Another Love

— Я в порядке, Сена. Мне не впервой собирать себя по осколкам, — эту измученную улыбку и взгляд Изуми знает лучше всех. Он видит перед собой хрупкую вазу, которую не раз разбивали. И в этот раз она снова была разбита. В очередной раз этому человеку придётся искать хоть какой-то клей, чтобы собрать себя по кусочкам, не потеряться и снова пытаться жить счастливо. Но всё, что сейчас попадается рукам Цукинаги — осколки собственной жизни и личности. Первый звонок, когда Лео нужна была помощь, но никто не подал ему руку помощи — когда музыка в голове постепенно начала пропадать и он больше не мог держать в руках маркер. В первый раз его это пугало до такой степени, что он запирался в своей комнате и пытался писать, писать, писать и писать. Не спать сутками, раскидывать, разрывать и перечёркивать написанное на бумаге. Это всё перетекло в постепенное вредительство самому себе. Эти шрамы от зубов и ручки на руках уже зажили, но они служат вечным напоминанием для Изуми, что именно происходило с некогда любимым человеком. Вторым звонком послужило его возвращение, но, уже, чуть ли не другим человеком. Личность Цукинаги приобрела совершенно другие оттенки, которые раньше ему были не свойственны. Сена чувствует свою вину. Он виноват в его падении, как Короля. Он виноват в том, что так поздно подумал о его чувствах и не пытался спасти. Он причинил ему столько боли, что композитор поменялся в совершенно другую сторону. Этот прекрасный подсолнух отвернулся от солнца и начал расти сам. Третьего звонка… Не было. Потому что Изуми увидел этот удивлённый взгляд зелёных глаз на новенького в группе. Потому что Изуми увидел то, что Цукаса спас его. Потому что Изуми увидел то, что Лео впервые за всё это время почувствовал себя в безопасности. В этот момент все волнения верного Меча Короля исчезли. Потому что, в конце концов, он знал, что его любимый Король в хороших руках, которые помогут ему чувствовать себя лучше. Эти тёплые руки стали для него спасением и новой страничкой в жизни. — Всё в порядке, Сена. Можешь больше не переживать за меня. Я счастлив, — эта улыбка светилась от радости. Эти глаза снова блестели и сияли жизнью. Сена наконец-то облегчённо выдыхает и следует следующей фразе пока что своего Короля. — Я знаю, что ты любишь Ю-куна. Займись этим. Сделай этого парня счастливым, — и в ту же секунду на серовласого прыгнули, и он, по привычке, поймал его. Теперь ему спокойно. Теперь и правда можно заняться своими отношениями с другим человеком. Цукаса Суо был поистине невероятным человеком. Он не только вернул «Knights» их Короля, но и сам принял корону впоследствии. Он не побоялся порезаться об осколки души Цукинаги, помогая ему восстановить всё так, как оно должно было быть, не создавая из этого человека ещё одну личность. И Лео правда был счастлив. Он смог вернуться к первоначальному себе. Жизнерадостному, немного наглому, но такому потрясающему композитору. Только теперь без обременяющего его бремени Короля. Суо любил этого человека, несмотря на то, что приходилось на него часто ругаться, постоянно подбирать всю бумагу с нотами, притаскивать на репетиции, выискивать по всему городу. Суо любил каждую его песню, даже, если Лео начинал на него шипеть и говорить о том, что он лучше сочинит новую, нежели они будут использовать старые. Суо любил его всего. Полностью и безоговорочно. Ему хотелось сделать его счастливым, чтобы больше не повторялось того, что было в его прошлом. — Сена-семпай, я не вы, — в один момент говорит нынешний Король, серьёзным взглядом смотря на Изуми. Из-за этой фразы ему, честно, впервые захотелось ударить этого «Новичка». Но нельзя. Потому что это правда. Цукаса не он. Он ведь не будет думать только о себе и причинять боль Лео? Не станет вырывать подсолнух с корнем и оставлять валяться на дороге, как ненужный, мертвый цветок. Будет. Ненамеренно. Не специально. Он всё также любил Цукинагу всем своим рыцарским сердцем, но жизненные семейные обстоятельства заставили его покинуть не только его, но и группу. Жизнь разделила их всех на разные тропинки. — Прости, Лео-сан. Я ничего не могу с этим сделать, — Суо поджимает губы, видя потерянный вид композитора. Он лишь усмехается и отводит взгляд в сторону. Эта усмешка была наполнена горечью, жалостью к себе, в какой-то степени, возможно, ненависти. Это был первый звонок. Первые трещины на только починенной вазе. Изуми снова наблюдает за тем, как человек перед ним рассыпается на мелкие-мелкие осколки. И всё, что ему хочется сейчас — вернуться в прошлое и не допустить того, чтобы подсолнух погиб. — Я в порядке, Сена. Мне не впервой собирать себя по осколкам, — эту измученную улыбку и взгляд Изуми знает лучше всех. Потому что Лео снова ищет клей. Снова собирает осколки своей души, чтобы собрать себя по кусочкам. Из раза в раз. Всё, что он делает — собирает самого себя. Почему? Почему? Почему? Мысли не помогают себя починить. Они разбивают куда сильнее, чем оказалось. Превращают осколки в пыль, которую уже никто не сможет собрать. Всё, что остается Цукинаге — это смотреть на своё отражение в зеркале. В зеркале квартиры в Италии. В зеркале квартиры Изуми, который не может отказаться от него. Он не починит его, но и не сможет бросить. Потому что сердце болит видеть его в таком состоянии. Юки обязательно всё поймёт. Обязательно не будет обижаться и просто согласится с этим. Потому что у Изуми и Лео всегда были особенные отношения. Даже после расставания. — Ты можешь меня бросить, Сена, — в один день проговаривает композитор, пустым взглядом смотря в тарелку с едой. Он не ест второй день. Не может пропихнуть в себя даже хоть что-то. Всё выходит обратно. Почти не спит и старается прятать свои слёзы от людей. Но только ведь… Верный Меч Короля не обмануть. Он знает, как ему тяжело. И ему тоже тяжело видеть солнечный подсолнух таким. Хотелось помочь собрать себя, хотелось прижать к себе. Сделать всё возможное, чтобы оградить Лео от боли и саморазрушения. Но, чтобы не делал Сена — ваза перед ним разрушилась до конца. До мелких пылинок, которые теперь будут развеяны по ветру. Цукинага не сможет собраться. Не сможет починить себя. Всё, что остается в его руках — исписанная бумага. — Мне не больно, — во второй день проговаривает композитор, смотря на улицу через окно. Зелёные глаза не горят жизнью и хоть каким-то стремлением к ней. И это обозначало лишь одно. Лео Цукинага смог сохранить лишь маленькие осколки своей души, которые никогда не помогут ему собраться воедино. Ему хочется плакать, кричать и разбить всё, что попадётся под руку, но слёзы уже давно высохли. Он может сидеть на подоконнике и напевать тихую мелодию, которая когда-то давала ему шанс двигаться дальше. Жить, дышать полной грудью. В его руках нотные бумаги. Остатки того «Лео Цукинаги», который когда-то существовал в этом мире. Я хочу плакать и хочу любить, Но все мои слезы уже были пролиты.