солнце и плоть

Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я — медь звенящая или кимвал звучащий.

У Диего острые зубы рептилии и, возможно, ядовитой, он не тянет на мелкую ящерицу, которую можно раздавить сточенным каблуком, размазывая по зеркально начищенному мрамору брызнувшие во все стороны внутренности. Диего закрывает ладонью в кожаной перчатке часть лица, но это мало помогает, уголок рта ползет почти до самой мочки уха, обнажая животную пасть, полную клыкастых зубов. — Это всё труп, — выплевывает он, уставившись куда-то Валентайну за спину, — где он? Я из-за него могу в любой момент стать динозавром и всё здесь разнести. Фанни чешет кончик носа парой пальцев, пряча смешливый выдох. — Будет очень жаль стирать тебя после твоих причуд, так что держи себя в руках. Диего разочарованно стреляет глазами — у Валентайна за спиной никого нет, только глубь коридоров, проглатывающих эхо любых шагов, словно бы в отрицании гравитации. Диего даже слегка к этой давящей тишине причастен, он забил в одну из каморок несколько членов охраны, как скользких рыбёх в бочку. — Стирать? Так твой стенд работает? — Какой любопытный, — Валентайн оглаживает погон на украденной Диего форме холено вылощенной ладонью, касается его лица почти любовно, ощущая кожей дыхание сквозь зубы, — мне вот тоже интересно, с кого ты снял эту форму? — Может, это моя собственная. — Узкая в плечах? Швы вот-вот лопнут, Брандо. — Дио. — Дио, — Фанни учтиво склоняет голову, отнимает ладонь от лица Диего и тут же сильно толкает его от себя, чтобы влетел спиной в крепкие дверные ручки, под телесным напором уходящие далеко назад. — Ты меня отвлёк, Дио. — Правда? Я не хотел, господин президент, — Диего, не потеряв равновесие, пояснически раскланивается, пропуская Валентайна вперёд себя, — великодушно прошу снисхождения от вашей милости. — Сам понял, что сказал? — Не очень, — Диего касается носа кончиком языка, скосив глаза к переносице. — Я, между прочим, не на вакансию придворного шута пришел устраиваться. — Всю охрану одним тобой я уже понял, что могу заменить, — Валентайн опирается о толстую кромку переговорного стола, с чрезмерным любопытством глядя под высоченный потолок, сощурив стеклянно-прозрачные глаза. — Дай угадаю, зачем ты пришёл? — Ну? — Диего отстегивает пуговицы на шинели, дёргает один из форменных кожаных ремней, небрежно затянутых впопыхах, так чтобы он чуть разошёлся — воздуха отчего-то не хватает, как долгой зимней ночью под одним одеялом с уже покойной матерью. — Избавиться от меня? — получив в ответ утвердительное лёгкое удивление, Валентайн довольно поводит плечами, на этот раз смотрит на собственные пальцы — длинные и жилистые из любви к игре на музыкальных инструментах, с аккуратными полукружиями отросших ногтей. — Слишком просто. Как ты понял, что не видать тебе Манхеттен? — Надо было чуть поломаться, может, тогда бы моя вера была твёрже. — Вера? Диего понимает, что подобрался чересчур близко — нынешнее тело Валентайна ощущается по-другому, оно стало мощнее и гибче, потеряв за собой то неотъемлемое обаяние прошлого Валентайна. Тот был мягкий, томный, очаровательно неприступный — вскормленный хлебом, утопленном в медовом молоке, взрощенный войнами и междоусобными распрями — его хотелось слушать, лелеять в руках и припадать губами к жилке на запястье, задрав выше хрусткую кружевную манжету рубашки в априкот. Прошлому Фанни Диего вырвал трахею, не оставив от горла и живого места — видимо, стоило голову, раз он все ещё здесь. — Во что ты веришь, Дио? В силу, власть, божественное провидение — во всё сразу или по отдельности? — К чему это? — Чего бы ты хотел? — Мы не на рынке посреди города, мой выбор сейчас не имеет значения, — потому что все выборы неизбежно приведут в белый дом, в необъятную переговорную облитую солнцем, и это наверняка провидение, и возможно, даже божественное. Фанни небрежно делает рукой в сторону и слышится ключной перезвон. — Какой ты скучный, и что мне с тобой делать? В голове у Диего встаёт картинка свежей давности, где Хот Панц ругает совершенно по-монашески человеческую немощь и ножом делит последний кусок травяного мыла на двоих, согнувшись над ручьем с холодной водой. Диего стал орехово загорелым, отчего светлые ресницы и брови контрастируют с кожей, исходящей в хлопья. Диего думает о собственном теле, как инструменте, иногда испытывая что-то между восхищением и отвращением одновременно, как от взгляда на средневековые фрески с неестественно вытянутыми ликами древних святых. Валентайн царапает ногтем его колючий подбородок, нечеловеческой силой рвет плотное сукно формы, отчего железные пуговицы отлетают под ноги — Диего не сдерживает дурацкий животный полурык-полувздох, вызывая у Фанни еле заметную усмешку. Диего находит одну из последних здравых мыслей — какой же это абсурд, первая леди очевидно мертва, совсем еще девочка Люси Стил в заложниках у самого президента, а он тем временем находит отрадным лицемерно-лицедейного Брандо, перебившего больше половины его подчинённых лишь бы попасть в этот неуютно огромный зал. Диего сдергивает дубовые кожаные перчатки, ногти отрастают и пальцы искривляются, и это почти не сдерживается, со лба начинает капать от попыток — Диего изводит в лохмотья рубашку Валентайна и еле успевает поймать порванную жемчужную нить. Несколько бусин скатываются по скользкой ткани, но оказываются вскоре зажатыми в кулаке. Скрипит кожа несгибаемых сапог — Брандо сползает на колени, ластится в мягкую ладонь, принимает ласку от склонившегося к нему Фанни, как одеревеневший, и не отвечая должно, то ли боясь, то ли ожидая подвоха. Валентайн выдыхает вымученно «и что с тобой делать?», проталкивает в клыкастый рот Диего пойманный налету жемчуг, а он ощупывает языком гладкую поверхность бусины и принимает за целую щеку ещё одну, и ещё, чтобы вернуть их после языком в тепло чужого рта. Жемчуг падает с каждым разорванным поцелуем, Диего боится сглотнуть — слюна стекает тяжёлыми каплями к разбросанным бусинам и пуговицам. Диего искал власти и отмщения и нашел их в человеческом воплощении, хуже не придумаешь. И когда Валентайн ставит его на колени в самый первый раз и говорит нежно так, полюбовно, будто они циклично в каждой жизни друг друга знают, впитав это знание с молоком кормилицы: — Мы ведь на самом деле так похожи с тобой, Дио. Диего фыркает, смежив синеватые веки, давая себе насладиться чужим прикосновением к иссушенным солнцем волосам надо лбом, прикладывается щекой к мягкому бедру. — Ты тоже в свои юные годы вылизывал президента, одержимого коллекционированием разлетевшейся по всей стране мумии? Фанни даёт ему легко коленом по плечу и Диего, хмыкнув задушенно, припадает к нему ртом, оставляя жгуче больной всполох красноватого синяка, а оторвавшись, усмехается — таких отпечатков остаётся целая дорожка, изгибающаяся растянутой спиралью от задней части колена к твердой подвздошной. — Как не прозаично, но те годы я провел в рядах военнопленных. — Лучшие твои годы, полагаю? — Диего ехидно скалится. Валентайн делает вид, что ему не смешно с него, закатывая глаза. — Прекращай паясничать. Земля была взрытой ветрами и тепло красной, терракотовой, словно бы впитавшая насильно пролитой крови, небо низким и жирным, а истощенный и изуродованный Фанни Валентайн с агрессивно съедающим его сепсисом в ранах обрёл мерно бултыхающееся за ребрами второе (первое) сердце. Диего мельком надеется, что найдет оба — пока добирается только до первого, оно гулко отзывается прямо в подставленное остроугольное ухо. Руки заняты утянутыми в шелк пуговицами по бокам брюк, их там столько, что проще было бы когтистыми пальцами просто рвануть, но Валентайну потом в этих брюках выходить из зала — хотя было бы весело оставить президента без штанов. Диего переступает с ноги на ногу, ощущая, как трескается ткань его галифе, и полутораметровый хвост, искрящийся опаловой чешуёй, шумно опускается на пол. Фанни требовательно тянет его по себе вверх, Диего утыкается ему в толстую шею, в мягкое под подбородком, хочется укусить, сомкнуть плотно зубы и не отпускать, пока вся жизнь не вытечет. Цедра и фимиам, цедра и фимиам — тело у него совершенно другое, но запахи все те же. Фанни целует ему руки, пока вызверевшаяся кровь не успокоится, вернув их к прежнему виду — с выстриженными до мяса ногтями, желтоватыми мозолями на ладонях и лопнувшей от недостатка влаги кожей на кончиках безымянных. Диего умилительно скулит, свернувшись у груди, почти возвращаясь в человеческое обличье.  — Я хочу быть тобой, хочу убить тебя. Хочу переворачивать для тебя листы в нотной тетради и бесконечно смотреть, как ты спишь. Хочу высосать тебе глаза и сожрать твое лицо, набить твоими волосами свой желудок, а из оторванных ушей сделать серьги, — Диего, впутавшись носом в льняные кудри, упирается болезненно отзывающейся на возбуждение плотью в наскоро спущенную по твердому животу ладонь Фанни, слушающим вполуха. Диего, мастерски расправившись со всеми его пуговицами, занимает Валентайна в обе руки, толкаясь внутрь пальцами по самые костяшки на густой железистой слюне, до напряжённо сведенных к переносице бровей. — Хочу целовать тебя под луной, хочу вдыхать запах твоей кожи, умереть за тебя, умереть под тобой. Вены взбухают, Диего даже слышится отголосками, как кровь бешено заметалась. Фанни отклоняется назад на поверхность стола, всаживает Диего чуть повыше голени каблуком, на что он по-вампирски кусает его в грудь, прокалывая клыками шрамами выступающую карту по поиску святого трупа, тут же заботливо зализывая укус и роняя оставшийся на одежде жемчуг, щекотно скатывающийся по мышцам живота вниз. Фанни дышит ровно, ни разу так и не сбившись, будто ничего не происходит — Диего же почти задыхается, сдерживая позыв толкнуть его и завладеть полностью, резко подаваясь бедрами во влажную от слюны и выступившей на обоих членах смазки ладонь.  — Я так сильно тебя ненавижу, что даже люблю, мой бравый солдат, хочу сесть тебе на лицо, хочу чтобы ты сидел на моем, хочу раздавить твои гениталии, хочу, чтобы ты наступил мне на горло. Смазав по пролившейся сперме, Диего снова проталкивает в Валентайна пальцы, входящие уже совсем без сопротивления, давит изнутри и, низко опустившись, всасывает тонкую кожу между основанием члена и сгибом бедра, повторяет столько раз, пока Фанни не издаст хоть один чертов звук — тогда зажимает член плотным кольцом у тёмной крайней плоти, не давая просто так закончить. Валентайн наступает сначала легко на свод плеча, как на пробу, после — тяжело, на горло, носком сапога отвернув голову распластавшегося по полу Диего чуть в сторону. Диего вцепляется пальцами в бархатистую штанину, едва не разрывая ее в бесполезные ленты, и беспомощно открывает скошенный рот, потеряв возможность вдохнуть из-за пережатых каналов. Позвонки издают стеклянный треск на усилившееся давление, Диего вываливает язык, не понимая, почему из горла вместо слов получается только свист — Валентайн снимает ногу с его шеи, смахивающим жестом руки окропляет, закончив в этот раз на лицо Диего. — Как ты? Виски выплёскивается чрезвычайно громко, Диего зажмуривается, тщетно вспоминая, кто он вообще — стенд Валентайна низко наклоняется, немигающими щелками глаз всматриваясь в едва не лиловое лицо. В груди словно бы станцевал кролик и выпрыгнул наружу, довольный, что перемешал органы местами. Диего, нервно качнувшись в попытке встать самостоятельно, смахивает сперму с век, хотя все равно немного попадает и в уголках глаз щипет, заправляет все ещё напряжённый член в брюки, еле как управляясь с пуговицами, а после — ремнем. — Отлично, — Диего забирает из дрогнувшей руки Фанни графин и делает мощный глоток, щедро пролив виски себе на остатки формы и ещё на ладони, смыть запахи тел. Валентайн надевает перчатки, не желая возвращаться к пройденному, Диего хмыкает. — Ты мне заплатишь? — Слово президента. — Оно ничего не стоит, — фыркает Диего, на что Валентайн снисходительно вздыхает, готовый пуститься в оправдания — очерчивает колкий ворот шинели пальцами, все ещё с набившейся под ногти содранной кожей, опускаясь к грудной клетке. — Оно ещё имеет вес, пока добытая тобою часть трупа при тебе. Не могу взять ее недобровольно, к сожалению, — стукает костяшкой пальца по ледяной клетушке солнечного сплетения, — будет нечестно по отношению к твоей непредсказуемой преданности, Дио, непризнаваемый никем в мире божок. — Я принесу тебе голову Джостара, хочешь? Диего заводит ладони к затылку Валентайна, сминая золотистые локоны меж пальцев, обдавая почти испарившимся духом сотворенных непотребств от рук. — Хочу, — Фанни, поддаваясь, отклоняет голову назад, кудри свободно падают за спину, Диего вдыхает и цедру, и фимиам, ловя на около поцелуйном выдохе откровение. — А будет иначе, твоя — полетит первой.