Дева-берёза

      – Ванадис! – раздаётся озлобленный крик где-то за дверью хижины Глэйпы.       И девушка, чьё имя сейчас прозвучало, прекрасно осознаёт, кому принадлежит голос, зовущий её. Дэгрун…       Светловолосую девчушку долго бранит отец. И не за проступок или шалость, а за то, над чем она не властна – её красоту. Он поносит её самыми грязными словами, такими, от которых и взрослые Ваны позакрывали бы уши. И она, заплакавши, уносится наружу, и бежит, бежит, бежит, пока в груди не начинает жечь, а ноги не подкашиваются. Отдышавшись, малышка падает на колени, одной ладошкой касаясь берёзы, и вновь начинает подвывать от обиды и тоски. Рядом с ней приземляется стрела, обитая тряпьём: такая никого не ранит, но ровно до тех пор, пока ты её не подожжешь. И тогда радиус действия будет куда больше, унося за собой не одну жизнь, а десяток. Вслед за стрелой к берёзе подбегает кто-то неопознанного пола: чумазенький коротышка в широких штанах, очевидно, не по размеру, и ещё в какой-то тряпице, измазанной в саже и пыли, едва прикрывающей грудь.       «Оно» произносит, шмыгая носом:       – Эй, ты чего не видишь, что я тут стреляю? Зашиблю же!       – Я... Я… – хнычет Ванадис, – Прости, мальчик!       – Эээ… Вообще-то я девочка! Просто платья мне уже не дарят – рву быстро. – озадаченно, но без какой-либо обиды, отвечает чумазое личико. – И чего это ты тут сопли мажешь?       – Па-па-папенька сказал, что из-за таких, как я, корабли разбиваются, завидев нас на берегу. Я слишком красивая-я-я-я, никто меня не полюбит… – Ванадис начинает плакать с новой силой.       – Фиии! Мама говорит, что корабли разбиваются, потому что моряки меры Элю не знают. Вот и всё! – хохочет девчонка, грязными ручками утирая своей новой знакомой слёзы. А та и не противится…       Так и начинается дружба.       – Ванадис! – крик повторяется и светловолосой девушке приходится распахнуть дверь для нежеланной гостьи.       – Дэгрун? Дорогая, что-то произошло? – спрашивает она, как ни в чём не бывало.       Женщина тяжело дышит, словно бежала и запыхалась, но, мы-то знаем, что это совсем не так. Сейчас Змеиная Ведьма находится вне себя от злости.       – Дорогая?! Ты ещё смеешь жеманничать со мной? Я всё обошла в поисках тебя! – она даже не кричит, а громко шипит, тем самым внушая ужас. – Ты сбежала от меня! Как от своих поганых женишков… Сбежала! После всего того, что я для тебя сделала!       Ванадис вздыхает, подбирая слова. Но не может их найти. А что вообще можно сказать в такой ситуации? «Ты не отступала от меня ни на шаг, не давая мне пространства, и поэтому я решила сбежать невесть с кем и невесть куда, лишь бы сделать глоток воздуха?» или «Я благодарна тебе за помощь, но я уже не та маленькая девочка, плачущая у берёзы, и могу сама…» Да, впрочем, что она могла? Девушка и правда слишком часто думала о чувствах других, обходя себя, но, при этом, всё равно ранила близких куда сильнее, чем если бы сказала правду. Да и пыталась она… Слушал ли кто?.. Воспринимал ли её всерьёз?..       Как по мановению ладони Злокозненного Плута совершенно невовремя стали всплывать в памяти воспоминания, которые она хотела бы похоронить в самом Хельхейме.       – Ванадис, мёд мой, утренняя роса, прекраснейший цветок! Ты так красива, что я слепну, песня моя! – завывал над её ухом очередной ухажёр, которому она была не рада, как и вообще мужчинам в целом… – Коль отказываешь мне в браке, так подари мне ночь, всего одну! Ночь любви и ласки! И вовек будешь сыта и обута – столько даров я тебе дам.       – Я не племенная кобыла и не бочонок Эля на рынке, чтобы ты мог купить меня! – кричала она, вырываясь из его ладоней, ощущая какой-то первобытный страх, знакомый каждой женщине, знающей, что последует дальше, знающей, что он сильнее и не спросит… Такие всегда берут и получают, что хотят.       И как на зло, у неё с собой нет оружия, хотя бы самого плохенького ножа. Да и не использовала бы она его по назначению, слишком сковывал ужас.       – Ванади-и-и-ис! Моя… Ты моя… – он пытается оголить её грудь, путаясь в шнуровке платья, уже порываясь порвать его, как…       Стрела ударяет Асу меж глаз. Он даже не успевает ничего понять, падая на колени, смотря на неё меркнущим взглядом.       – Почему ты не отбивалась? Почему не кричала, Сурт бы тебя побрал! – шипит, подоспевшая вовремя Дэгрун. Если бы не она…       – Я… я… Не смогла. – лепечет Ванадис.       – Не смогла?! Что это значит? Или ты пожалела это животное?! Да поимеют его в Хельхейме...       – Нет. Я… Просто не смогла. Как камень проглотила, когда он начал… – Ванадис плачет, лишь сейчас давая волю чувствам.       Она и правда не сумела бы ничего сделать: ни отбиваться, ни кричать. Этот страх перед ним был сильнее неё. Он сковывал, не давая пошевелиться, и всё, что ей оставалось – молча терпеть и молиться всем вышестоящим Богам и Богиням, чтобы это поскорее закончилось. Так было всегда. И, когда отец в детстве поносил её, на чём свет стоит, думая, что она, маленькая девочка, соблазняет моряков, гибнущих у скал, и, когда мать, видя, как мужчины смотрят на неё, лупила Ванадис тряпкой, вопя о скромности, и когда её дядя, перебрав Эля у них на пиру, последовал за ней до куриного загона, и целовал ещё не успевшую даже округлиться девчушку полночи напролёт, а потом велел молчать, а не то расскажет отцу с матерью, что это она его соблазнила...Так было всегда. И она смирилась.       – Ну вот что ты молчишь? – видя её ступор, смягчилась Змеиная Ведьма. – Ты хоть нет-то ему сказала?       – Сказала. Он не услышал.       – Значит, ты просто не умеешь правильно говорить нет. – слова обжигают крепче калёного железа.       – Или они не умеют слышать с первого раза…       – Ой, что теперь разводить! – закатывает глаза Дэгрун. – Ты утомила меня этим спором, ступай в дом. Мне ещё тело прятать.       Выныривая из воспоминаний, как из источника с ледяной водой, Ванадис вновь смотрит на свою гостью, думая о том, как объясниться перед той. Но тут на пороге появляются Лиод и Лив. Оценив обстановку, женщины решают позвать её с ними на базар за тканями и к кузнецу за оружием. И она с благодарностью соглашается, лепеча слова извинения перед ведьмой.       Дэгрун остаётся в сенях хижины Глэйпы, пока её златовласая оппонентка в который раз сбегает. Ванадис вспоминает всё, что когда-либо пережили они с ней. И то, как ведьма учила её стрелять и заклинать животных и рыб, пока девушка обучала её шитью и пению. И то, как придумали они отвадить от неё женихов, якобы обратив её в берёзу, в память о той берёзе, у который они встретились впервые. И первый поцелуй, первую ночь, первое обидное до боли слово, первая оплеуха, первая ссора, первое примирение…              Уже купив плащи и меч для Лиод, они возвращаются обратно. И Лив, заметив её странное смятённое состояние, воспользовавшись тем, что Великанша отошла, начинает аккуратно выспрашивать у дочери Ванов, что произошло. И то с каким участием, без напора и обвинений говорила она с ней, поразило Ванадис. И она… Рассказала. Всё: от и до. А в ответ не получила ни грана обвинений, лишь сопереживание и совет, о котором сама же и попросила. Узнала она и о Мидгардских словах, кажущимися ей такими странными и заморскими: личные границы, абьюз, газлайтинг… И поняла, что, независимо от пола и степени близости, люди влияли на неё.       В свой временный дом она вернулась с чуть большей уверенностью, чем раньше, настроенная на разговор с Дэгрун. Вот только в хижине Глэйпы её ждал лишь кот, нож и записка: последние подарки от уже бывшей возлюбленной. Да и любила ли она её или позволяла находиться рядом из чувства вины?       У неё ещё будет время разобраться, а пока… Пока снова пора в путь. Опасный путь становления себя.