— Какие же у тебя были глаза, — жмурится Сережа, крепко держа фото в дрожащих ладонях. Оно выцветшее, да и в камере темно до того, что едва ли можно увидеть кончик собственного носа.
— Голубые? — Он улыбается, прикусывая губу. Олег с фотографии улыбался ярко, солнечно, влюбленно. На Сережу смотрел, а тот его все ругал, уговаривая хотя бы на одну нормальную фотку.
Кажется, это было давным-давно. Сереже уже и не упомнить.
— Или карие? — Разумовский трогает пальцами веки, ощупывая глаза. Цвет. Каков он?
Сережа помнит, какие чувства были в них, помнит, как Олег смотрел на него, только на него, всегда! Но не помнит, не может вспомнить никак какие они были?
— Голубые или карие? — Он сотрясается в рыданиях, стыдливо утирая слезы с покрасневших щек. — Не могу...
Сережа знает только, что у Птицы глаза желтые, с зрачком кошачьим, пугающие и страшные, не такие, как у Волкова.
Голубые или карие?
Он никак не может вспомнить.