Безумный Русский.

Crazy Russian. Так назвала его Джесси. Забавно – в какой-то мере – было наблюдать за реакцией тех, кто слышал это прозвище впервые. Или тех, кого не удосужились посвятить в его историю. Не трудно вообразить, что каждый из них себе представлял. И до встречи с Волком, и когда наёмник – темная одежда, серьёзные брови, желание разговоры рабочие вести коротко, чётко и по существу – оказывался в поле зрения. «Слышал, как его называют?» Да-да, он слышал. Но толку-то? * – Сколько? – Четыре. – У меня шесть. – Семь. – Я видела фильм, в котором такое было. Ставки росли. Все трое – Джесси Родригез, Джошуа Донато и Олег Волков, – любили свою работу. Новое задание для каждого из них значило свой подход и разное количество отпущенных шуток, – но одинаковое стремление выполнить его превосходно. Отряд прозвал это состязание «Турнир мертвецов». – Ты позади. Не боишься? – Я над этим поработаю. Греет, что обогнать тебе нужно не только меня. – Мы все идём практически в ногу. – А ты у нас хорош не только в кулинарных состязаниях, да? – Джесси смеётся Волку в лицо, локтем упирается на Донато, и строит смешную – ей так кажется, – рожицу. Ответ она знает и так. Для всего отряда всяческие турниры были сродни картам по вечерам или травле баек – ещё одним поводом как-то развлечься. Занять мозги в тихое время, когда ничего, кроме собственных мыслей не остаётся. Участвуешь или нет, всё равно – почти против воли – спрашиваешь у соседа, как обстоят дела. Не то что бы Олег встревал в подобное часто, но каждый раз – с присущей ему серьёзностью. Была претензия – он высказывал. В ответ находились те, кто выдвигал любимый аргумент столетия: «сделай лучше, раз такой умный». Были и такие споры, в которых азарт шёл почти наравне с профессионализмом. – Ты же наше подобие Леголаса! – Разве Леголас победил? – Нет. – Нет, но никто из нас ещё не дорос до того, чтобы принимать гнома за комплимент. Если вы понимаете, о чём я. Вот и всё. Он подходит к столу и спокойно забирает железную миску, доверху заполненную мятыми купюрами. Олег выиграл. * Он заходит во двор через открытую калитку и сразу понимает, что каждое из таких мест, где бы оно не стояло, всегда одинаковое. Сетчатый забор в два метра отмечает границы, и ветер по обе стороны одинаковый, и звуки точно такие же, и небо одно на двоих – но территория разная. Озлобленность, скорбь и грусть. Никто из них тут находится не хочет, хотя цепляется искусанными пальцами за ладони сверстников в своих детских играх; смеётся над победой и поражением; кричит, что правила нарушают только идиоты и трусы, а с такими тут разговор короткий: иди рисуй своими огрызками мелков или играй нормально. Никто из них тут находится не хочет, но калитка открыта, потому что не убегут. Им бежать просто некуда. Некоторые дети останавливают свои игры, кто-то садится на землю, наблюдая за мужчиной, другим – откровенно плевать. Они видели много таких, которые приходят и тут же уходят, плюя на них и на это место. Олег хорошо знал это чувство. Если бы захотел проверить, он бы ладонью провёл по солнечной стороне приюта. Убедился бы, что она холодная. Такие места и правда всегда одинаковые. Волков знает, что мяч, который прикатился ему под ноги, брошен туда нарочно. Делает вид, что это не так и останавливается. Девочка лет семи подбегает к нему, хватает свою игрушку цепкими пальцами, смотрит диковатым заинтересованным взглядом. – Вы пришли забрать кого-нибудь из нас? У неё выпали передние молочные зубы, она шепелявит, но понять девчонку можно было и без слов. Что он должен был ей сказать? Олег борется с желанием ладонь сжать в кулак – знает, что цепкий взгляд следит за каждым его движением. Десятки внимательных глаз ждут самого незначительного повода разорвать его на куски. Каждый по своим причинам. Одни из любви, которую некуда выплеснуть, другие от несправедливости. Волков расслабляет пальцы. Правда и только правда. – Не совсем. Но вам бы всё равно со мной не понравилось. Девочка кивает серьёзно. Она умная. Она всё понимает без уточнений, и прячет разочарование за тем, как пальцы изучают царапины на мяче. Пару секунд – и она уходит. Олег входит в здание. Тут крики слышны меньше и никакие открытые окна не спасают от концентрации тишины. Он проходит спальни – ряды кроватей за приоткрытыми дверьми. Проходит столовую – стол к столу. Классы – перекошенные парты и старые доски. Стен не касается: тут либо краска посыпется, либо вымажешься ещё не подсохшим фломастером. Мимо пробегает мальчик, упорно глядя себе под ноги, и Волков поспешно отходит в сторону, лишь бы с ним не столкнуться. Он знает, что любое вторжение в и без того практически отсутствующее личное пространство, детдомовцев никогда не радует. Стук в дверь. – Я войду? – директриса одна, и он входит, без предисловий выкладывая ей на стол деньги. Взгляд у неё вопросительный, уставшее лицо дополняется слегка округлившимися глазами. – Мы собрали пожертвования, – поясняет он и, не уточняя, кто эти «мы», не давая ей отказаться и уточнить, уходит. Своё он в приюте уже отсидел. * – Слушай, по поводу выигрыша. – Джесси падает рядом, ударяясь плечом о его плечо. – Тут появилась идея... – У меня его больше нет, – Волков выдыхает недовольно. Твёрдая рука хоть и не соскочила, но была к этому потенциально близка. – Тут негде спустить столько денег за одну ночь. – Ты плохо искала, – и откладывает складной нож вместе с палкой, которую вырезал только что, – от греха подальше. А после смотрит на Джоша и Джесси. – Я отдал их в местный приют. – Серьёзно? – Джесси явно недовольна. Её лицо на грани насмешливости и возмущения замирает, не зная, чему отдать предпочтение. – Днём отстреливаешь террористов, а по ночам гладишь сиротских детишек? – Ага, – Олег встаёт. – Вроде того. – С ума сойти, – слышать такое от Родригез кажется ироничным. – Безумный Русский. Она тоже встаёт, взмахивает руками и, не задерживаясь, уходит, утратив к мужчинам всякий интерес. – Это круто, – Джош, до того молчавший, по-товарищески сжимает плечо Олега и кивает будто в подтверждение своих слов. Большего и не скажешь. Донато уходит вслед за Родригез, и Олег чувствует, что воздух от пары коротких слов пропитывается каким-то новым уровнем уважения. Он садится обратно и снова принимается за работу, от которой его оторвали.