Примирение

Он вздыхает, кладет шляпу на вешалку, снимает накидку, осторожно откладывает ее, чтобы она не сморщилась, и с изнуренным стоном плюхается на стул за столом. Это был долгий день. Паттон пришел по просьбе Лебедя, и они все просто поговорили. Было немного странно вести вежливый разговор с Паттоном. Он мог видеть, как Паттон удерживается от того, чтобы прервать или сказать что-то сразу пренебрежительное, только потому, что его инстинкт подсказывал: — Нет, не так, не соглашаться. Он видел, как Паттон заставляет себя задуматься над своим первым порывом, когда говорится что-то, с чем он не согласен, дважды подумав, прежде чем что-то сказать. Это было странно. Было странно, что все люди к нему прислушиваются. Но все прошло хорошо. Ремус был его обычным шумным человеком, который помогал скрыть некоторую его неловкую неуверенность, и, опять же, Паттон справился с этим очень хорошо. Он покраснел и вздрогнул от непристойных комментариев Ремуса, конечно, но он не ругал и не ругал его за них, вместо этого пытался просто уйти от них или, в некоторых случаях, копать глубже, понимая, что Ремус на самом деле пытался сказать, но не мог не нашел слов. На самом деле было впечатляющим то, как сильно старался Паттон. Как много он слушал. Насколько осторожен он был со своими словами и действиями, пытаясь лучше понять их собственные роли, как он может помочь облегчить их участие в группе, помочь вновь представить их Томасу, помочь им занять место за столом. Его тоже удивили намерения Паттона. Потому что все, что сказал Паттон, было искренним, о желании помочь, о желании понять, о желании работать вместе. Но позже, после ухода Паттона, Лебедь рассказал ему, каковы были его намерения. Частично это было попыткой вернуть доверие Лебедя, да, и уход Лебедя — вот что вообще вызвало интерес Паттона. Но это было больше похоже на катализатор, чем на истинное намерение, которое заключалось просто в том, что Паттон устал от травм людей. Он устал причинять людям боль, он устал оставлять людей в стороне, он устал от всей этой темной стороны, бизнеса светлой стороны, он устал бороться с людьми, которые хотели того же, что и он, даже если они выбрали совершенно разные методы, он просто хотел, чтобы все были в порядке, были счастливы и заботились о нем, независимо от того, как будет выглядеть конечный результат. Он снова вздыхает, приглаживая волосы. Разумеется, только Паттон будет иметь такие чистые намерения, и какими бы наивными он ни казался ему такое мышление, он знает, что Паттон готов отдать все свое, все, чтобы исправить все ошибки, которые он сделал им. — Привет, — он практически подпрыгивает на пять футов в воздух при тихом голосе, вращая стул так быстро, что это причиняет ему хлесткую травму, прижимая рукой его бьющееся сердце. — Вирджил, я полностью ожидал, что ты будешь прятаться в тени моей комнаты, и даже не напугал меня, — он невозмутимо смотрит на него, и Вирджил фыркает, на его лице появляется улыбка, и на мгновение кажется, что ничего не изменилось. Затем Вирджил смотрит вниз, теребя свою толстовку с капюшоном, новую толстовку с капюшоном, свою пурпурную толстовку с заплатками, и он откидывается на спинку стула, складывая руки перед лицом, делая глубокий вдох. — Извините. О, поразив вас. Я просто… Тебя здесь не было, поэтому я решил просто подождать, пока ты вернешься, — он бормочет и наклоняет голову, не в силах понять, что именно Вирджил делает здесь, с ним, из всех мест. — Не то чтобы мне не понравилось вас видеть, но что именно вы здесь делаете? — Вирджил вздрагивает, хотя он не имел в виду это жестоко, и начинает кусать губу, нервное напряжение исходит от него. — Я знаю, что Паттон говорил с вами, ребята. И он пытается с тобой кое-что обсудить. Чтобы помочь, добиться того, чтобы тебя приняли, и тому подобное, — он напрягается, ожесточается, потому что знает, что Вирджил, из всех людей, будет против этого, и он готов к любым угрозам или оскорблениям, которые ему подвергают, он может сохранить это сейчас, даже если это сломает его позже, — так что я подумал, что нам тоже нужно поговорить. Это глупо, извини. Меня здесь не должно быть, мне нужно просто уйти. Вирджил выпрыгивает и начинает вставать, но на мгновение слишком ошеломлен, чтобы ответить. — Вергилий. Ждать это не глупо, я имею в виду, это не глупо. Если ты хочешь поговорить, — он легко схватил Вирджила за запястье, остановив его на полпути к двери, и быстро отдернул руку, морщась от собственной ошибки. Но Вирджил просто шаркает ногами, один раз кивнув, прежде чем рухнуть обратно на кровать, с откинутым капюшоном, подтянутыми к груди коленями, челка, скрывающая его лицо, когда он делает глубокий вдох. Медленно он придвигает стул немного ближе, расстояние между ними составляет всего фут. — Я не был честен ни с тобой, ни с Ремусом. Я знаю, что мы ссорились перед тем, как я ушел, и мы оба сказали кое-что, но я знаю, что не имел в виду даже половины того, что сказал. Но я был слишком упрям, глуп и горд, чтобы извиниться или признать свою неправоту. Так что я запихнул все это во флаконы, и я выливал это на тебя всякий раз, когда ты появлялся, потому что мне было стыдно за себя, за то, что я сказал все это, за то, что просто бросил тебя, после всего, и я… — Вирджил тяжело вздохнул, пытаясь успокоиться, — ненавидел себя за это, даже когда я делал это, я ненавижу себя за то, что сделал это с тобой, я ненавижу себя за то, что я неверно представил вас двоих Томасу, я ненавижу себя за то, что ушел, я ненавижу, что мне потребовалось это, чтобы я набрался сил на самом деле извиниться! — восклицает Вирджил срывающимся голосом. Он резко вдыхает, понимая, что тени Вирджила потемнели до почти черных как смоль, начинают стекать по его лицу, заставляя их казаться черными. Верджил уткнулся головой в колени, крепко обхватив их руками. — Мне жаль, — Вирджил неуверенно бормочет, — я хотел вписаться в них, поэтому я вел себя так, будто ненавижу вас, чтобы они не ненавидели меня, и я должен был заступиться за вас, ребята, но я этого не сделал, я боялся, и я не буду… Я не знаю, что со мной не так. Язык бурей выскальзывает наружу, Вирджил изгибается сильнее, запутавшись руками в волосах. — За тебя бы встал порядочный человек. Вы позаботились обо мне, и я просто ушел, я просто ушел, а потом не дал вам никаких объяснений, почему я внезапно возненавидел вас, и это было несправедливо, и это не так, и я не ненавижу тебя, я никогда не ненавидел, я просто ненавижу себя, потому что кто делает что-то подобное?! Что за ужасный человек просто заводит всех, кого любит, ради чьего-то глупого одобрения? И просто продолжаю делать это снова и снова, хотя я ненавидел себя за это, даже если это сделало все хуже. Отсюда он слышит дыхание Вирджила, грубое и прерывистое, когда он теребит свои волосы. Ему не обязательно видеть лицо Верджила, чтобы знать, что по нему будут ползать темные, черные линии, поскольку его собственное беспокойство усиливается, уводя его назад и обратно в темноту его собственного разума, обратно в паранойю. Он не может вспомнить, когда в последний раз видел, как Вирджил так плохо себя чувствовал, должно быть, это было, когда он был новичком и все еще пытался контролировать себя, и его пугает то, как сильно Вирджил испытывает ненависть к самому себе. Это его пугает, потому что он чувствовал это раньше и знает, к чему это ведет. — Верджил. Мне нужно, чтобы ты дышал, дорогой, — он сохраняет спокойный голос, хотя его собственная тревога находится чуть ниже поверхности, пытаясь раскрыть все, что сказал Вирджил. — Не могу, я не могу, я… — выдыхает Вирджил. Мгновенно он выскальзывает из кресла и ложится на кровать рядом с Вирджилом, медленно и осторожно тянется вверх, высвобождая руки Вирджила из своих волос, прежде чем он успевает пораниться, потирая круги на костяшках пальцев. — Я собираюсь подсчитать, хорошо? Присоединяйтесь, когда сможете, — он видит, как Вирджил кивает, и это хорошо, значит, он все еще слышит его, когда начинает считать. После нескольких долгих приступов его дыхание, кажется, выровнялось. Когда Вирджил, наконец, смотрит на него, тени для век растеклись по всему его лицу, он выглядит только усталым, сломленным и опустошенным, что кажется ему слишком знакомым. — Ви… — он больше ничего не говорит, он не знает, что еще сказать. Вместо этого он раскрывает свои объятия, и Вирджил, не колеблясь, бросается в них, зарывшись в рубашку, задыхаясь от прерывистых вздыхая, потирая спину и нежно успокаивая его, снова и снова заверяя, что все будет хорошо, все в порядке, будет хорошо. Он не знает, правда ли это, но он хочет, чтобы это было. — Я знаю, что ты не всегда лжешь, я знаю, что это еще не все, что ты делаешь, я знаю, что ты просто хочешь защитить Томаса, я знаю, что ты всегда делаешь то, что считаешь лучшим для него, я знаю, что ты заботишься о нас, всех нас. Я тоже знаю, что ты всегда делаешь для нас все возможное, даже когда мы этого не ценим, я знаю, что ты больше, чем просто обман, гораздо больше, и мне очень жаль. Прости, прости, Ди… — Вирджил замолкает, еще сильнее прижимаясь к нему, и он чувствует, как он дрожит. — Мне тоже очень жаль, Верджил. Я тоже не был добрым. Я насмехался над тобой и унижал тебя, потому что мне было больно и я злился. Мы оба всего лишь пара мелких, не так ли? — он чуть-чуть улыбается, когда Вирджил издает дрожащий хохот у его груди, прижимаясь к нему сильнее, о чем он даже не подозревал. Он позволяет этому продолжаться еще мгновение, прежде чем он отстраняется, осторожно высвобождая Вирджила из-под себя, приподнимая подбородок так, чтобы они оказались лицом к лицу, хотя Вирджил избегает его взгляда. Потому что Верджил говорит только правду. Обо всем. Что хорошо, но немного беспокоит, учитывая некоторые из его утверждений. — Ви. Посмотри на меня, дорогой, — кажется, это требует огромных усилий со стороны Вирджила, но после долгой паузы он поднимает глаза, едва встречаясь со своим в самые мимолетные моменты, — это нормально быть не в порядке. Но вам нужно протянуть руку, вам нужно сказать кому-нибудь, чтобы они могли помочь, прежде чем дело зайдет слишком далеко. Тебе нужно сделать перерыв. — Я говорю вам. Это считается? — тихо спрашивает Вирджил, обнимая себя руками. Он фыркает и шарит по кровати, через мгновение находит утяжеленное одеяло и накидывает его на плечи Вирджила. Вирджил немедленно затягивает его сильнее, часть напряжения уходит с его плеч под весом, хотя он все еще сгорбился. — Едва ли, учитывая, что мы не разговаривали годами, — он сожалеет о своих словах, когда Вирджил вздрагивает, натягивая одеяло ближе. — Это честно, — шепчет Вирджил, и на его лице появляется грустная улыбка. — Нет, Ви, это не так. Я должен был прийти к вам, после того, как вы ушли, я должен был попытаться поговорить с вами, но я позволил собственной гордости встать у меня на пути. — Для тебя никогда ничего не было справедливым, Ди. Я должен был помочь уравнять шансы. — Послушайте, мы можем сидеть здесь, валяясь в прошлых ошибках весь день, питаясь друг другом, пока нам обоим не станет грустно, — он корчит в ответ на это, заставляя Вирджила фыркнуть, — или мы можем сделать что-нибудь веселое и отвлекающее, потому что ни один из нас не умеет заниматься этим чувством вины и отрицательными эмоциями. — Я в буквальном смысле волнуюсь, чувство вины и отрицательные эмоции — это все, что мне нужно, — он складывает руки и строго смотрит на Вирджила. — Обработка и обработка их для Томаса — ваша «фишка». Направлять все это на себя не надо, — Вирджил пожимает плечами, глядя в сторону. — Мог бы пойти немного под откос без тебя. Ты всегда помогал мне справляться лучше, чем кто-либо другой. Я в последнее время действительно не справляюсь. — Вы не… — Нет. Нет… Я много думал об этом. Специально после Логана. Я был слишком поглощен своим собственным, чтобы быть рядом с ним, и я рад, что вы, ребята, готовы. Я видел его на днях, всего на секунду, и он хорошо выглядел. Лучше, чем я когда-либо видел его, и я знаю, что это хорошо, но… — Но мне кажется, что это все на тебе. И чувствуешь себя виноватым за то, что не нахожусь там, — Верджил кивает, лицо морщится, когда он закрывает глаза от волны вины, стыда и отвращения, накатывающей на него. — Я пришел так близко, Ди. У меня нож был в моей руке, — он, не колеблясь, сажает Вирджила обратно себе на колени, в свои объятия. — Дорогой. Но ты этого не сделал. Я знаю, как это тяжело быть так близко, а потом нет. Я знаю, как должно быть больно внутри, если ты так близок к этому. Но я горжусь тобой, я так горжусь, что ты этого не сделал. — Прошу прощения. Я не должен выгружать все это на тебя. Не после того, как ты так долго был таким жестоким, без причины, ты не должен трогать меня, ты не должен беспокоиться… — Мне не нужно заботиться, дорогой, но я предпочитаю. Я предпочитаю заботиться о том, чтобы вы причиняли себе вред, что вы разрываете себя на части, и я не буду сидеть сложа руки и просто смотреть, как это происходит, пока вы не решите физически разорвать себя. Вы ушли, потому что думали, что это будет лучше для вас, точно так же, как ушел Амбиция, потому что он думал, что это будет лучше для него, — он проводит рукой по волосам Вирджила, Вирджил прикусывает губу, глядя себе на колени. — Он был прав? Я? Я больше не знаю, Ди, я не знаю, как быть тем, что кому-то нужно, я просто понимаю, я просто все рушу. Я больше не знаю, как быть в порядке, — Вирджил бормочет последнее предложение, и его сердце еще больше смягчается, потому что Вирджил ускользнул так далеко назад. Похоже, Амбиция не единственный, чьей заботой о себе пренебрегают на Светлой стороне. — Я знаю. И это нормально, Вирджил. Вы просто идете один день за раз, пока, даже не осознавая, боль не начинает болеть немного меньше и немного меньше, пока однажды вы не проснетесь и не проснетесь, и это будет просто старая боль на месте открытой раны. Вы знаете, что мы все поможем вам добраться туда, вы должны знать, что Паттон бросит все в одно мгновение, если вы скажете ему, что вы чувствуете, вы должны знать, что Роман сделает все и все, чтобы вы были счастливы. Ты должен знать, что Ремус все равно уничтожит за твою улыбку, что я все еще люблю тебя, что Амбиция просто хочет лучшего для всех, — Вирджил качает головой, на мгновение глядя вдаль. — Проблема не в этом. Я знаю это, знаю, я просто не заслуживаю, — голос Вирджила срывается, и он дрожит, — я не заслуживаю их помощи. Я не заслуживаю твоего. Я уверен, что ничего не заслуживаю от Амбиции. Я заслуживаю причинения боли, я заслуживаю того, чтобы сделать это в одиночку, я заслуживаю того, чтобы позволить себе разорвать себя на части. Он издает легкий звук боли, заставляя Вирджила смотреть на него. — Нет. Вергилий, нет. Попытка сделать это в одиночку — вот почему мы все так и закончили. Неважно, верите ли вы, что заслуживаете этого или нет, у вас есть моя любовь, у вас есть моя поддержка, и у вас есть моя помощь, даже если мне придется насильно кормить вас этим, у вас есть моя помощь. Не смей ни на секунду думать иначе, — он твердо заявляет, убедившись, что Верджил видит искренность в его глазах, правду в них, прежде чем он отпустит, Вирджил прижался к нему с изнеможенным вздохом. — Что-нибудь когда-нибудь снова будет в порядке? — Да. Не скоро, даже через год, может быть, из-за того, что все наделали, но, в конце концов, да. Все будет хорошо, — он бормочет, целуя макушку Вирджила, который прижимается к нему ближе, и обнимает измученный бок, прижимая к себе всеми своими лишними руками. — Я пропустил это. Я скучаю по тебе. Я… — Я знаю дорогой. Я тоже. — Ди? Мы в порядке? Я хочу, чтобы с нами все было в порядке, — он улыбается, еще раз поцеловав Вирджила в голову из-за слабости его голоса, чувствуя, как его собственный голос на мгновение застревает в его горле. — Да. Я могу вам это обещать, Верджил. Мы в порядке. И я собираюсь убедиться, что с тобой все в порядке, — он отвечает, чуть крепче прижимая к себе его, пока тот не засыпает. Обстоятельства в беспорядке. На данный момент они все в беспорядке. Но он знает, что прав, знает, что должен доверять своим словам. В конце концов, все они будут в порядке. На это потребуется время, но он поможет в этом убедиться. — Все будет хорошо.