Страхи

— Алан, ты знал, что пингвикрылы роют ямки под снегом и жар-лилиями? — дайвер повертела в руках яйцо пингвикрыла, найденное сегодня в снегу на одном из архипелагов на территории западных айсбергов. — Конечно, Робин. Они закапывают их, чтобы спрятать… — женщина устало улыбнулась и потянулась в кругу крепких инопланетных рук, что мягко обнимали её за плечи.       Её ладонь прикрыла рот от короткого зевка, а из уст сорвался тихий вздох удовольствия, когда она выслушала ещё одну заметку мудрого долголетнего архитектора по имени Ал-Ан.       Тонкие, бронированные руки ослабели на её плечах, а так и вовсе вскоре были убраны — дайвер развернулась к умолкнувшему пришельцу, сверкнув тёмными омутами глаз. Она погладила его плечо и дернула за значительный выступ, привлекая внимание к своей персоне. — Снова думаешь о своей семье? Совсем скоро мы будем там, и ты их встретишь: они будут в порядке, вот увидишь, — мягко заметила Робин, положив вторую ладонь на другое крупное плечо.       В голосе Предтечи послышалось томящее ожидание, глухая тоска и обременительная вина, когда он ответил человеку: — Будем надеяться, что оно так и есть. Я бы хотел их увидеть спустя длительное время, — его голова опустилась ниже, чтобы видеть смуглое лицо друга: она была такая… Такая склонная к сочувствию, что Ал-Ан не мог не проникнуться доверием и поверить ей на слово.       Робин что-то меняла в нём: неуловимо влияла на его тело, разум, душу, ведь физический носитель перестраивался под своего напарника — это пугало ещё больше, чем изменения в сознании, к которым ему было не привыкать.       На самом деле архитектору не нужны были собратья, как ранее: он не слышал безмолвной тишины, находясь рядом с ней — от женщины постоянно исходил какой-нибудь шум. Чаще всего это было прерывистое или ровное дыхание, или же уверенная поступь её ног от ходьбы от комнаты до нового отсека. Он мог услышать Айю везде, и это успокаивающе влияло на него: его одиночество в роли последнего представителя своего народа проходило легче и проще.       Сейчас они оба сидели на ковре в большой комнате. С одной стороны перед большим аквариумом, с другой стороны — перед миниатюрным окном. На стеклянный купол падали снежные хлопья, а за стенами базы царила полная безнадёга и леденящее душу завывание ветра.       Здесь было тепло, безопасно и комфортно, в отличие от враждебной среды априори. Даже архитектор, привыкший к просторным помещениям, принимал свой временный дом таким, какой он есть. Прежде всего причина была в присутствии Робин, что умела обустроить любое обиталище со вкусом, а атмосферу создать по-настоящему домашнюю. — Меня волнует не сколько они, сколько ты, Робин, — женщина вопросительно глянула на него, опустив свои руки с плеч и облокотившись ладонями на теплый ворс ковра. — Я беспокоюсь какова будет твоя жизнь после прибытия на мою родину… — она расслабилась, коротко кивнула, вздохнув, обдумывая вопрос. Ей нравилась забота единственного близкого ей существа, пусть они были знакомы не так давно. Младшая Айю задумчиво отвела голову в сторону, открыв вид на голую шею, частично спрятанную за уплотнённым воротником дайверского костюма и пружинистыми, тёмными волосами. — Пока ты рядом, я не переживаю об этом, Ал-Ан. Я верю в твою искренность и честность, несмотря на твои прошлые манипуляции, — пробормотала она. Её тон встревожил инопланетянина, поэтому он взял её лицо в клешневые ладони и развернул к приблизившемуся пришельцу, что сидел рядом, поджав под себя длинные ноги. Похоже, Робин заметила его волнение: — Даже, если ты не веришь в себя, я сделаю это за тебя, — архитектор смущённо зашипел статикой — его достоинство было уязвлено так красиво, что он не мог вымолвить и слова.       В ответ на эту реакцию биолог заливисто рассмеялась над ним, кончиками пальцев коснувшись холодного запястья: её ослепляло сияние переменных красных и лиловых энергоузлов на Ал-Ане. Она показала язык и подмигнула. — Не обессудь, Ал-Ан.       Предтеча в миг вернул себе былую собранность — ситуация была сглажена, а большой инопланетянин принялся собирать КПК, чтобы сложить их на настенные полки по категориям: его слабость заключалась в следовании порядку, если это касалось информации. — Алан, всё хорошо? Я тебя не обидела? — Альманах слегка повернул голову, прислушиваясь к участливому голосу подруги. И ничего не ответил.       Она никогда бы не зацепила его сильнее, чем сделала это когда-то, заставив его переживать за её хрупкую жизнь. А юмор, как помнил, он плохо перерабатывал логическими цепями. Оказалось, Алан был… Нет, он не скажет этого слова. Предтечи могущественные и совершенные существа. — Хей, зачем ты их собираешь? Ещё не так поздно! — несогласно пробормотала женщина, перехватив его ладонь и резко убрав, прижав к себе один из карманных переносных компьютеров. Она непонимающе посмотрела на свою ладонь, по которой прошлась статика, а затем перевела взгляд на друга. Тепло человеческой руки обожгло его прохладную ткань — и произошёл скачок в его энергоузлах: он умудрился проявить свои настоящие чувства. Это было не очень хорошо… — Ты уже зеваешь, — попытался отвлечь он её от недавнего прикосновения. Ему повезло, ведь, как подтверждение, Робин ещё раз непроизвольно зевнула, неловко и странно взглянув на старшее существо. От него архитектора кинуло в невольную дрожь, но он смог продолжить говорить достаточно ровно, чтобы голос не сбоил. — Это признак усталости. Пойдём, — Ал-Ан поднялся на копыта и склонился к женщине, грациозно прогибаясь в спине. Словно нарочно демонстрировал себя с лучшей стороны. Он подал руку дайверу, и та приняла её, поднявшись на ноги. Он блеснул морской зеленью в своих прожилках, вызвав улыбку у Робин. Он смог себя контролировать.       Алан изменил цвет с голубого на нежно-сиреневый, а с него — на ярко-лиловый — цвет эмоциональной привязанности. Он просто не мог остановиться на чем-то одном, ведь в нём, казалось, был вулкан эмоций. Поэтому пришелец лишь промолчал и повёл сонную женщину в её комнату, чтобы убедиться, что та легла спать, как он и хотел.       На планету неизбежно надвигалась ночь.

***

      В последнее время он стал замечать, что привык к присутствию Робин рядом с собой. Не то чтобы это было что-то необычное или странное, просто она в нём нуждалась, а он не отказывал ей в помощи: страшными, тёмными ночами, когда крики свирепых криптозухов не утихали на миг, где рёв злобного хелицерата пронзал толщу теплых вод, донося к ним дикий рокот за сотни метров; светлыми, грозными утрами, когда безжалостная буря только всходила на первые волны безумной вьюги, разыгравшись на поверхности океана, глухо громыхая грозой, а фумаролы, им подыгрывая, взрывались и бурлили горячими столбами языка пламени. Она не просила его, но Алан видел её плохое самочувствие и упадок сил в последнее время.       Ал-Ан был всегда рядом. Если бы только её сестра знала, что её родной человек вздрагивает во сне, когда слышит очередной крик хищного зверя; что она не такая смелая, как полагала Саманта Айю, думая, что знает свою бунтарную сестру.       Робин слаба, как и все люди. Она имеет свои страхи, что просыпаются с заходом солнца и прячутся в тенях с рассветом. Ночью они обнажают истинную сущность, их души и сердца — уязвимы перед ней, а Ал-Ан и Робин тянутся к друг другу, ибо они духовно кровоточат от потерь прошлого. Он проникается волшебством этого дивного времени.       У Алана тоже есть страхи. Страх потери, страх одиночества, страх неизвестности и страх любить. Они скрыты за маской стойкого равнодушия, где теплится птица «Надежда», окрыленная разговорами с Робин. — С-сэм! — вскрикнула дайвер во сне. Кошмары вновь заглянули в её сознание, тревожа и ломая психику — приоткрывая занавесу истинного положения дел. Робин дрожит всем телом, словно от холода, а в комнате на самом деле тепло, если не жарко. Её тело спрятано под рубашкой и хлопковой простынёй. Она хваталась тонкими пальцами за неё и сжимала, болезненно содрогаясь.       Инопланетян пришёл к ней снова, не в силах оставить страдать в одиночестве. Он всегда приходил, потому что желал этого. Он сжал дрожащую ладонь женщины в своей несовершенной, просто иной, частично залезая на её маленькую кровать, прикорнув рядом, как верный друг.       Нужно будет убедить её поставить мебель побольше. Для их же удобства. Определённо.       Ал-Ан коснулся обнажённого плеча, кончиками клешней погладив его до приятных ощущений — она испустила тихий, нетерпеливый вздох, улыбнувшись во сне. Робин постепенно успокаивалась, переставала бояться. Рядом с ним морок ужаса отступал прочь. Пришелец осторожно провел кончиками по её смуглой коже, рисуя иероглифы своего народа — вдоль ключицы было выведено её имя на языке Альманахов. Невидимое и незримое воспоминание, что она теперь принадлежит к народу Предтечей, а не расы людей.       Алану было всегда неловко в таких ситуациях. Когда-нибудь он расскажет ей об этих ночах, однако не сегодня. И не завтра. Когда-нибудь, но не сейчас, пока она была в его руках и нежилась от его невесомых прикосновений. Дайвер не знала о его визитах в её комнату, как и то, что он заботится о ней: ему удавалось ускользнуть на грани сна и яви, когда младшая Айю просыпалась утром. Возможно, она думает, что он ей грезится.       Сейчас же он позволял себе обнимать и прижимать Робин к своему торсу. Ему приходилось поджимать свои длинные ноги, чтобы поместиться на крохотной односпальной кровати. Смех, но это была реконструированная кровать Саманты «Сэм» Айю, которую взрослая женщина построила в своей комнате для отдыха. Она все ещё была поглощена прошлым.       Ал-Ан чувствовал себя безумцем. Сошедшим с ума, потому что нормальные Предтечи остались равнодушными в такой деликатной ситуации, но только не он — архитектора волновала близость знакомой человеческой самки, пробуждающая его тёмную сущность и личностные качества, о которых он даже не ведал ранее. Как-то бестактно и бессовестно прижимать существо, которое доверилось тебе, но не настолько, чтобы позволять тесный контакт.       Алана беспокоило, что она вольготно ощущала себя с ним, ведь реагировала она инстинктивно: чувственно отзывалась на прикосновения и прижималась ближе, цепляясь за его плечи — так она делала и в действительности, когда хотела похвалить или развеселить его — хлопала по-дружески, а здесь цеплялась, как за спасительный плот.       Это было неправильно. Запретно и неприлично. Тело Ал-Ана отвечало на её касания — и… Всё начиналось сначала. Пытка, что проверяет его выдержку на прочность, и удовольствие, что сотрясает его физическое воплощение до мелкой дрожи.       Сказать об этом он не может, как и корректно объяснить, что с ним происходит. Робин делает с ним странные вещи, которые внутри Алана вызывают восторг. Страх и удовольствие вилось в один клубок из двух тел, что сцепились друг с другом настолько крепко, что разъединить их казалось непосильной задачей.       И продолжалось это до тех пор, пока ему не приходилось уходить. До утра они были одеты лишь в кожу, находясь на грани беспамятства, сна, бодрствования и реальности.       Возвращаться приходилось ночью с первыми отчаянными криками женщины. Сливаться со тенями, обдумывать свои поступки, говорить себе, что это в последний раз… И терять разум вновь. Приходилось закрывать глаза на предстоящее и ждать, когда они будут оба готовы отлететь из планеты на его родину. Терпеть и вести себя по-прежнему нейтрально, по-дружески, как бы не хотелось Ал-Ану большего, чем дружбу.       Ал-Ан понимал, что это ненормально — он получает от этого процесса какое-то болезненное удовлетворение. Тёмное, липкое, ужасное — оно осело в нём жгучим желанием и возбужденной статикой.       Архитектор таинственно мигнул лиловыми энергоузлами, зарываясь рукой в распущенные волосы Робин, распластанные по синтетической подушке. Внешне он оставался непоколебимым, непроницаемым и скрытным, даже Робин была бы не в силах понять о чём он думает. Предтечи холодны, высокомерны, галантны и умны, а так же не подвластны эмоциональным оттенкам чувств, оставаясь по-прежнему профессионально собранными и практичными существами. Это знают те, кто контактировал с ними. Робин же знает их настоящих, потому что одна из них. Да, ему определённо начинают нравиться люди.       Ал-Ан улыбнулся, глядя как из окна брезжит раннее солнце — на теле Робин оставались жгучие искры света, что предавали ей сияние капель пота на коже. Волны лениво лизали кромку серого песка берега, а веки женщины затрепетали с первыми лучами, что попали ей на лицо, откинув залёгшие под глазами тени. Архитектор убрал руку из вороха волос и коснулся кончиками клешней её лица, наклонившись так, будто хотел поцеловать и… Она открыла глаза.       Робин резко села и напряженно осмотрелась, отрывисто дыша — её сердце сумбурно стучало в груди. Она была одна в комнате, простыни сбиты на край кровати, а рубашка неприлично оголяла бок бедра и полностью длинные ноги. Ключица горела неведомым огнём, во рту пересохло словно от засухи, а волосы похожи на тучное гнездо морской обезьяны.       Она была встревожена не на шутку своим сном. Младшая Айю видела Ал-Ана. Он аккуратно, робко, но целенаправленно прикасался к ней, распаляя её естество, заставляя сердиться женщину далеко не от гнева. Пришелец хотел её поцеловать, а сон… Он прервался.       Робин застонала и досадно ругнулась на древне-американском наречии, опрокинувшись обратно на кровать. Она закрыла лицо ладонями, покраснев.       Дело было не в этом чрезвычайно диком и странном сне, а в том, что она хотела. Хотела, чтобы Ал-Ан её поцеловал. Она заскулила и перевернулась на живот — её рубашка задралась до живота, обнажив нижнее белье. Дайвер зарылась в подушку лицом и неразборчиво что-то пробормотала.       Весь остаток дня Робин тихо дулась на Алана на то, что она думала, совершенно не было. Женская логика — вещь неприятная, а инопланетянину пришлось в два раза тяжелее, не зная про этот нюанс женщин.       Он сокрушенно покачал головой и изобразил вздох, мельком взглянув на спину уходящей Айю.       И что лишь сделала с ним одна человеческая самка?