лица других водителей.
Потому что, в отличие от человека, бампер автомобиля которого он превратит в груду металлолома, ему
абсолютно насрать.
Ямамото его поддерживает; но Ямамото не убивает никого. Ямамото не держит раскрытыми кожаные саквояжи, которые с минуты на минуту доверху заполнятся пачками денег. Ямамото поддерживает словами, прикосновениями; Ямамото поддерживает заискивающим блеском в глазах.
Гокудера не узнаёт человека, с которым когда-то учился.
Гокудера убивает, грабит, занимается вандализмом, но не сходит с ума, не теряет свою сущность.
Возможно, он спятил, самую малость.
Убивать людей ведь
не нормально, пусть и в мерах самозащиты, пусть и потому что люди, назойливые насекомые, выводят из себя нормами морали, зачитывают их, как библейские заповеди.
Слова отскакивают от зубов, а после — зубы крошатся, зубы вылетают изо рта, сыплются на землю, земля орошается кровавыми брызгами и принимает на себя обмякшее тело.
Располагайся. Надеюсь, тебе удобно.
Гокудера не ограничивает себя нормами морали.
Ямамото смеётся, но больше не заражает своим смехом. Нездоровый смех пугает, пронизывает тело насквозь, заставляет скручиваться внутренние органы в тугие узлы.
—
Я горжусь тобой, Гокудера, — Ямамото целует его в висок, и от этого также мурашки.
Он гладит его сильной ладонью по спине, плечам, шее, зарывается пальцами в пепельные локоны и чуть оттягивает их назад. Волосы у корней начинают болеть даже от такого.
Ямамото целует в ухо, в каждый серебряный гвоздик в местах проколов, и Гокудера, в какой-то степени, млеет от его прикосновений.
Ублюдок запоминает со школы, что у него чувствительные уши, проколы в которых до сих пор заживают с трудом.
Ублюдок знает, что Гокудера никогда не был в восторге от женского внимания и надрачивал в туалетной кабинке на парней из местной баскетбольной команды. Знает и то, что когда-то Гокудера надрачивал и на него самого.
Ямамото запоминает и ловко пользуется этим.
Ты правда думаешь, что я смогу спасти тебя?
Гокудера тщательно продумывает и подготавливает план вызволения Ямамото из полицейского участка. У них нет ничего на Ямамото; Ямамото чист, на его счету — ни одного убийства, ни одного ограбления, ни одного проступка, нарушающего закон.
Ямамото всё ещё помогает отцу в ресторане, Ямамото до сих пор приходит смотреть бейсбольные матчи и болеть за команду их школы, пробуждая в себе воспоминания о том беззаботном времени.
Он, наверняка,
злится, что больше не может играть.
Травма, которую он получает под конец выпуска из старшей школы, ставит крест на его карьере в таком бесконечно прекрасном и таком отныне недосягаемом мире бейсбола.
Ямамото обрабатывает ссадины Гокудеры, отмывает ему руки от крови и грязи, далеко не нежно вырывает сигарету, зажатую между разбитыми, тонкими и безумно красивыми губами, и выбрасывает её в раствор из антисептика, обезболивающего и хлоргексидина. Получает в ответ недовольный взгляд и отвечает не менее недовольным;
я тоже так умею, и меня раздражает запах сигарет.
Будешь и дальше курить так часто, я сломаю тебе пальцы.
Гокудере приходится заткнуться; однажды парни шутили, что Ямамото мог бы стать
отличным убийцей, если бы не был славным, добродушным малым.
Ямамото в тот момент отмалчивался и улыбался, по его глазам невозможно было что-либо прочесть, настолько от них веяло отчуждённостью и пустотой.
Когда Ямамото злился, его глаза, светло-карие, по цвету совместимые с солодовым виски хорошей выдержки, темнели и становились практически чёрными.
В тот момент Ямамото
был в ярости.
Чуть позже Гокудера узнаёт, что Ямамото режет себя, что Ямамото пытается задушить себя ремнём от форменных брюк, что Ямамото периодически выбирается на крышу и очень долго стоит за перегородкой, смотря вниз и размышляя над тем, насколько, по шкале отвратительной эстетики, сильно размажет его мозги по асфальту.
Ямамото принимает таблетки и один раз почти отправляется на тот свет. Затем он перестаёт их пить, просто потому что
почти, просто потому что не сработало, а пробовать убить себя дважды одним и тем же способом — вне его компетенции.
Смотрите, какой важный.
Хуй бумажный, думает Гокудера, когда полицейские внимательно вчитываются в собранное им досье на Ямамото и, от невозможности к чему-либо прикопаться, раздосадовано поджимают губы.
Они скручивают Ямамото за то, что тот избивает одного из полицейских. Как оказывается потом, этот полицейский однажды сумел попасть в Гокудеру, при очередном ограблении. Он продырявил ему плечо и задел какой-то из нервов, из-за чего парализовало, вдобавок, ещё и шею. Естественно, полицейский не видел Гокудеру в лицо, потому что Гокудера, в первую очередь, не идиот и отлично умеет скрывать свою личность, но маскировка — далеко не залог того, что тебя не пострелят.
Ямамото запоминает лицо человека, причинившего Гокудере вред, и избивает его до полусмерти. Полицейского мгновенно отвозят в реанимацию в крайне тяжёлом, почти критическом состоянии.
— Мы отпускаем его под залог и выписку о невыезде из города. В понедельник состоится разбирательство, которое, вероятнее всего, перерастёт в суд. Пусть он и славный малый, судя по документам, нападение на правоохранительные органы карается законом. Так ему и передайте.
Гокудера шумно выдыхает через нос.
Мягкая пачка в кармане его толстовки изо всех сил бережёт последнюю сигарету, но Гокудера сминает пачку с такой силой, что надежда на её сохранность безбожно растворяется в воздухе под характерный звук печати в личном деле.
ПЕРЕД ВАМИ СИДИТ НАСТОЯЩИЙ УБИЙЦА, ВОР И МОРАЛЬНЫЙ ПОДОНОК, СЛЕПЫЕ УБЛЮДКИ.
Ямамото не убивает, не грабит.
Ямамото готов убивать и грабить ради Гокудеры. И он уже постепенно перебирается на скользкую дорожку.
Ты — безнадёжный идиот, у тебя проблемы с координацией, ты не продержишься и пары часов. Ты уже проебался.
Ямамото смотрит на него затравленно через решётку, и Гокудера отводит взгляд в сторону. Им предстоит поговорить по поводу разбирательства, по поводу полицейского в реанимации, по поводу того, что Гокудера умывает руки.
Ты ведь спасёшь меня, не так ли?
Он хочет, по-привычному, прижать его к себе и начать выцеловывать висок, но Гокудера непроизвольно отстраняется от него, будто бы сама вселенная недовольна подобным раскладом и собирается спустить на Ямамото наказание. А наказание — равнодушие Гокудеры.
Ямамото, как побитый, брошенный на произвол судьбы хозяином щенок, плетётся позади и явно пытается что-то сказать, выдавить из себя хоть какие-то слова, но только облизывает сухие губы и нервно покусывает их.
Я спасу тебя, вытащу из любой задницы, из любого полицейского участка.
Я обеспечу тебя деньгами до конца твоей жизни. Ты ни в чём не будешь нуждаться.
Я готов раздвинуть перед тобой ноги, лишь бы ты был счастлив.
Но твою
душу, увы, я спасти уже не смогу.
