Золотое перо, согретое в ладонях

В опустевшем сознании возник тихий шум волн. Инь Юй пришел в себя на жёсткой скамье в комнате, освещённой одной тусклой лампой. Вокруг пахло сыростью и немного речной рыбой. Не будь здесь тягостного давления демонической ци, Инь Юй решил бы, что очнулся в рыбацкой хижине. Но хоть это место и было ему знакомо, оно явно не подходило для безмятежного отдыха. Инь Юй пошевелил локтем. Огрубевшая от засохшей крови ткань тут же оцарапала ему кожу. Беглого взгляда на себя хватило, чтобы заметить тёмные пятна, покрывающие ханьфу, и разорванный на лоскуты подол. По позвоночнику пробежала холодная волна омерзения, но тело Инь Юя приятно покалывало, как после крепкого здорового сна. Казалось, будто смерть пошла ему на пользу. В комнате он был не один. Инь Юй осторожно приподнялся и повернул голову к фигуре в чёрных с серебром одеждах, стоящей рядом с ним. — Одевайся. Небесный Император хочет видеть тебя, — произнёс Черновод, протягивая ему аккуратно сложенную стопку одежд, увенчанную роскошным чаошеном. — Н-небесный Император? — Его Высочество наследный принц Сяньлэ. Инь Юй был научен не задавать лишних вопросов. Отыскав глазами ширму, он спрятался от безразличного взгляда Черновода и с облегчением стал снимать испорченное ханьфу. В серебряном зеркале напротив отразилась его обнажённая грудь, на которой он внимательно искал характерные бурые разводы. Кожа оказалась безупречно чистой. Это вводило в замешательство, но избавляло от необходимости портить одежды спёкшейся кровью. Вряд ли Инь Юй мог сейчас рассчитывать на бочку для омовения. Он накинул на плечи свежую нижнюю рубаху. После грубого льняного халата мягкий шёлк приятно скользил по телу. Слой за слоем Инь Юй облачался в парадное платье, украшенное вышивкой и собранное на талии плотным кожаным поясом. На столике рядом с ним лежал гребень, заколка гуань и шпилька. Собрав высокую причёску, Инь Юй оглядел благородного молодого человека знатного происхождения, смотрящего на него из зеркала. Неприятные воспоминания всколыхнулись сами собой, заставляя опуститься плечи. Сжавшись, Инь Юй почувствовал, как трусливое сердце пытается пробить грудь. Сердце, которое должно было замереть насовсем. — Мой господин, — выйдя из-за ширмы, начал Инь Юй, — прежде чем встретиться с Небесным Владыкой, могу ли я узнать, что произошло со мной после смерти? — То, чего тебе хотелось бы меньше всего. Ты остался жив, — ответил Черновод. Но проклятая окова? — Вы, заклинатели, растворяете дух в великом дао во время длительных медитаций, но едва ли кто-то посчитает вашу пустую оболочку мёртвой, — словно прочитав мысли Инь Юя, продолжил он. — Твоё тело даже не успело остыть, потому что он влил в тебя огромное количество духовной энергии. Черновод махнул в сторону маленького шарика света, который Инь Юй сначала принял за тусклый фонарик. Все призрачные огни, иногда забредающие в Призрачный город, мерцали перламутром с голубыми всполохами. Почему-то этот сиял золотом. Инь Юй невольно протянул к нему руки, и небольшое солнышко опустилось ему на ладони. Огонёк казался слабым и даже не умел говорить. Должно быть, он умер совсем недавно и ещё не успел обрести самосознание. Сквозь холод энергии инь пробивался тёплый ручеек духовной силы, пронзительной, словно острая иголочка. Инь Юй узнал её. — Ичжэнь? Как? Рука Инь Юя сама по себе упала вниз, оставив огонёк Цюань Ичжэня висеть в воздухе. — Белое Бедствие превратило Небесную столицу в полыхающую огнём преисподнюю. Пока все остальные небесные чиновники пытались спастись, этот маленький бог войны бросился в самый центр пламени, чтобы забрать твою окову. Его обгоревший прах вместе с твоим телом и оковой принесли в мои владения призрачные рыбы. Значит, такой конец встретил Его Высочество Циин — один из самых талантливых богов войны. Инь Юй бросил безжизненный взгляд в окно, откуда было видно, как чёрные волны рассекают костяные гребни. Впервые это зрелище показалось ему завораживающим. — Ты заберёшь его с собой? — спросил Черновод. — Смею ли я попросить моего господина присмотреть за ним, пока он не… — Инь Юй не мог произнести это вслух, — я не принадлежу призрачному миру, боюсь, мне неизвестно, чем ему помочь. — Как хочешь. Тогда, прежде чем уйдёшь, возьми это. В руки Инь Юя упал мешочек цянькунь. Эта вещица позволяла унести с собой целый дворец с парком и фонтанами, если на подобные желания хватало искусности и мощи заклинателя. И всё же, чем больше вещей хранилось внутри, тем сильнее мешочек должен быть давить на ладонь. Этот был почти невесомым. С молчаливого позволения Черновода Инь Юй развязал шнур и вытащил свитки, заполненные триграммами, картами звёздного неба и бесконечными расчётами. Фэн-шуй, судьба и вознесение. Встретив три этих слова в одной рукописи, Инь Юй поспешно оторвал взгляд от текста, будто боялся поплатиться за сокрытые там тайны. — Мой господин доверяет мне такую ценность? — Мне нет дела до того, что Небеса решат сделать с этими свитками, но им больше нет места в моём дворце. Это был самый длинный диалог за всю историю их знакомства. Инь Юй кивнул и без лишних слов подошёл к начертанному на стене заклинанию сжатия тысячи ли. Его перенесло прямо к кованым вратам в тронный зал. Два журавля, сплетённые из тонких прутьев металла, строго и величественно смотрели на него своими нефритовыми глазами. Как самые могущественные и беспристрастные стражи Небесного дворца, они должны были отворять врата для гостей, лично одобренных Небесным императором, но вместо скрипа металлических опор, раздался приятный голос. — Ваше Высочество Инь Юй, — позвал Се Лянь, показываясь из-за пышного куста. За полами его одежд следовал аромат цветов. Пальцы Инь Юя сильнее стиснули мешочек цянькунь. — Ваше Императорское Величество, на Небесах этот титул уже давно предан забвению. — Я понимаю ваши чувства, — с виноватой улыбкой сказал Се Лянь, — но мне показалось, что назвать вас Его Высочеством Циином будет неуместно. Инь Юй в шоке посмотрел на него. — Прошу вас проследовать за мной в личные покои, где я смогу всё вам объяснить. Они прошли несколько сотен шагов от тронного зала. Личные покои оказались недостроенными. Здесь не хватало части стены, и вместо резных длинных окон комнату украшала зелёная листва, как любопытная служанка заглядывающая внутрь. Одна ветвь касалась длинного стола из красного дерева, на котором стояла фарфоровая тарелка с нарезанными фруктами и две чашки риса с грушевым сиропом. Се Лянь сел на мягкую кушетку и пригласил Инь Юя сесть напротив себя. — Надеюсь, вы не откажетесь разделить со мной это скромное угощение, — мягко улыбнулся он и, взяв целое яблоко, с хрустом откусил сочную мякоть. Инь Юй не был любителем сладкого, к тому же, не чувствовал голода, но от свежего аромата его рот наполнился слюной. Убеждая себя, будто это ради приличия, он сел за стол, взял в руки палочки и отправил в рот сначала комок пропитанного сиропом риса, затем несколько кусочков спелой хурмы. От сладости у него начали ныть зубы. — Ваше Высочество Инь Юй, заметили ли вы, что ваши божественные силы вернулись? Инь Юй тут же переключил внимание на свои меридианы. Потоки духовной энергии едва не ослепили его внутренний взор. Никогда, никогда ранее в нём не бурлило столько сил. — Это… — Пока мы с вами беседуем, на западе зажигается восемьсот восемьдесят восемь благовоний в вашу честь. Верующие молятся о вашем скором возвращении и с трепетом ждут момента, когда смогут лицезреть мощь своего Небесного защитника и его доброту. — Люди прочат меня на место Цюань Ичжэня? — горло Инь Юя свело при звуках этого имени. — Не совсем так, вас почитают как двуединое божество, порождающее два начала: разрушительное и созидательное, и чтобы уравновесить творящийся в мире хаос, настала очередь созидательного начала покровительствовать западу. То есть, ваша. Инь Юй отложил палочки в сторону, опасаясь, что его пальцы переломят их пополам. — Боюсь, я не совсем пониманию, что Его Императорское Величество имеет в виду. — По земным сказаниям, душа Его Высочества Циина была разделена на две полярные части. У каждой из них было своё земное имя, они вместе самосовершенствовались и уравновешивали друг друга. Злодеяния Белого Бедствия настолько нарушили баланс, что Его Высочеству Циину пришлось броситься в огонь и уступить место своей противоположности. Вы божество, вобравшее в себя обе части души. Вы — Его Высочество Циин. Оказавшись на Небесах, самосовершенствующиеся превращались в страницы историй. Люди с лёгкостью переписывали судьбы богов. Потому что не нужно строить новые храмы и переплавлять статуи, потому что не нужно стирать золотые иероглифы с талисманов и менять тексты молитв. Потому что можно было жить как прежде. Ради удобства людей смерть Цюань Ичжэня была обесценена и предана забвению, как отброшенная пустая скорлупа. Инь Юй отправил в рот порцию риса, разбавляя своё напряжённое молчание. Несправедливо. То, что ему не удалось защитить Цюань Ичжэня, то, что ему придётся вечность нести этот груз в одиночку. Всё это было ужасно несправедливо. — Ваше Императорское Высочество, столь высокие ожидания делают мне честь, но, боюсь, я не смогу оправдать их. На Небесах множество богов, способных взять запад под свою защиту. Нижайше прошу Владыку позволить мне покинуть этот пост и вернуться в Призрачный город, — Инь Юй склонился в глубоком поклоне. Лицо Се Ляня на мгновение стало мрачным. — К сожалению, Собиратель цветов ещё долгое время не сможет принять вас на службу. — С Чэнчжу что-то случилось? — Инь Юй был поражён. — Ради победы над Белым Бедствием он передал мне все свои духовные силы и рассеялся. В таком случае у Инь Юя не оставалось иного выбора, кроме как стать опорой Его Высочеству… Его Императорскому Величеству. Он вздохнул и подцепил палочками кусочек хурмы. — Когда меня избрали следующим Небесным Императором, я чувствовал то же, что и вы сейчас. Будто недостоин этого. Инь Юй не ожидал, что разговор станет настолько откровенным. Кусок хурмы едва не соскочил с его палочек прямо на стол. — Ваше Императорское Величество, Чэнчжу, напротив, считал вас достойнейшим из богов. — Поэтому я взошёл на Небесный трон, — улыбнулся Се Лянь. — Восемьсот лет Собиратель цветов вместо меня хранил желание защищать простых людей. Настала моя очередь вновь поверить в него. Инь Юй опустил глаза в свою чашку. Где-то глубоко внутри него всё ещё пылал юношеский огонь, который стремился испепелить его смирение и выйти на волю. Вот только Инь Юй не знал, куда направить эту силу. Слава и величие бога войны потеряли для него смысл после смерти Цзянь Юя. Так чего же он хотел на самом деле? — Намерения Собирателя цветов были искренни и чисты, он видел во мне бога, полного целомудрия и благородства, — тихим голосом продолжил Се Лянь, — его руки касались меня только при крайней необходимости, его действия были учтивы и сдержанны. Я видел, как он без помощи духовных сил пытается поймать кролика, чтобы приготовить нам поесть, как, хмуря брови, тыкает в мясо, проверяя, прожарилось ли оно на костре. Я помогал ему рубить дрова, потому что он не мог стереть с лица ненависть к ежедневным заботам. Моя привязанность к нему крепла, когда он отбрасывал гордость и позволял мне что-то сделать для него. Я думал, могу ли я прижаться к нему, будто в комнате больше нет места кроме клочка циновки, может ли он передать мне духовные силы… через губы. Если он узнает, какие мысли о нём посещают меня, разочаруется ли он во мне? Инь Юй положил палочки на стол чуть громче чем следовало. Се Лянь лишь молча выжидал его ответа, задумчиво перемещая кусочки фруктов по тарелке. — Ваше Императорское Величество, я думаю, это сделает Чэнчжу самым счастливым человеком на свете, — наконец сказал Инь Юй. Се Лянь улыбнулся. — Спасибо вам, Ваше Высочество Инь Юй. Я рад, что вы останетесь на Небесах. Инь Юй не был уверен, что он разделял эти чувства, но Небеса им ещё предстояло отстроить. Временное обиталище богов выглядело пустынным и необжитым, как небогатый провинциальный городок. За воротами Императорского дворца росли скудные скалистые деревья, чьи кроны терялись в белом тумане облаков. Главную улицу заменяла узкая лестница к подножию горы. С самой верхней ступени открывался вид на недостроенные дворцы небесных чиновников, выглядывающие из-за утёсов как грибы на старом пне. На воротах дворца Циина какая-то птица свила гнездо и тревожно кричала на Инь Юя, когда он проходил под ними. Двор с низкими кустарниками и нераспустившимися цветами выглядел незнакомым, и Инь Юй с облегчением вдохнул влажный горный воздух. Будь это место хоть немного похожим на то, что принадлежало Цюань Ичжэню, Инь Юю стоило бы невероятных усилий воспринимать его как своё. Добравшись до полупустого кабинета, единственным украшением которого служило деревце в глиняном горшке, он вдруг вспомнил о мешочке цянькунь. Инь Юй сел за стол и достал свитки Ши Уду. Глаза пробежались по почерку, чем-то напоминающему его собственный, и… Более трёхсот лет назад Инь Юй сидел за своим письменным столом в Доме Блаженства. С его появления в Призрачном Городе прошло не более десятка дней, а он уже стал незаменимой частью местного быта. Перед ним был разложен исписанный свиток с именами и цифрами, на котором он вывел последний иероглиф. Закончив эту кропотливую и нудную работу со странным чувством удовлетворения, Инь Юй свернул свиток и покинул комнату. Для бога войны оказаться в мире призраков было всё равно что упасть из золотой кареты в грязь. Но это больше не имело никакого значения. По пути в покои Хуа Чэна он заметил статую. Её лицо было утончённым и по-женски красивым, но несомненно принадлежащим молодому мужчине. В одной руке юноша держал меч с цветочным орнаментом на гарде, в другой — ажурную маску. Его фигура словно застыла в танце. Инь Юй задержался на ней взглядом, смутно ощущая, будто уже видел что-то подобное. — Ты не интересуешься женщинами, не так ли? — раздался голос Хуа Чэна. — Простите, Чэнчжу? — невозмутимо, словно это не имеет никакого значения, переспросил Инь Юй, протягивая свиток Хуа Чэну. — Статуя показалась тебе красивой. — Да, Чэнчжу, столь изящные черты вышли из-под руки умелого мастера. — Но вчера лисицы-оборотни не смогли завоевать твоё внимание, хотя им под силу одурманить даже самого целомудренного мужчину. — Вы весьма проницательны. Если Чэнчжу беспокоится об этом, я не могу сказать, что интересуюсь мужчинами. Хуа Чэн хмыкнул, но не стал расспрашивать дальше. — Ты знаешь, кто это? — указал он на статую. — Сожалею, Чэнчжу. — Наследный принц под маской бога, Его Высочество наследный принц Сяньлэ. Вот почему образ показался Инь Юю таким знакомым. — Нижайше прошу меня извинить, я никогда не видел Его Высочество без маски. — Если бы я за восемьсот лет ни разу не пренебрёг каноном Четырёх прекраснейших картин, его лик мог бы навсегда стереться из моей памяти. Я должен найти Его Высочество, должен вернуть ему доброе имя, которое незаслуженно облито грязью, должен расквитаться со всеми, кто потешался над ним. Он где-то на земле, скитается среди смертных и терпит лишения, скованный проклятой кангой, как и ты. Так Инь Юй узнал о главной мечте Хуа Чэна. Он даже не догадывался, насколько часто будет сталкиваться с ней. С момента его появления на службе сменился сезон. Жители Призрачного города дали ему имя Посланник убывающей луны. Излишне поэтично, но это имя понравилось ему. — Чэнчжу, через два дня в игорный дом прибудет группа заклинателей. Будет лучше, если вы лично проследите за ними. Инь Юй застал Хуа Чэна за письменным столом перед листом перламутровой дорогой бумаги. Кисть Хуа Чэна дрогнула, поставив жирную кляксу на рисунок со знакомым силуэтом. Он без колебаний скомкал бумагу, кинул на край стола и повернулся к Инь Юю. — Ты ведь обучался шести искусствам? — Да, Чэнчжу, — ответил Инь Юй, уже давно привыкший к неожиданным вопросам своего господина. — Скульптура передаёт жизнь во всём её величии и объёме. Однако благородные мужи обучают своих детей выводить иероглифы и перебирать струны. Разве это не странно? Хуа Чэн никогда не рассказывал о своём прошлом и в то же время не скрывал от Инь Юя своего невысокого происхождения. Его речь отличалась дерзостью и прямотой, которую могли себе позволить только люди, не обременённые привычкой к сложному этикету. Хуа Чэн мог быть и грубым, и дурачливым, если хотел. Потому что Инь Юю было всё равно. — Работа с камнем — искусство, передающееся от отца к сыну. Его ревностно охраняют от конкурентов. Не каждому дано чувствовать материал и восхищаться формой. Однако музыку чувствует любое создание, у которого есть уши. Инструмент в руках не может врать, поэтому сыгранная на нём мелодия раскрывает сердца и исполнителя, и слушателя. — Можешь идти, — через небольшую паузу ответил Хуа Чэн. Выражение его лица было задумчивым и даже хмурым. Инь Юй не стал предавать этому значения. На следующий день он услышал из своих покоев звуки флейты. Как бы умело руки Хуа Чэна ни обтёсывали камень и не выводили черты Его Высочества, флейта в его пальцах пищала и скрипела, будто её терзали ножами. Инь Юй зашёл в комнату за очередным заданием и вздрогнул от резкого тонкого свиста. «Покажи», — услышал он раздражённый голос. Растущая луна сменилась старой, дождевая вода сменилась большими холодами, а флейта Хуа Чэна продолжала издавать звуки, которые пугали проходящих мимо призраков. Инь Юй запретил себе сомневаться в том, что музыка доступна каждому, и предложил попробовать гучжэн. Даже Цюань Ичжэнь смог худо-бедно освоить струны и научиться играть простую мелодию очищения сердца. Хуа Чэн с плохо скрываемым облегчением убрал флейту в чехол и оставил пылиться в сокровищнице. Прошло три весны. Ранним утром, когда Призрачный Город погружался в сон, Хуа Чэн отставил гучжэн и зевнул, устало потягиваясь, как какой-нибудь ленивый молодой господин после чтения сутр. — Не думал, что люди придумают что-то хуже каллиграфии. С губ Инь Юя сорвался смешок. Впервые после того, как он был изгнан на землю. — Значит ли это, что Чэнчжу больше не хочет заниматься музыкой? Хуа Чэн прищурился: — Сдавшись, я не стану достойным своего бога. — Чтобы понравиться кому-то, не обязательно быть идеальным во всём. Инь Юй не знал, что подтолкнуло его сказать это. Возможно, сказалась усталость из-за недостатка сна. Расслабляющая атмосфера вмиг испарилась. Взгляд Хуа Чэна стал серьёзным. Он сменил привычный Инь Юю облик несовершеннолетнего юноши и превратился в мужчину с повязкой на правом глазу. — Понравиться? Истинный верующий не посмеет добиваться бога, который хочет дарить свою любовь всему миру. Истинный верующий. Такой как Хуа Чэн, такой как Цзянь Юй. Но почему-то Цюань Ичжэнь им не был. Ведь так? — Приношу свои глубочайшие извинения, — отведя глаза в сторону, сказал Инь Юя, — эти слова были не обдуманы. Хуа Чэн подошёл к нему и взял за подбородок. Его глаза смотрели внимательно и изучающе, словно могли видеть мысли. — Ты сказал, что не интересуешься ни мужчинами, ни женщинами. Это табу для богов? — Только для тех, чьи методы самосовершенствования требуют блюсти невинность. Инь Юй не был одним из них. У него просто не хватало времени на поиск плотских удовольствий. Он либо занимался молитвами и бумажной работой, либо беседовал с Цзянь Юем за чашкой чая, наслаждаясь редкими моментами тишины. Вот и всё, что можно было делать без опасения «‎случайно» встретиться с Цюань Ичжэнем на пороге своих покоев. — Ты никогда ни с кем не был. Инь Юй не стал отвечать, тем более, что это не звучало как вопрос. Хуа Чэн знал всё обо всех, его призрачные бабочки шпионили на Небесах, на земле, среди призраков. Он не стал бы брать подчинённого, прошлое которого не изучил. Хотя Инь Юй искренне не понимал, чем могут быть интересны такие подробности его жизни. — Высоты настоящих богов недостижимы, их идеалам невозможно соответствовать здесь, — продолжил Хуа Чэн, — ты больше не бог, чтобы отказываться от земного. Инь Юй не стал возражать, догадавшись, к чему клонит его господин. Почему бы и нет? Это сделает его унылую жизнь чуть разнообразнее. Он молча последовал за Хуа Чэном в спальню. Инь Юй не чувствовал возбуждения или любопытства. Не испытывал никаких эмоций. Хуа Чэн внимательно смотрел на него, то ли оценивая, то ли наблюдая за реакцией. Когда они остановились перед кроватью, он развязал пояс Инь Юя и скинул вниз чёрные верхние одежды. Его рука потянулась к завязкам на нижнем ханьфу, и тут Инь Юй вздрогнул всем телом от холода его пальцев. Тогда Хуа Чэн поднял температуру своего тела и беспрепятственно обнажил грудь Инь Юя, пройдясь ногтем по соску. Инь Юй снова вздрогнул и инстинктивно отошёл на шаг. Сосок налился красным и до сих пор пульсировал. В следующий раз Хуа Чэн провёл ладонью по груди осторожнее. Инь Юй знал, что ему нужно захотеть. К счастью, его тела раньше никто так не касался, и на эти странные изучающие ласки оно реагировало сразу. Стоило Инь Юю лечь на кровать полностью обнажённым, контраст прохладного воздуха и его горячей кожи заставил кровь приливать между ног. Одежды Хуа Чэна просто растворились в воздухе. Он всегда был настолько похож на человека, что Инь Юй зачастую забывал, насколько иллюзорна была фигура в красном перед ним. Бледная рука с блестящей между пальцами мазью коснулась его, и от чувствительной плоти по животу прошла волна удовольствия. Новые, горячие ощущения почти заставили Инь Юя забыть о том, кто делает это с ним. Под их телами шуршали простыни, вторя тихому голосу Хуа Чэна. Он рассказывал о принце, о Призрачном городе, о чувствах, что отзывались в душе Инь Юя смесью зависти и сострадания. Слова были похожи на строки из старинной песни о любви, смиренной в своей печали. Инь Юй погрузился в её звучание, позволив миру вокруг сузиться до их кровати. В его расслабившееся тело неторопливо проник первый палец. Встречая малейшее сопротивление мышц, Хуа Чэн растягивал их сильнее. Два пальца, три… Эти малоприятные, непривычные ощущения заглушались ласками, которые не давали желанию Инь Юя угаснуть. Жар внутри требовал выхода. Ноги дрожали в такт нетерпеливым, нуждающимся вздохам. — Я никогда не мечтал прикоснуться к Его Высочеству так, — произнёс Хуа Чэн, широко раздвигая ноги Инь Юя, — подобные мысли опорочат его образ. «Поэтому я сейчас лежу под тобой?» — подумал Инь Юй и тут же вскрикнул, когда Хуа Чэн вошёл в него. Нестерпимая тянущая боль стала намного меньше. Что ж, демоны могут менять любую часть тела. Сначала осторожные, затем более умелые движения Хуа Чэна задевали что-то внутри Инь Юя. Что-то очень приятное, от чего сбившееся дыхание было похоже на стоны. Возбуждение становилось пыткой. Неуверенным движением Инь Юй просунул руку между их телами и прикоснулся к себе. Его ладони были влажными и шероховатыми, пальцы норовили царапнуть разгорячённую плоть, но этого хватило, чтобы жар внутри взорвался горячими волнами удовольствия по всему телу. Вязкое семя брызнуло между его пальцев. Теперь Инь Юй был переполнен эмоциями. Какое-то время он лежал с закрытыми глазами и прислушивался к своему телу, где внутри сливались воедино саднящая боль и приятное покалывание. Первым, что он увидел после близости, был Хуа Чэн, который смотрел куда-то сквозь него, стирая белые капли со своего живота. После они не раз занимались любовью и, покидая спальню, снова становились господином и подчинённым. Если бы об этом узнал Се Лянь, понял бы он, что толкало их друг к другу? Или одна мысль разбила бы его сердце? Инь Юй судорожно сглотнул чувство вины, и оно продрало ему горло. А если бы об этом узнал Цюань Ичжэнь? Глаза Инь Юя заволокло слезами. Свитки пришлось сгрести в сторону, чтобы влага не превратила чернила в чёрные пятна. Он хотел, чтобы Цюань Ичжэнь… не умер, нет, просто исчез из его жизни. Он ненавидел Цюань Ичжэня. Не только за то, что тот разрушил его мечты и свёл на нет все усилия, но и за то, что тот не ненавидел его в ответ. Теперь Цюань Ичжэня нет. *** В сознании Цюань Ичжэня бушевало демоническое пламя. Он больше не ощущал своего тела, но жар всё ещё выжигал его изнутри и путал все воспоминания. У него больше не было глаз, чтобы посмотреть на мир. Захоти он это сделать, пришлось бы использовать хитрость. Цюань Ичжэнь не знал, какую именно. Движения воздуха тревожили его, размытые звуки раздражали и мешали чувствовать. Его влекло куда-то. К кому-то. Он должен был драться за этого человека. Почему — он не помнил. Но при жизни ему нравилось драться. И тёплое чувство, уносящее прочь этот гложущий его огонь, заполняло то место, где должна была быть его грудь. Среди невнятных звуковых волн его слабое сознание уловило что-то знакомое. Голос. Чтобы понять слова, ему нужно было снова стать человеком, но Цюань Ичжэнь редко беспокоился о смысле слов. На этот раз притяжение было настоящим, осязаемым. Цюань Ичжэня унесло в тёмное пятно пространства. Его окружила ци, от которой душа содрогнулась в смеси радости и печали, и ощущение стало более чётким. Под ним были тёплые ладони. Самое приятное место в трёх мирах, как показалось Цюань Ичжэню. Время заворачивалось в петли и играло с ним, как с неваляшкой. Но в какой-то момент тепло резко исчезло, Цюань Ичжэнь завис в воздухе и почувствовал, как источник этой родной ци отдаляется от него. Он впервые захотел увидеть. У него не осталось воспоминаний, каково это — смотреть на мир, но человеческие навыки оказались сильнее. Перед ним стоял мужчина. У него были фиалковые глаза и небольшая родинка под нижним веком — в голове Цюань Ичжэня сразу же щёлкнуло, что это очень важно! А ещё длинные прямые волосы, собранные в высокий хвост. Цюань Ичжэнь вдруг вспомнил, что его собственные волосы, наоборот, были кудрявыми и непослушными, более светлыми, чем у окружающих, и он всегда давал сдачи, если кто-то смеялся над этим. Что тоже было очень важно! Сколько важных воспоминаний! Цюань Ичжэнь вспыхнул внутренним огнём от предвкушения новых открытий. И только тогда понял, что фигура мужчины растворяется в свете магической печати, а вместе с ним исчезает и тёплая ци. Цюань Ичжэнь хотел остановить мужчину. Если люди хотят чего-то, они ведь говорят. Как они это делают? — Шисюн! — закричал Цюань Ичжэнь, и этот дребезжащий звук, точнее, голос, вырвался из его рта. Кажется, у Цюань Ичжэня снова был рот. — Ушёл семь ночей назад, — раздался холодный голос. Цюань Ичжэнь опустил руку, непроизвольно потянувшуюся вслед за шисюном. Она всё ещё была полупрозрачная. Зато его воспоминания вернулись. По крайней мере ему так показалось, ведь всё стало яснее некуда: он должен быть с шисюном. — Куда он ушёл? — спросил Цюань Ичжэнь. Мужчина, который говорил с ним до этого, нахмурил брови и ничего не ответил. — Куда он ушёл? — повторил Цюань Ичжэнь, уже более настойчиво. Искусная серебряная вышивка на одеждах не спасёт этого призрака, если он не даст ответа. А это был призрак, чутьё Цюань Ичжэня теперь стало безошибочным. — Что это за язык? — после недолгой паузы спросил призрак. Цюань Ичжэнь моргнул и сдвинул брови вместе. В его голове словно было заложено два разных набора слов. Он не понимал, почему так. Наверное, он ошибся, решив, что восстановил все события до момента своей смерти. — Я спросил, куда он ушёл, — повторил Цюань Ичжэнь, решив, что на этот раз выбрал нужные слова. Взгляд призрака стал менее напряжённым, он провёл рукой по столу, где лежала раскрытая проклятая окова. — Посланник убывающей луны отправился во временную Небесную столицу на горе Тайцзань, попросив меня позаботиться о тебе, пока ты не отправишься на перерождение. Но он ошибся, предположив, что ты захочешь уйти навсегда. — Ох, гора Тайцзань. Хорошо. Водные потоки пригвоздили его к месту раньше, чем он успел сделать шаг к окну. — Ты всего лишь низкоуровневый призрак, тебе не удастся даже покинуть пределы моих владений. Мне нет смысла поглощать тебя, и у меня как раз появилось достаточно времени, чтобы развлечься. Твой прах я подержу у себя на случай, если возня с тобой окажется слишком тяжким бременем. Будешь заниматься самосовершенствованием, пока не станешь полезным мне. И чем скорее накопишь достаточно духовных сил, тем лучше для тебя. — Ладно, — пожал плечами Цюань Ичжэнь, затем добавил, кое-что вспомнив, — вы с шисюном друзья? Призрак усмехнулся: — Для тебя пусть будет так. Цюань Ичжэнь стал ощупывать рукава своих одежд. — Ох, у меня больше нет слитков. — Принесёшь потом. — Ладно. В твоём дворце сыро и мрачно, будто во владениях морского демона, который топит корабли. Брови призрака поползли вверх. Прежде чем ответить, он сделал глубокий вдох: — Мы находимся в самом сердце чёрных вод. Это мои владения. — О, ты Черновод? — Цюань Ичжэнь потёр ладони друг о друга, — мне приказывали сразиться с тобой, но вместо тебя я нашёл безголовый труп. Призраки не могли сформировать золотое ядро, поэтому их самосовершенствование было больше направлено на мысли и концентрацию. Цюань Ичжэню это не нравилось. Он привык иметь тело, с которым было куда проще работать. А тут ещё и выяснилось, что для наращивания демонической ци нужна цель, одержимость, как сказал Черновод, которая привязывает призрака к этому миру. — Я люблю драться, — без капли сомнений сказал Цюань Ичжэнь. — В мире призраков нет другого способа выживания, — Черновод ухмыльнулся уголками губ, — но как самоцель это не подходит. — Хм. Цюань Ичжэнь сидел на столе и вертел в руках окову шисюна. Этот предмет был демонической природы, поэтому он отлично подходил для того, чтобы Цюань Ичжэнь учился взаимодействовать с объектами мира живых. Но прикосновение к нему приносило боль. Такую, от которой хотелось закрыть глаза и кричать до хрипоты. Такую, после которой остриё меча было не сильнее укола еловой иголки. Цюань Ичжэнь думал, испытывал ли шисюн такую же боль, когда был несправедливо изгнан на землю? — Я хочу, чтобы шисюну больше не было больно. — И что ты можешь для этого сделать? — Когда моя спина ныла от побоев, я воровал засахаренные персики с прилавков. Их сладость была настолько приятной, что синяки больше не тревожили меня. Если с шисюном произойдёт что-то радостное, он забудет о плохом. Раньше я делал что-то не так, и шисюн возненавидел меня. Мне нужно увидеться с ним и спросить, как сделать его счастливым. Цюань Ичжэнь не смог понять выражение лица Черновода, но решил, что это не так важно. Каждый раз, когда Цюань Ичжэнь думал о шисюне, духовная энергия скапливалась в его теле, всё более напоминавшем человеческое. По правде, он всегда думал о шисюне. У него и не было других тем для размышлений. Черновод не мешал погружаться в медитации, и о его присутствии Цюань Ичжэнь часто забывал, пока не забредал в отдалённые части дворца, где ему было не положено находиться. Ему нравилось петлять по коридорам, заглядывать в многочисленные комнаты и изучать незнакомые предметы. Противный запах плесени и речной рыбы стал первым неприятным открытием. Едва обретя обоняние, Цюань Ичжэню пришлось тут же отключить его. Когда Черновод принёс две корзины в половину человеческого роста, полные свежих мясных баоцзы, стало гораздо интереснее. Во-первых, Цюань Ичжэнь узнал, что способен есть и чувствовать вкус еды. Во-вторых, наслаждаясь двадцать седьмым пирожком, он впервые почувствовал, что Черновод готов подраться с ним. Но всё-таки они не подрались. Рыбой пахло, как оказалось, не от самого Черновода, а от духов, которых он поглощал. Цюань Ичжэню позволили сразиться с ними, чтобы проверить уровень его самосовершенствования. Мало того, что эти создания смердели тиной, они ещё и на ощупь были склизкие, как след от слизняка. Это был редкий случай, когда Цюань Ичжэню пришлось перейти на меч во время боя, потому что до ЭТОГО дотрагиваться было слишком омерзительно. Он, конечно же, победил их, но по выражению лица Черновода понял, что от него не требовалось их убивать. Ну, если проблема лишь в испорченном обеде, то он просто поймает новых духов. Хотя было сложно представить, что такое съедобно. Взяв несколько мешочков цянькунь с демонической печатью, Цюань Ичжэнь отправился в южное море в поисках водных гулей. Он достиг ранга «зверский», и для четырёх дней самосовершенствования это был неплохой результат, но до тех пор, пока у него не хватит сил переместиться к шисюну, он не будет удовлетворён. Волны плавно несли вперёд его нечеловеческое тело. Энергия Цюань Ичжэня частично растворялась в воде, но прохлада помогала сосредоточиться на техниках поиска. Цюань Ичжэнь распространил свой разум на сотни ли вокруг. Южное море было слишком спокойным. Цюань Ичжэнь устремился к суше на западе. Чисто по привычке. Вышел на берег к трём рыбакам и открыл рот. Затем закрыл. Его память полностью восстановилась, но второй язык в его голове иногда перекрывал принятую в этих местах речь. Нужно было быть внимательным. — Здесь умирают люди? — наконец спросил он и, поняв, что вопрос получился недостаточно конкретным, добавил: — От воды. Через несколько кругов вопросов им наконец удалось понять друг друга. На этом побережье жизнь протекала мирно, даже лодки, уходящие далеко в море, возвращались в целости и невредимости, будто проклятая сила демона чёрных вод оберегала их от любых невзгод. Но если углубиться в горы, где-то в пятистах ли у слияния трёх горных рек произошло большое несчастье. Огромное озеро, из которого черпали воду все близлежащие деревни, за одну ночь заболотилось и стало испускать зловонные пары. Смрад распространяется всё дальше по течению, но многочисленные горы вокруг мешают жителям этой местности запросить помощи у клана заклинателей. Именно то, что нужно. Три водных чудовища. Ровно столько, сколько требовалось. Под изумлённые взгляды толпы Цюань Ичжэнь убрал в рукава мешочки цянькунь, выходя из озера. Волны на воде от его шагов растворяли плотную тину. Избавившись от демонической ци, увядшие было лотосы снова подняли свои похожие на звёзды головы. Это была хорошая вода. — Даочжан спас нас! — крикнул мужчина из толпы. — Благослови Небеса даочжана! Возгласы превращались в неразборчивый восторженный ансамбль. Кто не мог кричать достаточно громко, хлопал в ладоши или бил палкой по камням. Родившееся эхо достигло такой силы, что спугнуло с дерева стаю птиц в половине ли от них. Цюань Ичжэню были знакомы овации со времён, когда он был богом. В ту пору он, не привыкший получать от толпы ничего кроме ненависти, и понятия не имел, как реагировать на благодарность, поэтому без слов возвращался на небо. Сейчас он так же собирался перенести своё сознание в чёрные воды и материализоваться там, но его ушей вдруг коснулось что-то приятное. — Он похож на Инь Юя. Или на Цюань Ичжэня, — сказала девочка из толпы. — Бао-эр, правильно говорить Его Высочество Циин. — Но похож же! Да, на Инь Юя! — Его Высочество Циина, Бао-эр, непочтительно называть богов земными именами. Цюань Ичжэнь мгновенно подошёл к ним, вперившись взглядом в девочку. — Что? — с опаской спросила она. — Скажи ещё раз, — сказал Цюань Ичжэнь. — Про Инь Юя? — Ага. Цюань Ичжэнь давно не слышал имя шисюна, произнесённое без презрения или издевки. Оно звучало лучше, чем любая музыка. Даже лучше, чем гучжэн шисюна. Его хотелось слушать вечно. — Даочжан, простите Бао-эр, — вмешалась мать, — она не хотела быть невежливой. Просто вы напомнили ей нашего бога-покровителя. Признаться, теперь я тоже вижу сходство с одной из его ипостасей. Разумеется, Цюань Ичжэнь был похож на себя. Но при чём тут шисюн? — Его Высочество Циин двуединый бог, из-за чего часто происходит путаница. Мы воздвигли храм всего месяц назад, когда началось бедствие, и статую поставили совсем недавно. — Покажите, — попросил Цюань Ичжэнь, как он надеялся, достаточно вежливо. У истоков реки, среди шума падающей воды стоял неприметный храм. Ступени к нему едва вписались между двумя выступами в скале, табличка была высечена прямо на камне. Похоже, до появления болотных тварей это были мирные, спрятанные от всех невзгод земли. По крайней мере Цюань Ичжэнь раньше здесь не бывал. Воздух внутри был сухим и тяжёлым от огня нескольких сотен свеч, освещающих алтарь вдали от двух маленьких окон. За узким столом для подношений стояла скульптура. Статуя Цюань Ичжэня в блестящих доспехах выставила вперёд обнажённый меч, готовая вот-вот нанести удар. Статуя шисюна держала ножны и длинный свиток, конец которого окружал их обоих у постамента. Обе статуи стояли спиной друг к другу, сверкая незапылённой позолотой. Пока женщина и её дочь продолжали что-то рассказывать, Цюань Ичжэнь подошёл к скульптуре с трепетом и жгучей печалью в том месте, где раньше билось сердце. По металлическим волосам шисюна полз небольшой паук, пытаясь сплести паутину между хвостом и позолоченным лицом. Цюань Ичжэнь скинул его на землю, сорвал липкие нити и счистил остатки, осторожно прикасаясь к щеке шисюна. Металл был холодным и не чувствовал нежности пальцев Цюань Ичжэня, но шисюн есть шисюн. — Мне не нравится эта статуя, — сказал Цюань Ичжэнь, повернувшись к женщине и её дочери, — шисюн прекрасно владеет мечом, почему у него нет меча? — Шисюна? Вы имеете в виду Его Высочество Да Циина? Я уже рассказывала вам, что он олицетворяет собой миролюбие и терпимость. Только лютый монстр без частички разума может вынудить его пролить кровь, и для этого он берёт меч Сяо Циина, позволяя боевому духу своей второй ипостаси влиться в него. — Ох. Женщина странно посмотрела на него и начала свой рассказ заново. Видение сгорающего в демоническом огне Цюань Ичжэня посетило жрецов каждого храма Циина, и запад погрузился в глубокую скорбь о погибшем боге. Во всех городах и небольших деревнях готовили цветы и благовония к похоронам. Люди восхваляли героическую жертву своего покровителя, но кто теперь будет защищать их? Кто ответит на молитвы? В один из этих тоскливых дней, полных страха и растерянности, в крупнейший храм Циина пришёл простой кузнец с недобрым намерением оценить, какие вещи он в будущем сможет забрать на переплавку. Его внимание привлекла небольшая исковерканная статуя Инь Юя, поставленная в ногах огромного Циина. Кузнец наклонился к ней, чтобы рассмотреть, какой сплав скрывается под слоем пыли, и внезапно в своём сознании увидел всю правду о шисюне и шиди, покровителях запада. Он был охвачен светом божественного озарения, никто из присутствующих не усомнился в его словах. Узнав, как Инь Юй пошёл на смерть, чтобы оградить Цюань Ичжэня от обезумевшего Небесного Императора, узнав, как Цюань Ичжэнь вложил всю духовную силу в защиту оковы шисюна, позволив себе сгореть заживо, верующие вломились в заброшенные храмы и вынесли старые статуи Инь Юя. Их ставили в храмах Циина, с них писали картины, которые рассылали в самые отдалённые места, где жили верующие. Но люди продолжали молиться Его Высочеству Циину, хотя перед ними стояло два божества. И когда их молитвы были услышаны, они поняли, что покровитель запада никогда не покинет их, потому что когда одна ипостась уйдёт в тень, другая займёт её место. Инь Юй, чьё имя среди смертных стало Да Циин, не развлекал верующих драками, зато предотвращал войны и ограждал от призраков. Людям стало ясно, отчего ему было так сложно делить запад с Сяо Циином. Эти двое были настолько не похожи, что их единственным родством стала полная противоположность. Но когда-нибудь они встретятся, найдут гармонию и снова станут единым целым. Щёки Цюань Ичжэня запылали от радостного чувства, которое прежде толкало его подбрасывать слитки в храм Его Высочества. Он начал рыться по рукавам в поисках чего-нибудь, что можно было бы дать этой женщине и её дочери, вообще всем людям, которые, как оказалось, верили в него и желали ему заслужить прощение шисюна. Цюань Ичжэнь был мёртв, и из прежних богатств у него остался лишь меч и три мешочка с болотными тварями. Меч он не отдаст никому, а эти твари… Люди вряд ли станут такое есть. Когда Цюань Ичжэнь закончил шариться по своим одеждам, он вдруг почувствовал в своём рукаве тяжёлый предмет. С недоумением он достал оттуда нефритовую шпильку с кисточкой из золотых нитей. Он никогда не видел этой вещи, но при одном взгляде на неё в его душу просочились одиночество и беспомощность. Цюань Ичжэнь умер совсем недавно, его сознание должно было хорошо помнить все непроизвольные реакции тела, но слёзы почему-то не шли, хотя глаза щипало и жгло. Земля под ногами затряслась. Цюань Ичжэнь моргул, и его непонятное настроение тут же развеялось. Вместе со всеми посетителями храма он выбежал на ровную поляну перед лестницей и попал в толпу деревенских жителей, чьи головы были запрокинуты наверх. Небо было охвачено божественным сиянием, казалось, свет мог ослепить даже сквозь глазницы. Земля снова содрогнулась, несколько человек зашаталось и попадало на траву. У Цюань Ичжэня в животе забилась тревога. Его демоническая ци почувствовала естественного врага. — Небесная столица восстановлена и снова воспаряет в облака, чтобы стать недоступной взору смертных, — громко объявил жрец храма Циина, — восхвалим же молитвой Его Высочество наследного принца Сяньлэ и Его Высочество Да Циина. Там шисюн! Цюань Ичжэнь подпрыгнул и бросил все свои духовные силы на то, чтобы остаться воздухе. Его тело стало почти прозрачным, и парить оказалось ещё легче. Призраки могли перемещаться на большие расстояния, не прибегая к заклинанию сокращения тысячи ли. Цюань Ичжэнь тоже это умел, ему всего лишь нужно было двигаться не вдоль земли, а словно фестивальный фонарь, прямо в небо. После того разговора Цюань Ичжэнь больше не раздумывал над тем, за что его душа цепляется в этой призрачной жизни. Сейчас он чувствовал ответ всей фальшивой кожей, небьющимся сердцем. Он хотел исправить свои ошибки, он хотел, чтобы шисюн был счастлив и не чувствовал боль, но больше всего он хотел быть рядом с шисюном. Если он больше не увидит улыбку шисюна, зачем ему продолжать существовать? Цюань Ичжэнь широко распахнул глаза вопреки ослепляющей белизне перед собой. Между его бровей образовалась глубокая складка. Вместо даньтяня его духовная энергия собиралась между лопаток. Он всё ещё летел вверх, уже давно оставив позади испуганные крики жителей деревень. На прежде абсолютно чистом небе начали собираться тучи. В чёрной гуще засверкали зарницы. Цюань Ичжэню сдавило горло от напряжения. В ушах помимо свиста воздуха появился высокий писк. Его тело полностью растворилось в окружающем ветре, только сознание, уже истощённое затратами духовной энергии, продолжало стремиться вверх. Но он всё ещё был медленнее, чем охваченные сиянием дворцы и улицы Небесной столицы. — ШИСЮН! — зарычал Цюань Ичжэнь, не ртом, а, казалось, всем своим существом. Его голос потонул в первом раскате грома. Небесная столица рванула ввысь, превратившись в яркую точку, не больше огонька уличного фонаря. — ШИСЮ-Ю-ЮН! Отчаянный крик Цюань Ичжэня превратился в скорбную птичью песнь. Его тело снова стало осязаемым, а за спиной раскрылось что-то, напоминающее тяжёлые просторные одежды, раздуваемые сильным ветром. Цюань Ичжэнь мог управлять этим. Он тут же поймал воздушный поток и рассёк массивные чёрные тучи. Молния поразила его. Но это не имело никакого значения, потому что он уже видел ворота Небесной столицы, украшенные золотыми журавлями и лотосами… Четыре разряда молнии одновременно ударили его прямо в грудь. Всё тело Цюань Ичжэня парализовало. Он падал спиной вниз сквозь облака, и даже не мог протянуть руку к исчезнувшему огоньку Небесной столицы. Вокруг него бушевал гром, сквозь хлынувший ливень отчётливо ощущался запах жжёных перьев. Цюань Ичжэню было всё равно. Его надежда была сожжена вместе с большей частью духовной энергии, которую он собирал для полёта. Цюань Ичжэнь рухнул в неглубокое озеро совсем недалеко от того храма Циина, где увидел статую шисюна. Его взгляд был устремлён в небо. Краем глаза он заметил притихших жителей деревень, столпившихся вокруг него в изумлении, но ему не хотелось говорить. Он позволял медленным потокам воды окутывать себя и дышал им в такт. — Даочжан в порядке? — испуганно спросила девочка, та самая Бао-эр, что спутала его с шисюном. Цюань Ичжэнь кивнул, всё ещё не вставая. — Даочжан похож на птицу Пэн. Он вызвал грозу и дождь и остался невредимым после такого падения. Даже его платье не порвалось, а стало ещё роскошнее. Цюань Ичжэнь медленно повернул голову в сторону. У него правда были крылья. Жёлтые, переходящие в более насыщенный цвет спелой хурмы. Их размаха хватило, чтобы достать от одного края озера до другого. После удара молнии кончики перьев почернели и обуглились. Прямо на крыле раскинулась его рука, закрытая просторным рукавом с золотой вышивкой, которой раньше не было на его одежде. Наверное, это теперь его настоящий облик. Цюань Ичжэнь поднялся из воды, выпутав волосы из стеблей кувшинок. Попытка снова взмахнуть крыльями оказалась безуспешной: намокшие перья были слишком тяжёлые для ослабленного призрака. — Мы не могли себе представить, что такая легендарная личность посетит нас, — вмешался один из священников храма Циина, — можем ли мы отблагодарить вас за помощь? Цюань Ичжэнь пожал плечами: — Ваши молитвы радуют шисюна, почаще обращайтесь к нему. А… Ещё можете молиться Черноводу. Он друг шисюна, но очень бедный. На лицах людей появилось озарение. Они выглядели точь-в-точь как молодые ученики клана, постигшие смысл нового движения мечом. Цюань Ичжэнь ничего интересного не показывал и просто не стал обращать внимание. — Имеем ли мы честь узнать имя достопочтенного даочжана? — осторожно спросил священник, но Цюань Ичжэнь уже растворился в воздухе по пути к владениям Черновода. Часть духовной силы Цюань Ичжэня восстановилась, и он использовал её, чтобы высушить свои перья. Пересекать южное море на крыльях оказалось гораздо быстрее. С такой высоты призрачные рыбины не могли достать его и с грохотом падали в море, разлетаясь на сотни костей и собираясь вновь. Цюань Ичжэнь не понимал, почему они продолжали нападать на него, но разбрасывать их как порванные мешки риса было довольно весело. Просто сейчас у него не было настроения веселиться. Черновод сидел за бамбуковым письменным столом в окружении книг. Он всего на минуту поднял глаза на влетевшего в окно Цюань Ичжэня, коротко кивнул в знак приветствия и снова уткнулся в свои аккуратные иероглифы. — Твоя духовная сила в увеличилась в сотни раз. Прогулка пошла тебе на пользу. — Я не смог догнать шисюна, — возразил Цюань Ичжэнь и вывалил мешочки с запечатанными тварями прямо на стол, словно они жгли ему руки. — Гнев Небес не позволил бы тебе достичь Небесных врат подобным образом, — ответил Черновод, — нужно искать более хитрые способы попасть туда. Или… вознестись самому. О том, чтобы преодолеть Небесную кару после смерти, Цюань Ичжэнь не задумывался. Если легенды не врут, это возможно, но… — Я не хочу возноситься. Шисюну это не понравится. Цюань Ичжэнь изначально не собирался становиться богом. Он лишь хотел стать равным шисюну. Чтобы из-за него злые языки не досаждали шисюну. Чтобы шисюн больше не относился к нему, как к ребёнку. Но именно это привело к тому, что шисюн страдал и прятал в себе горькие чувства, которые Цюань Ичжэнь не понимал. — Тем лучше, — сказал Черновод, отодвинув мешочки со своего свитка, — нам не придётся соперничать за место на небесах. Цюань Ичжэнь моргнул. — Ты хочешь быть богом? — Я должен был стать им. Маленький бог войны, ты не слышал, о чём шептались на Небесах после исчезновения Повелителей Вод и Ветров? Что ж, я не стану рассказывать тебе о своей боли. Может быть, когда я займу место Повелителя Вод, эта история дойдёт и до твоих ушей. — Ага, — кивнул Цюань Ичжэнь и указал на мешочки, — но такое тебе больше не стоит есть. Если этот демон и правда пытался пробить путь на Небеса, то делал это он совсем не так, как представлял себе Цюань Ичжэнь. Вместо меча у него был короткий кинжал, которым он вырезал заклинания на деревянных талисманах. Вместо тренировок — карты звёздного неба и таблицы расчётов. При одном взгляде на них у Цюань Ичжэня начинала болеть голова. Зато все сражения доставались Цюань Ичжэню. Если нужно было добыть какой-то редкий талисман или древнюю рукопись, если нужно было поставить на место монстров, Цюань Ичжэнь с удовольствием брал это на себя. Гром стал следовать за ним постоянно. Выполнив свою задачу, Цюань Ичжэнь вновь устремлялся в небеса и летел ввысь, пока яростные молнии снова не сбивали его прямо в воздухе. Невозможность увидеть шисюна всё равно ранила сильнее. Цюань Ичжэнь не собирался прекращать попытки, даже если его тело снова превратится в уголь. У Черновода случались приступы нестерпимого голода. Цюань Ичжэнь узнал об этом, когда застал его мечущимся по кухне и постоянно облизывающим свои бледные губы. Только прилетев во дворец чёрных вод с подробным календарём на текущий год, Цюань Ичжэнь снова отправился в путешествие. Он знал, как болит пустой живот. К радости Цюань Ичжэня Черновод перестал поглощать низкосортных духов и перешёл на человеческую еду. Но её достать было сложнее. Цюань Ичжэнь уже давно не гонялся за фазанами. В его руках было три крупных птицы, рядом полыхали приготовленные костерки и валялись оставшиеся комки глины. Когда он вернулся, Черновод уже перестал хвататься за посуду и сидел за столом, рассматривая календарь. — Когда ты родился? — внезапно спросил он, рефлекторно сглатывая при виде еды. — У вас слишком сложный календарь. Я не смогу сосчитать. Черновод с интересом посмотрел на него. — Так ты действительно родился на чужой земле? — Я родился здесь, но мой народ отличался от вашего. Взрослые носили цветные шапки и широкие штаны, пасли овец, коз и разводили лошадей. Мимо нас всегда следовало много торговых караванов. Больше я ничего не помню. Цюань Ичжэнь положил на стол свою добычу и ладонью расколол глиняную оболочку. Запах запечённой птицы наполнил кухню, даже сам Цюань Ичжэнь уже не мог отвести взгляд от розоватого мяса. — Тогда твоё настоящее имя не может быть Цюань Ичжэнь. — Оно настоящее! Его выбрали шифу и шисюн. Как меня назвали при рождении, я даже не помню. Ко мне никто так не обращался. — Хорошо, это не важно. Давай есть, — Черновод прикусил губу, жадно разглядывая птиц. Цюань Ичжэнь кивнул и радостью впился зубами в тёплую фазанью ногу. На следующий день Черновод ушёл в свои обширные покои и сказал, что не появится до ночи. Цюань Ичжэнь в растерянности сел за его стол и заглянул в звёздные карты с пояснениями от руки, подробными, аккуратными, но совершенно непонятными. Поймав себя на том, что читает один столбец уже пять раз, Цюань Ичжэнь достал свой меч, кусок ткани и стал тереть рукоять. У него не было ни поручений, ни собственных планов. На календаре значился Цинминцзе — что это значит, он не знал, но, может быть, поэтому Черновод решил уединиться. Цюань Ичжэню не нравилась эта серая, тоскливая тишина. Она обманывала его уши и звучала голосом шисюна, иногда ласково беседуя с ним, иногда в отчаянии приказывая убить себя. Цюань Ичжэнь знал, что шисюн на Небесах. Если шисюн был счастлив там, он хотел убедиться, что ничто не омрачит его счастье. Но Цюань Ичжэнь не мог попасть туда. Он снова оказался слишком слаб. У него задрожали руки. Меч упал вниз и оставил на столе глубокую зазубрину. Тренироваться в этом состоянии было бессмысленно. Цюань Ичжэнь убрал меч обратно в ножны и прилёг на стол, положив голову на локти. Сон был единственным спасением от безысходности. От скуки. От одиночества. От всего. Зов разбудил его, не успело солнце достичь полудня. Что-то влекло его за тысячи ли отсюда, на запад. Цюань Ичжэнь мог игнорировать это, но разве ему хотелось? Он распахнул окно и бросился камнем прямо в море. Почти коснувшись головой воды, он раскрыл крылья и взмыл вверх, направившись на запад. Тучи над ним сразу стали сгущаться, готовые родить на свет сотни молний и поразить его, если он решится дерзить снова. Чем ближе он подлетал к месту, куда его влекло, тем сильнее становилась дрожь в его горле. Под ним раскинулся скалистый берег, несколько мелких деревушек, большой город с крупной постройкой, похожей на владения богатого чиновника, густой лес. Цюань Ичжэнь спустился ниже, игнорируя трепет своего мёртвого сердца. И вдруг… знакомые пагоды и горные источники. Некоторые здания были разрушены или перестроены, дворы и сады поменяли свои узоры, но он узнал это место. Его клан. Источник зова находился совсем рядом. Цюань Ичжэнь задевал рукавами кроны деревьев и распугивал птиц, отдыхающих на ветвях от полёта. Наконец, недалеко от западных ворот клана показалась роща с жёлтыми цветами, название которых Цюань Ичжэнь забыл и даже не пытался вспомнить, потому что зов взял его тело под контроль. Крылья разрезали воздушный поток и рванули его вниз. Он рухнул на нетвёрдые ноги и прокатился по земле, прежде чем смог осмотреться. Посередине стояла могила с курильницей для благовоний. На надгробии были вырезаны и залиты золотой краской три иероглифа: «Цюань Ичжэнь». А рядом стоял шисюн. *** Материалы Ши Уду так и остались лежать на столе Инь Юя. Он собирался изучить их, но его эмоции всё ещё находились в беспорядке. Цюань Ичжэнь был мёртв, и Инь Юю полагалось чтить его память со светлыми воспоминаниями в сердце. Но Инь Юй не мог. Его захлёстывала обида. Он не должен был приводить этого бродяжку в клан. Не должен был защищать его от зависти и предвзятости окружающих. Не должен был так дорожить их связью. Тогда Инь Юй бы вознёсся и до сих занимал своё незаметное место на Небесах. Цзянь Юй остался бы жив и продолжал поддерживать его в своей язвительной манере. Цюань Ичжэнь бы пошёл своим путём. Ему не нужен был Инь Юй, чтобы засиять. Они бы никогда не встретились. Но… Цюань Ичжэнь был не тем, кого Инь Юй с лёгкостью бы выбросил из своей жизни. И чем старше Цюань Ичжэнь становился, тем сильнее это начинало пугать. И тем больше после очередной драки Цюань Ичжэня с небесными чиновниками, Инь Юй разрывался между желаниями прижать его к своей груди и выгнать на землю. Инь Юй был просто жалким комком несовершенств и противоречивых эмоций, а Цюань Ичжэнь был единственным, кто вытаскивал их на поверхность. Если не взбалтывать мутную воду, вся грязь осядет на дно. Инь Юй хотел стать чистым. Когда Инь Юй не мог очистить свой разум от дурных мыслей, он погружался в работу. Не важно, нужно ли было подмести двор или спасти целую деревню от монстров. Он верил в слова шифу, что любое благое деяние заглушает голоса внутренних демонов. И, вкладывая всю душу в занятия, которые наводили на других богов скуку, Инь Юй действительно чувствовал, будто становился немного лучше. Последний круг заклинания, нанесённый на Небесные врата, засиял ослепительной белизной. Цепочки иероглифов несли этот свет через каменные мосты и дорожки, покрывали отстроенные заново дворцы небожителей. Божественная энергия отражалась в кристально чистых прудах, где цвели голубые лотосы и блики играли на сочных плодах фруктовых деревьев. Инь Юй опустил руки и окинул взглядом уходящую вниз улицу. Из его груди вырвался вздох облегчения, выпустивший на свободу тревогу и усталость последних дней. Как учил шифу, он мысленно поблагодарил себя за сделанную работу. В этот раз искренне. — Ваше Высочество Инь Юй, — позвал его Се Лянь, — Небеса готовы к вознесению. — Да, Владыка, — Инь Юй коротко склонил голову и тут же без лишних церемоний поднял глаза на молодое лицо нового Небесного Императора. Се Лянь никогда не переходил границу простой вежливости, но его отношение казалось более тёплым, чем того требовал их статус. Инь Юй не хотел показаться высокомерным, разговаривая с ним слишком формально. — Во многом это благодаря вашим стараниям, — продолжил Се Лянь, — почувствовали ли вы себя здесь счастливым? Инь Юй всего лишь делал то, чему научился за сотни лет службы в Призрачном Городе: следил за исполнением приказов, проверял заклинания, разбирался с проблемами в подсчётах заслуг и наполнении казны. Другие боги были благодарны ему, некоторые даже пытались польстить лишний раз, посчитав его приближенным нового Небесного Императора. А люди охотно молились ему. Инь Юя то накрывало злостью от того, что он делил одно имя с Цюань Ичжэнем, то пробивало на смех. Но был ли он счастлив? Жизнь на Небесах протекала спокойно и умиротворённо. От рассвета до заката его внимание было полно забот. В редкие моменты отдыха он брал в руки гучжэн и наигрывал простые мелодии, чтобы остановить поток мыслей и насладиться одиночеством. Об этом он мечтал, будучи юным подающим надежды заклинателем. Но сейчас внутри была пустота. Инь Юй грустно улыбнулся, не сомневаясь, что Се Лянь поймёт его чувства, и, немного помолчав, спросил: — Ваше Императорское Величество, прежде чем Небесная столица вновь воспарит в облака, позволите ли вы мне отлучиться на землю? Я вернусь, не успеет догореть маленькая свеча благовоний. Он знал, что Се Лянь не станет возражать. Недалеко от Призрачного Города стоял небольшой деревянный навес, окружённый защитными заклинаниями от воров и диких животных. Под ним скрывалось надгробие из дымчато-серого поблёскивающего камня с небольшим алтарём, где стояли нетронутые пылью курильница для благовоний и белый мешочек. Инь Юй снял барьер и поставил в курильницу новую свечу. Воздух вокруг наполнился ароматом сандала и корицы. После того, как призрак Цзянь Юя упокоился, Инь Юй построил ему настоящую могилу и перенёс его прах сюда. У него остался лишь клочок волос в шёлковом мешочке, хранивший остатки сознания Цзянь Юя. Но Инь Юй ни разу не будил их. Прикусив губу, он взял в руки мешочек и тихо пропел заклинание. — Ты трус, сколько лет ты не решался поговорить со мной, а? Инь Юй проглотил это справедливое обвинение и молча посмотрел на своего друга. Он действительно забыл его лицо за три сотни лет — горькое напоминание о том, как неумолимо скоротечна память человека. Тем временем Цзянь Юй продолжил: — Выглядишь неплохо. Жизнь наладилась, не так ли? — Я снова стал богом войны западных земель. Хотя это произошло не совсем так, как ты мечтал, люди, кажется, доверяют мне и приносят подношения. Цзянь Юй скрестил руки на груди: — О, я понял, ты не хотел показываться мне на глаза, пока не оправдаешь моих ожиданий. Клянусь Небесами, Инь Юй, я не встречал никого, такого же глупого как ты. — Разве не ты преследовал меня по ночам и кричал, насколько разочарован во мне? — парировал Инь Юй. — Разочарован — не то слово. Твоё смирение доводило меня до точки кипения. Шифу говорил, что из всего класса ты глубже всех приблизился к пониманию великого дао. Но я считаю: чушь это собачья. С достоинством принять свою судьбу и сдаться — две большие разницы, и вместо первого ты всегда делал второе. Не мне нужны были эти Небеса, тебе! Я восхищался тобой без всяких титулов! И как же меня бесило видеть твоё потерянное лицо. Я хотел, чтобы ты продолжал бороться. Я хотел, чтобы ты, мать твою, жил. Он был прав. Инь Юй стремился стать богом, не желая этого всем сердцем. Его воля была слишком слаба, чтобы вести по жизни. Он лишь внимал словам учителей, что рождён для вознесения, и нет для него более подходящего места, чем Небеса. Вера в это покачнулась гораздо раньше, чем его изгнали на землю. Таким увлечённым и страстным людям, как Цзянь Юй, было не понять. По его мнению, Инь Юй просто предал свои мечты. — Я грезил, что на Небесах смогу воплотить в жизнь те учения о добродетели, которые мы переписывали в клане. Но оказалось, что боги бессильны, если сияние их доспехов не распространилось на весь мир. На земле я чувствовал себя уместнее. — Слушай, даже птица Пэн не сможет достичь высоты твоих идеалов, — Цзянь Юй закатил глаза, — может, тебе нужно потеснить с трона богиню милосердия? Будешь сногсшибательно смотреться в юбке. Стали бы лучшими подругами с Повелителем Ветров. Инь Юй рассмеялся, и Цзянь Юй присоединился к нему. Все обиды, казалось, были отпущены. Их голоса проносились между деревьями, пока рогатый лесной дух не вышел к ним из норы и не попросил быть потише. От этого их веселье разгорелось пуще прежнего. — В этом нет нужды, — улыбаясь, сказал Инь Юй, — сейчас на Небесах всё изменилось. Я думаю, теперь у меня есть всё, что я хотел. — Всё, значит… И где тогда эта кучерявая пародия на человека? Цзянь Юй как всегда видел его насквозь. Инь Юй сжал ткань своих одежд и посмотрел ему прямо в глаза, чтобы не выдать истинных чувств: — Ичжэнь погиб. Цзянь Юй не стал изображать скорбь, но выражение его лица было растерянным и немного сконфуженным. Когда Инь Юй уже собирался сменить тему, он вдруг сказал: — Ну и дурак. — Цзянь Юй, он погиб, защищая меня. — Тем более дурак. Он мог бы защитить тебя и выжить. В глубине души Инь Юй был с ним согласен. Как и всегда. Палочка благовоний почти догорела, и Инь Юй опомнился, почувствовав тяжесть мешочка на своей ладони: — На самом деле я хотел попрощаться. Пока часть твоего духа покоится здесь, ты не можешь переродиться. Я и так держал тебя слишком долго. Лицо Цзянь Юя стало серьёзным. — Позволь мне сказать тебе кое-что. Кто я по-твоему: заклинатель или мешок капусты? Если бы я захотел переродиться, твоя побрякушка меня бы не остановила. И в следующий раз, когда придёшь рассказывать мне, как у тебя всё хорошо, будь честнее. Хотя бы сам с собой. Инь Юй немигающим от удивления взглядом смотрел, как дух его друга растворяется в воздухе. Он так и не сжёг волосы Цзянь Юя. Новая луна, при которой Небесная столица воспарила в небо, успела состариться и вновь возродиться. Сегодня Инь Юю не поступило ни одной молитвы, но это нисколько не огорчило его. В Цинмин люди не ходили в храмы богов. Невидимый для смертных, он шёл по дворам клана, слушая ритуальную музыку и голоса заклинателей, совершенно ему незнакомых. Все предки Инь Юя покоились здесь, в святилище для старейшин и глав. За их алтарями прямо сейчас ухаживали прапраправнуки его братьев и сестёр. Инь Юй лишь пару мгновений посмотрел на урны с прахом своих родителей и покинул клан, углубляясь в лес. На его пути встретился уже третий костёр для ритуальных денег. Даже отсюда, за три ли от всех людских троп, до него доносился запах готовящегося риса с ячменной травой из ближайшей деревни. В этой оживлённой части леса было место, надёжно спрятанное от чужих глаз. Он остановился посреди ковра цветов, недалеко от родного клана, где воздвиг могилу Цюань Ичжэню. Се Лянь тоже непременно захотел бы почтить память Цюань Ичжэня, но странное желание побыть в одиночестве в этот момент помешало Инь Юю пригласить его сюда. Опустившись на колени, Инь Юй зажёг несколько свечей благовоний и сложил руки в молитвенном жесте, закрывая глаза. У него осталось много приятных воспоминаний. Когда Цюань Ичжэня только приняли в клан, он очень забавно выговаривал слова. Хотя Инь Юй почему-то всегда понимал его, шифу очень мешал этот милый акцент. Цюань Ичжэня обязали дополнительно заниматься литературой, и он во всеуслышание заявил, что будет учиться только у шисюна, потому что шисюн говорит красивее всех. Цюань Ичжэнь обожал баоцзы. Чтобы хоть немного унять недовольство других учеников, которым из-за него ничего не доставалось, ему стали подавать отдельную тройную порцию. Но стоило Инь Юю как-то раз засидеться за книгами и пропустить обед, Цюань Ичжэнь завернул все баоцзы в подол своего ханьфу и притащил ему прямо в комнату. Инь Юй не смог отругать его за испорченную одежду и нарушение правил. Это были самые вкусные баоцзы из всех, что он пробовал. В пятнадцать лет Цюань Ичжэнь превзошёл некоторых взрослых заклинателей клана. Ему позволили поучаствовать в охоте вместе со сверстниками Инь Юя. Узнав об этом, Цзянь Юй тогда притворился больным и так увлёкся своей игрой, что его стошнило на пол в кабинете шифу. В поход они пошли без него, хотя Инь Юй ещё несколько дней смеялся над этим представлением. Группа из восьми человек была вынуждена спать плечо в плечо в тесной холодной хижине. Цюань Ичжэнь уснул сразу и, что-то пробормотав во сне, прижался к Инь Юю. Все молодые люди здесь были друзьями Инь Юя, но в этот момент ему почему-то захотелось, чтобы они исчезли. Осторожно обняв Цюань Ичжэня, он закрыл глаза и, сам того не заметив, уснул. Вереницы картин сменялись одна за другой. Это всё были сцены их обучения в клане — самые счастливые и безмятежные времена. Кроме одного момента. Инь Юй сидел в своём дворце и ждал, пока Цюань Ичжэнь принесёт ему свиток из дворца Линвэнь. Гонять своего Небесного генерала с такими пустяковыми поручениями считалось плохим тоном, но Инь Юй не мог себе позволить привлечь во дворец достаточно чиновников со средних небес. Цюань Ичжэнь, уже повзрослевший и обретший истинную мужскую красоту, вошёл к нему в тронный зал. — Шисюн, мне скоро исполнится восемнадцать, — прямо с порога сказал он, — через два года я получу право вступать в брак. Инь Юй вздрогнул на своём троне, не понимая, что за противное чувство сворачивает его внутренности в узел. Цюань Ичжэнь ничего не заметил и продолжил говорить, подходя всё ближе. — Я читал про ваши обычаи, но так и не нашёл ответа. Я могу жениться на тебе? Щеки Инь Юя опалило жаром. Сердце застучало так быстро, что его биение ощущалось в горле. Инь Юй даже не подумал протянуть руку, чтобы забрать свиток. — Шисюн? — совершенно невозмутимо позвал Цюань Ичжэнь. Инь Юй пребывал в таком смятении, что едва смог объяснить, почему браки не заключаются между мужчинами. Он уже разговаривал с Цюань Ичжэнем и о любви, и об интимной близости, поскольку тот не знал многих вещей, о которых обычно узнают от родителей. Но впервые Инь Юй воспринял подобный вопрос всерьёз. Он действительно подумал об этом. Инь Юй тут же открыл глаза, уставившись на золотые иероглифы перед собой. Огромная птица летала над лесом. Даже погрузившись в свои мысли, Инь Юй мог слышать каждый взмах её крыльев. Звук удара о землю на краю рощи заставил его в одно мгновение вскочить на ноги. Золотое оперение в беспорядке сияло среди цветов. Прокатившись по земле, птица поднялась, и сердце Инь Юя остановилось. Перед ним, сверкая крыльями, стоял человек. Солнце играло отблесками на каштановых кудрях. Светлые карие глаза казались золотыми. — Шисюн! — крикнул Цюань Ичжэнь. — Шисюн, это ты звал меня? С губ Инь Юя сорвался то ли судорожный вздох, то ли стон. Его глаза были широко распахнуты, их начало щипать от ветра. Ощущение опоры в коленях исчезло, ноги сами по себе начали подгибаться. Чтобы не упасть на землю, Инь Юй сделал два шага назад. — Шисюн, не убегай! Я не смогу попасть на Небеса! Не убегай! Цюань Ичжэнь в одно мгновение оказался рядом и обхватил Инь Юя руками, спрятав лицо в основании его шеи. Инь Юй не почувствовал чужого дыхания на своей коже. Его сердце бешено билось в одиночестве о холодную грудь напротив. — Ичжэнь, ты… Ты призрак? — упавшим голосом спросил Инь Юй. Цюань Ичжэнь кивнул. — Я сильный, но молнии всё равно сбивают меня, если я подлетаю слишком близко. Это ужасно, что я не могу даже встретиться с тобой. — Подожди, — Инь Юй наскрёб остатки сил, чтобы его голос звучал твёрдо, — отпусти меня. Дай мне посмотреть на тебя. Цюань Ичжэнь неохотно опустил руки и отошёл на несколько шагов. Он не изменился. Его кожа стала бледнее, только сильнее подчёркивая его красоту. Духовная энергия, напоминающая запах скошенного сена, была смешана с демонической ци, которая добавляла к ощущениям морозную прохладу ночи. А взгляд всё так же стремился к Инь Юю. — Тебе нравится, шисюн? — Цюань Ичжэнь расправил одно крыло, демонстрируя роскошные маховые перья. Инь Юй не знал, что ответить. Это зрелище завораживало. Но в то же время все чувства Инь Юя перемешались в одну густую кашу. — Ещё утром я считал тебя мёртвым. Дай мне немного времени. Сказав это, Инь Юй увидел, как радостный блеск в глазах Цюань Ичжэня потух. Цюань Ичжэнь смиренно опустился на колени и склонил голову. Оба крыла рухнули на землю по бокам. Казалось, Инь Юй не мог даже просто смотреть на Цюань Ичжэня. Его то сковывало от страха, то бросало в жар от искренней, по-детски солнечной радости, то било дрожью от боли за всё произошедшее между ними. Что он должен был делать с этим дурным ребёнком? Инь Юй не хотел отталкивать его, просто он не был уверен, что сможет выдержать такое испытание. Инь Юй положил ладонь на макушку Цюань Ичжэня. На мгновение ему захотелось сжать пальцы сильнее и проломить череп. Это мимолётное желание заставило его усмехнуться над самим собой. Ладонь Инь Юя мягко скользнула по волосам Цюань Ичжэня. Один раз, другой. Инь Юй молча приглаживал выбившиеся из причёски пряди. Мягкие пушистые кудри. Это будило столько тёплых воспоминаний. Инь Юй с усилием подавил жалкие неуместные слёзы. — Я поставил тебе надгробие. Я оплакивал тебя. Цюань Ичжэнь поднял голову. От выражения его лица сердце Инь Юя заныло. — Я опять причинил шисюну боль? — Ну почему ты такой бестолковый, — Инь Юй вздохнул, — это способ выразить, как много ты для меня значил, и что я… — он задумался, подбирая более простое и понятное слово, — скучал. — Я тоже скучал по шисюну! — Цюань Ичжэнь за одно мгновение вскочил на ноги и снова уставился на Инь Юя пронзительным взглядом, от которого хотелось спрятаться под маской. Жаль, Инь Юй больше не носил её. — Сражаясь с монстрами, я побывал в стольких красивых и интересных местах. Мне хотелось показать шисюну их все. Линвэнь вносила для меня названия в отдельный свиток, и там уже тысяча семьсот восемьдесят шесть записей. Примерно столько же лет им потребуется, чтобы соотнести это всё с картой и найти на местности, которой, возможно, уже не будет существовать. Инь Юй немного скованно улыбнулся. — У нас на западе живёт много разных людей, они готовят странные вещи. Ты пробовал сухое, очень солёное мясо с ягодами? Не помню, как называется, там сложное слово. От него сильно щиплет губы и весь рот начинает гореть. Они заедают это всё лепёшками с кунжутом. Инь Юй невольно сглотнул слюну. Цюань Ичжэнь ещё сильнее оживился и взял его за руку, практически подпрыгивая от нетерпения. — Шисюн, сегодня праздник с теми зелёными пирожками. В нашем клане приготовили столько всяких блюд! Я чувствовал запах, пока летел сюда. Мы можем невидимыми присоединиться к застолью. — Ичжэнь, это всё равно что украсть чужую еду, — попытался вразумить его Инь Юй, слишком поглощённый ощущением, как холодные пальцы Цюань Ичжэня нагреваются от его горячей ладони. — Это же наш клан, шисюн. Они поклоняются нам, как божествам. Нет ничего плохого в том, чтобы брать их подношения. Инь Юй не мог поверить, что уступил ему. Они сели на свободные подушки за общим столом, скрытые от глаз всех, кроме друг друга. Цюань Ичжэнь сменил свои одежды на форму клана, и от этого ностальгические чувства Инь Юя только усилились. Цинтуани были такими же вкусными, как триста лет назад. Слизывая красную бобовую пасту, Инь Юй слушал, как Цюань Ичжэнь рассказывал ему о Черноводе. Он говорил так же, как обычный житель Империи, но Инь Юй всё равно улавливал в его голосе тот самый певучий акцент. Их окружали совершенно обыденные разговоры юных учеников: мечи, подпаленные во время охоты усы шифу и даже, хм, кое-какие фривольные весенние истории. К вечеру на территорию клана опустился туман, и ученики стали перебираться в общие спальни, чтобы нагреть комнаты перед сном. Круглые фонари под крышами домов стали загораться один за другим, повинуясь наложенному заклинанию старейшин. Комната, где Инь Юй и Цюань Ичжэнь остались вдвоём, погрузилась в полутьму. С улицы сюда проникал влажный зябкий воздух. Цюань Ичжэнь потянулся, словно сытый кот, и лёг головой на колени Инь Юя. Он поёрзал в поисках удобного положения и замер, закрывая глаза. В слабом свете нескольких свечей Инь Юй рассматривал его расслабленный профиль и осторожно играл с кисточкой на его серьгах. Пустота в его груди превратилась в лёгкость. Каждый глоток воздуха того места, где он провёл свою юность, наполнял его тело покалывающим чувством свободы. Если бы не Цюань Ичжэнь, ничего этого не было бы. — Ичжэнь, — тихо позвал Инь Юй. — М? — Спасибо. Цюань Ичжэнь повернулся к нему лицом и кивнул. — В следующий раз, если шисюн захочет есть, он может просто сказать мне. Инь Юй имел в виду совсем другое, но это не имело значения. Он улыбнулся. Выражение лица Цюань Ичжэня изменилось. Он опёрся о подушку и резким движением встал. Его кожа была молочно-белой, но губы всё ещё казались полными пульсирующей красной крови. Инь Юй почувствовал их тепло рядом с собой, и замер. По его щеке скользнул завиток волос у лба Цюань Ичжэня. — Я так рад, что шисюн снова улыбается мне, — произнёс Цюань Ичжэнь, обхватывая его шею. Инь Юй смог только неловко похлопать его по спине. Горячая волна переливалась вверх и вниз по его животу. Он не мог поверить, что в самом деле ждал… чего-то. Вдалеке ухнула сова. Голоса членов клана смолкли. Было слышно, как крупная ночная бабочка бьётся о корпус фонаря, привлечённая его светом. Инь Юй должен был вернуться на Небеса, Цюань Ичжэню предстояло лететь во владения Черновода. Они расстались на самой высокой горе во владениях клана, одновременно оторвавшись от земли. Золотое сияние перьев и жемчужно-белые потоки божественной энергии на несколько мгновений смешались в глазах Инь Юя, пока его сознание неслось к Небесным вратам. Он дал обещание Цюань Ичжэню в следующий раз позвать его у надгробия, хотя не знал, когда будет готов к новой встрече. Сердце у него в груди было и согрето, и обожжено эмоциями. Оказавшись на Небесах, Инь Юй запросил разрешения на встречу с Се Лянем. К его удивлению приглашение в императорский дворец последовало немедленно, и не успел он мысленно закончить фразу, как слуги в строгих одеждах цвета нефрита, привели его к дверям тронного зала. — Ваше Высочество Инь Юй, я как раз искал встречи с вами, — поприветствовал его Се Лянь, вставая с трона. Его одежды были украшены вышивкой с драконом, в волосах сверкало украшение из золота и нефрита. Он уже совсем не был похож на странствующего даосского монаха, каким Инь Юй увидел его когда-то давно в их первую встречу. Теперь это был молодой правитель с добрым, но цепким взглядом, от которого не утаятся никакие злые помыслы. — Ваше Императорское Величество, — Инь Юй коротко поклонился, — Его Высочество Циин, то есть, Цюань Ичжэнь, стал призраком. — Я хотел рассказать вам то же самое, — рассмеявшись, Се Лянь взял с круглого стола свиток. — В Королевской столице ходят слухи о кудрявом юноше с большими золотыми крыльями, что сражается с монстрами от имени Черновода. Я попросил дворец Линвэнь собрать информацию, и они записали для меня историю со слов людей. Приняв свиток, Инь Юй развернул его и пробежался глазами по ровным столбцам иероглифов. В день гибели девяти трёхлапых ворон, одна из них уронила в Небесные сады золотое яйцо. Оно провело несколько сотен лет, вскармливаемое солнечными лучами и божественной энергией. Внутри него зародился буйный, непокорный дух. Боги не обращали на него внимания. Все, кроме одного, который взял его под свою опеку и научил самосовершенствованию. Дух слушал этого бога, но из-за своего воинственного характера доставлял ему множество неприятностей и стал причиной его изгнания. Духа вынудили занять место этого бога. Как бы он ни желал броситься на землю вслед за своим покровителем, другие боги держали его на золотых цепях, изредка позволяя исполнить молитвы людей. Когда Небеса пали в битве с Белым Бедствием, золотое яйцо упало в море, угодив в пасть к морскому чудовищу, чьи зубы напоминали пики скал, а плавники — горный хребет длиной в сотни ли. В желудке рыбы яйцо впитало энергию морской волны и треснуло, явив миру златокрылого Пэна. Находясь в плену у морского чудовища, птица лишь на несколько часов выходит на сушу и скрывается в море, стоит солнцу закатиться. Но иногда, в тоске по своему небесному наставнику, она странствует по миру, принимая человеческий облик, и устремляется в Небеса, рождая гром и дождь. Инь Юй поражался способности людей сплетать воедино правду и вымысел. Конечно, увидев сияющие крылья Цюань Ичжэня, кто усомнится, что перед ним легендарное существо — дитя солнца и моря. Только Инь Юй помнил, что «дух яйца» был всего лишь перемазанным в грязи ребёнком, от которого отказалась родная община. — Я подумал, что совпадений слишком много, — сказал Се Лянь, когда Инь Юй закончил читать, — но сложно себе представить, что Черновод и Цюань Ичжэнь сотрудничают друг с другом. — Ваше Императорское Величество, по словам Цюань Ичжэня, Черновод стремится вознестись. Методы его самосовершенствования похожи на те, что использовал Ши Уду. Я думаю, он забрал судьбу Повелителя Вод и вынужден был найти кого-то на место младшего брата. Поэтому он оставил Цюань Ичжэня у себя. — Это многое объясняет, — Се Лянь присел на подлокотник своего трона и задумчиво посмотрел на резную оконную решётку. — До случившейся трагедии Хэ Сюаня описывают как трудолюбивого и небезразличного человека. Даже если он следует по чужому пути, это постепенно возвращает его к утерянной личности. Когда-нибудь круговорот боли между ним и братьями Ши прервётся. Инь Юй был слишком истощён мыслями о Цюань Ичжэне, чтобы впустить в свой разум кого-то ещё. Отбив поклоны у могил предков, люди наводнили храмы богов, едва взошло солнце. Инь Юй даже не осознавал, насколько сильно не покривил душой, сказав Цзянь Юю, что на Небесах всё изменилось, пока не оказался двадцать восьмым в очереди у Небесных врат. Бог войны перед ним в нетерпении отстукивал пальцами рваный ритм по рукояти меча. Его сосед со свитками изречений древних мудрецов при каждом резком звоне металла бормотал себе под нос рифмы к иероглифу «раздражение». Следом подошли два бога ремёсел, один с огромным молотом, второй с расписным горшком. Раздался треск глины, и Инь Юю пришлось отпрыгнуть в сторону, чтобы увернуться от удара. Пока оружейный мастер Небес и покровитель всех гончаров выясняли, кому следует внимательнее следить за своими духовными артефактами, в облаках исчезло уже шестеро небожителей. На их место в конец очереди подоспело ещё двенадцать. По улицам Небесной столицы гулял тот самый дух постоянного движения, который привлекал заскучавших богов в Призрачный Город. Их рвение отвечать на молитвы не могло продлиться долго, но, почувствовав вкус жизни среди аромата небесных фруктов, они уже не дадут ему исчезнуть окончательно. Четырнадцать восходов солнца Инь Юй провёл в работе. Ему так и не удалось насладиться обновлённым воздухом Небесной столицы, ведь молитвы людей ни на день не давали ему забыть о Цюань Ичжэне, и это имя отдавало горечью во рту. Сезон подходил к концу. Чиновники средних Небес при дворце Небесного Императора собирали отчёты богов о выполненных поручениях и заработанных заслугах. Раскурив свои любимые благовония, Инь Юй сел на бархатную подушку перед письменным столом и пробежался глазами по подставке для кистей в поисках своей любимой с персиковыми цветами на древке. В ящике для бумаги его пальцы наткнулись на мешочек цянькунь, тот самый, который передал ему Черновод. Инь Юй отложил в сторону и кисть, и бумагу и достал три свитка, исписанные мелким почерком Ши Уду. Чтобы испепелить их, достаточно было написать в воздухе всего два иероглифа заклинания, но рука Инь Юя вместо этого нерешительно распустила ленту и разгладила бумагу. В тексте говорилось вовсе не о смене судеб, а о том, какими способами можно увеличить другому человеку шансы пройти Небесную кару. Многие из них были знакомы Инь Юю. Перед родами его мать отвели в отдельную постройку с идеальным фэн-шуем, где до этого восемь заклинателей в течение восьми дней улучшали потоки ци. Инь Юй родился именно в тот день и именно в тот час, когда звёзды сулили наибольший потенциал к вознесению. Судьбой ему было предначертано непременно получить то, что он желает от всего сердца. И вера в это помогала ему трудиться упорнее. Но… Инь Юй опустил взгляд на чёрный рукав, по краю которого шла красная лента из шёлка с вышитым на ней золотым узором. Триста лет назад на этом запястье был простой кожаный наруч, скрывающий проклятую окову. Триста лет назад, узнав от Чэнчжу историю Хэ Сюаня, он почувствовал, будто его блистательная судьба была так же вероломно украдена. Но Цюань Ичжэнь не божок-пустослов и не Ши Уду. Он не стремился на Небеса и не хотел того, что произошло. На самом деле… На самом деле Инь Юй не знал, какие желания двигали Цюань Ичжэнем тогда и к чему он стремился сейчас. Были ли у него цели? Или он так же, как Инь Юй, продолжал существовать, чувствуя себя потерянным для настоящей жизни? Инь Юй должен был немедленно увидеть Цюань Ичжэня. Над миром смертных нависли тяжёлые тучи. Воздух казался душным и сухим, как бывает перед сильной грозой. Инь Юй летел к земле в виде сгустка перламутровой энергии и перебирал в голове слова, которые собирался сказать Цюань Ичжэню. Его мысли походили на разлетающиеся засохшие листья, среди них не было прекрасных цветов. Не ожидав увидеть у могилы золотое пятно, Инь Юй тяжело приземлился, в паре чи от фигуры, что стояла здесь. — Шисюн! От радости крылья Цюань Ичжэня раскрылись, будто сияния в глазах было недостаточно, чтобы Инь Юй мысленно провалился под землю. Пуховые перья попали ему в нос, отчего резко захотелось чихнуть. — Ичжэнь, давно ты пришёл сюда? — спросил Инь Юй, поборов свою растерянность. — Только что. Меня привела сюда эта штука, — Цюань Ичжэнь задумчиво покрутил в руках длинный тонкий предмет. Глаза Инь Юя расширились, когда он узнал, что это. Нефритовая шпилька для волос. — Шисюн, это был ты? — Нет! — быстро ответил Инь Юй. — Ты говорил, что поставил сюда это надгробие, значит её положил тоже ты. Цюань Ичжэнь умел соображать, когда это было совершенно некстати. — Нет, я понятия не имею, откуда она взялась. Инь Юй поймал внимательный взгляд Цюань Ичжэня и только сейчас понял, что они до сих пор стоят слишком близко. Несколько капель дождя упало на каштановые волосы и скатилось вниз, не задержавшись ни на одной пряди. Они не могли намокнуть, ведь были всего лишь иллюзией. Сердце Инь Юя заныло. — Шисюн. — Что? — отозвался Инь Юй резче, чем следовало бы. — Твой голос звучал так же, когда ты скрывался под маской. Шисюн правда не хочет видеть меня? Наконец-то он понял. Вот только сейчас Инь Юй пришёл сюда, чтобы встретиться с ним. Он молчал, пока накрапывающий дождь не усилился. — Нам следует найти более сухое место. Цюань Ичжэнь кивнул. Они снова вернулись в клан. Инь Юй присел на скамью в безлюдной беседке, отгороженной от мира стеной воды. По взмаху его руки внутри вспыхнул невидимый для смертных огонь. Волна тепла мгновенно прорезала влажный холодный воздух и опалила ему лицо. Очертания беседки зарябили. Этот огонь не был настоящим живым костром, но Инь Юю казалось, будто пахнет сгорающей древесиной. Цюань Ичжэнь продолжал крутить в руках заколку и не сводил с Инь Юя глаз. В своей истинной форме ему было непросто уместиться под крышей. Вода попадала на перья, и он вздрагивал, встряхивая ими громче капель, барабанящих по черепице. Ему пришлось расправить крылья и вытянуть их вдоль столбов, будто обнимая пространство беседки. Инь Юй вздохнул, когда возня напротив него закончилась, и с лёгким уколом страха посмотрел в немигающие золотые глаза. — Ичжэнь, что держит тебя здесь? Цюань Ичжэнь в растерянности наклонил голову и уже открыл рот, чтобы что-то сказать, но Инь Юй продолжил: — Призраки самосовершенствуются, черпая силы из сожалений своей прошлой жизни. Ради могущества они заставляют свою неприкаянную душу сильнее страдать от недостижимого желания. Этот путь противоестественен природе человека и несёт только боль. Если ты привязан к этому миру из-за меня, то скажи, чего ты хочешь, и я помогу тебе упокоиться с миром. Даже Хуа Чэн, чья одержимость была связана с любовью, был глубоко несчастен и одинок. В противном случае он не лёг бы в постель с таким, как Инь Юй. — Шисюн, я не хочу покоиться с миром! — Цюань Ичжэнь практически выкрикнул эти слова, испуганно подавшись вперёд. — Пока шисюн здесь, я не могу исчезнуть. Инь Юй сжал зубы, чтобы не выпустить на волю раздосадованный вздох из своей груди: — Что именно тебе нужно? Зачем ты искал меня? Зачем продолжаешь преследовать даже после смерти? — Я хочу сделать шисюна счастливым, — ответил Цюань Ичжэнь с гордостью в голосе. Этот разговор терял всякий смысл. — Кто тебе сказал, что это вообще возможно? — холодно сказал Инь Юй, сминая пальцами полы своих одежд. Цюань Ичжэнь ещё сильнее наклонился к нему и положил ладони на его колени. В его решительных глазах отражался свет огня. — В клане шисюн много улыбался. Люди не улыбаются, когда несчастливы. Поэтому я привёл шисюна сюда. Его слова была по-своему разумны, и Инь Юй даже не знал, как можно с ними поспорить. Аккуратно отодвинув ладони Цюань Ичжэня со своих колен, он сказал: — Счастье не имеет отношения к клану. Или к Небесам. — Тогда я буду искать другой способ. Я не хочу, чтобы шисюну было больно из-за меня. — Что, если единственный способ — развеяться по ветру? Крылья Цюань Ичжэня поникли. — Шисюн правда этого желает? Инь Юй не мог сказать наверняка. Его мечта о жизни без Цюань Ичжэня исполнилась на несколько дней, и это не принесло ему хоть какого-то облегчения. Скорее он думал, что лучше бы умер сам. — Я не знаю. Но ты продолжаешь бегать за мной, словно влюблённая дева, и это унижает нас обоих. — Шисюн, я не дева! Инь Юй усмехнулся: — Разумеется, нет. И ты всё ещё не знаешь, что такое взрослая любовь. — Нет, — неожиданно серьёзно сказал Цюань Ичжэнь. — Что «нет»? — опешил Инь Юй. — Нет, я знаю. — О, конечно, я объяснял тебе. Но чтобы понять это чувство, его надо прожить. Здесь как с боевым приёмом, который ты увидел в исполнении наставника. Овладеть им можно только через тренировки. Цюань Ичжэнь накрыл напряжённые кисти Инь Юя своими ладонями. — Я люблю шисюна. Я люблю шисюна. Что? Инь Юй ошарашенно смотрел в золотые глаза. Жар разливался по его лицу, щекам, заставлял гореть кончики ушей. Не встретив сопротивления, Цюань Ичжэнь осторожно погладил кисти Инь Юя подушечками больших пальцев, и от лёгкой щекотки по всему телу прокатилась волна удовольствия. Инь Юй то сдерживал за зубами триумфальный возглас, то зажимал мышцы живота вместе с рвущейся наружу паникой. Его мысли крутились в беспорядке, и он выбрал самый глупый ответ на признание, который только можно было вообразить. — Я не знал. Цюань Ичжэнь заулыбался, будто не слышал ничего более желанного за всю свою жизнь. — Я говорил шисюну. Инь Юй не мог пошевелить губами и просто замотал головой. Он бы не забыл такое. Цюань Ичжэнь взял его правую руку и приложил к своей щеке: — Я говорил шисюну, что хочу всегда охотиться на монстров, посещать разные уголки света и пробовать странные местные блюда рядом с ним. Ну конечно, что ещё в представлении Цюань Ичжэня должна была делать любящая пара. Инь Юй помнил этот разговор. Ему и в голову не приходило, что Цюань Ичжэнь спрашивал о женитьбе на нём не из простого интереса. — Ичжэнь, двое мужчин не могут сыграть свадьбу. За триста лет ничего не изменилось. — Но они могут быть вместе, если захотят. Я видел таких. Выглядят счастливыми. Могут быть вместе, если захотят. Защиты Инь Юя были сломаны. Смелость Цюань Ичжэня просачивалась в его сердце, и закрывать дверь становилось всё тяжелее. Инь Юй осторожно высвободил свою руку, встал и мягко спросил: — Ичжэнь, где твоя шпилька для волос? Позволь мне помочь тебе надеть её. Цюань Ичжэнь радостно кивнул и положил на его ладони холодное нефритовое украшение. Он дёрнулся в попытке развернуться спиной, но одно его крыло тут же намокло от дождя, а второе чиркнуло воздух в опасной близости от огня. Инь Юй подпалил рукав, машинально остановив Цюань Ичжэня за плечо. В коконе из крыльев осталось место только для них двоих, почти прижавшихся друг к другу, и небольшого костра. А ведь снаружи беседка казалась такой большой... Инь Юй почувствовал, как Цюань Ичжэнь взволнованно выдохнул ему в рёбра, когда он вплотную наклонился к нему. Смущение Инь Юя опалило ему щёки с новой силой. Прикусив губу, чтобы отвлечься от многих нежелательных чувств, Инь Юй взял в руки высокий кудрявый хвост Цюань Ичжэня. Его пальцы словно погружались в туман. Пряди расплывались перед глазами, хотя шпилька, уже ставшая частью призрачного мира, с лёгкостью прошла через отверстия в заколке и прочно закрепилась в причёске. Цюань Ичжэнь был мёртв. Его тело было иллюзией, созданной духовной энергией. Какие бы коварные звёзды ни освещали день его рождения, теперь они оба были свободны от этого. Инь Юй пригладил каштановые волосы, использовав немного духовных сил. Он случайно задел пуховые перья и вздрогнул от лёгкого щекочущего ощущения на пальцах. Крылья Цюань Ичжэня были как настоящие: края образовывали чёткую линию и каждое перо мягко качалось от ветра. От них сильнее всего веяло духовной силой, и сердце Инь Юя сжалось от осознания, что они воплотили в себе стремление Цюань Ичжэня к нему. Те несколько сотен лет, которые он провёл в разлуке с любимым человеком, не зная, что его ненавидят. — Шисюн впервые дарит мне что-то не на день рождения, — прервал молчание Цюань Ичжэнь. Смысла утаивать правду больше не было. Инь Юй сделал глубокий вдох. — Я хотел подарить её тебе на день рождения в тот год, когда меня изгнали с Небес. Ты потерял шпильку во время военного парада и выглядел очень расстроенным. Я сразу же пошёл к лучшему ювелиру на Небесах и заказал тебе новую. Но до наступления осени я изменил своё решение и заставил себя забыть о ней. — Почему? Она очень красивая. — Потому что… Потому что ты присутствовал на этом параде, а я нет. Потому что ты мог купить двадцать таких заколок, а я только одну. Как бы усердно я ни трудился, ты превзошёл меня, Ичжэнь. Тебе досталось всё, к чему я стремился, и я не мог с этим смириться. Цюань Ичжэнь втянул плечи. Из царственной птицы он за мгновение превратился во взъерошенного птенца, выпавшего из гнезда. — Я причинил шисюну столько боли, а он хранил для меня шпильку триста лет. — Ох, нет, — Инь Юй рассмеялся, — та шпилька была уничтожена вместе с моим дворцом. Я просто нашёл похожую и положил в твою могилу. Это должно было помочь мне принять всё произошедшее. — Шисюн простил меня? — глаза Цюань Ичжэня расширились от удивления. Инь Юй колебался с ответом. Обида и зависть всё ещё терзали его колючими иглами где-то в глубине души, но, узнав о чувствах Цюань Ичжэня, он посмотрел другим взглядом на многое, что когда-то вызывало у него раздражение. Может, если Инь Юй научится лучше понимать это дитя улицы, они смогут сблизиться друг с другом как раньше. Или стать ещё ближе. — Цюань Ичжэнь, во всех трёх мирах не найдётся существа, приносящего мне больше проблем, чем ты, — устало сказал Инь Юй. — Ммм. — Но мои сожаления остались в прошлом. Я гнался не за своей судьбой и потерпел неудачу. В этом не было твоей вины. — Шисюн! — вскрикнул Цюань Ичжэнь и обвил руками талию Инь Юя. Инь Юй пошатнулся и угодил ногой в костёр. В считанные мгновения огонь был погашен, и запах жжёной кожи сапог едва успел дойти до его ноздрей. Совсем рядом просвистела первая молния, и сразу же за ней последовал высокий раскат грома. Инь Юй улыбался, похлопывая Цюань Ичжэня по спине. Тепло разливалось у него по груди, и он не заметил, в какой момент забыл о духовном щите, делающем его невидимым для смертных. — Я-то думал, кто в такую погоду захочет выйти из тёплых спален клана, а это шумит наш Сяо Чжэнь. Инь Юй и Цюань Ичжэнь мгновенно приняли боевые стойки и повернули головы к источнику этого глубокого, слегка хриплого голоса. Мужчина, подошедший к их беседке, отвёл в сторону складной зонт и позволил им рассмотреть своё лицо. Его усы и волосы стали пепельно-белыми, но за триста лет он практически не изменился. — Шифу? — выдохнул Инь Юй. — Не может быть, он должен быть уже слишком старым. Цюань Ичжэнь подошёл вплотную к мужчине и с подозрением заглянул в его глаза. Инь Юй чувствовал, сколько духовных сил собралось в золотых крыльях, сияние которых казалось мерцающим сквозь дождь. — Как непочтительно говорить такое о своём учителе, — пожурил шифу, даже не попытавшись добавить строгости своему голосу. — Сяо Чжэнь, ты обучался в клане восемь лет и даже не знаешь, насколько велик срок жизни мастеров, близких к слиянию с великим дао? Цюань Ичжэнь замотал головой. — Я слишком баловал тебя, — шифу завёл руки за спину, — каким бы ни был твой талант, он не восполнит отсутствие знаний. — Ммм. Инь Юй стоял под крышей беседки в одиночестве, ощущая себя сорняком позади персикового дерева. — Этот ученик благодарен за честь поприветствовать шифу, — громко сказал он, сложив руки в учтивом поклоне. — А-Юй, ты тоже посетил родной клан. Неужели шифу не заметил, что Инь Юй был здесь всё это время? — После твоего вознесения я не думал, что мне выпадет шанс сказать тебе, насколько я горжусь моим лучшим учеником. — Шифу, разве ваш лучший ученик не Цюань Ичжэнь? — медленно поднимая глаза, спросил Инь Юй, внутренне содрогнувшись от собственной дерзости. — Шисюн! — Цюань Ичжэнь двинулся к нему, но Инь Юй жестом остановил его. Шифу оглядел их обоих и улыбнулся. — Что ж, давайте вместе присядем под крышей. За рощей ударило сразу две молнии, осветив их белой вспышкой. — А-Юй, — начал шифу, опустившись на каменную скамью между ними, — хотя ты сын моего названного брата, я никогда не позволял тебе столько вольностей, сколько Цюань Ичжэню. Я вижу, что из-за моего отношения к нему ты стал чувствовать, будто тебя отбросили на второй план. Это было именно то, что чувствовал Инь Юй. От сдерживаемой горечи между его бровей залегла складка. Цюань Ичжэнь не сводил с него глаз, обеспокоено поглаживая свои намокшие перья. — Но к какому бы наставнику ни попал Цюань Ичжэнь, его редчайший талант выковал бы из него бога войны. Все мои знания и умения, опыт, накопленный за годы самосовершенствования, я вложил именно в тебя. Инь Юй ошарашено смотрел в мягкие глаза шифу. — Ты был не просто прилежным учеником, ты внимал моим наставлениям и пропускал их через своё сердце. Передать духовное наследие клана тому, кто смог глубоко его постичь — мой главный успех, как учителя. Похвала разливалась в груди Инь Юя словно грушевый сироп. Её вкус был сладок, как сладкая рисовая каша после нескольких лет трапез из горьких кореньев. — Боюсь, я всё же не оправдал ожиданий шифу, — слабо улыбнулся Инь Юй, — вопреки предсказанию, что шифу подарил мне на совершеннолетие, вознесение оказалось для меня скорее тяжёлым испытанием. Цюань Ичжэнь дёрнулся, будто вот-вот бросится к Инь Юю и заключит его в свои объятия. Его челюсть была сжата настолько, что на шее отчётливо выступили жилы. Инь Юй торопливо отвёл от него взгляд. — Ты прошёл тернистый путь и прожил достаточно, чтобы познать всю суть противоречий человеческой души, — произнёс шифу после недолгого молчания, — твоё ученичество окончено, ты больше не нуждаешься в моих наставлениях. Но позволь мне поделиться с тобой последней мудростью. Слова гадателя — лишь попытка сплести расплывчатые указания звёзд в красивую историю. Судьбою тебе был дарован уникальный шанс вознесения и обещан мощный духовный подъём, если ты не побоишься осуществить своё самое сокровенное желание. Ты с детства отдавал всего себя самосовершенствованию, я ни на мгновение не усомнился, что твоей заветной мечтой были Небеса. Если это оказалось не так, в твоём сердце живёт что-то другое. Звёзды не ошибаются, А-Юй. В отличие от людей. Я оставлю тебя подумать над этим. Шифу поднял свой мокрый зонт и встал со скамьи. Несколько капель воды попало на лицо Инь Юя, которое горело так сильно, что, казалось, могло испарить их. В оцепенении Инь Юй смотрел, как шифу делает пару шагов, останавливается на последней ступеньке беседки и вдруг поворачивается, вновь обращаясь к нему: — А-Юй, я вспомнил, что незадолго до своего вознесения ты хотел посвятить себя преподаванию. Класс, который я собирался полностью передать тебе, уже подарил нам нескольких прекрасных заклинателей, что служили клану до седин. Однако у меня на примете есть один ученик, указать верный путь которому сможешь только ты. Я вверяю тебе Цюань Ичжэня. Ваши судьбы уже давно сплетены. Фигура шифу растворялась среди потоков дождя. Инь Юй молча смотрел ей вслед. Самое сокровенное желание отчаянно боролось за место в его сердце, он был близок к тому, чтобы облачить его в слова… Осмелится ли? Цюань Ичжэнь нерешительно пододвинулся ближе. Остановившись всего в нескольких чи от Инь Юя, он расправил крыло прямо за их спинами. Инь Юй вздрогнул от лёгкой щекотки, которая прошлась по затылку. Перья обвивали его сзади и легко касались плеча. Он никогда не ощущал таких мягких и робких объятий. Инь Юй совершил ошибку, поймав устремлённый прямо на него взгляд Цюань Ичжэня. Любовь, сияющая в глубине золотых глаз, проникла в его сердце и сломала все препятствия. Ни желание стать богом, ни стремление достичь совершенства не укоренились в нём так глубоко, как те чувства, что хлынули на поверхность. Цюань Ичжэнь был его самым сокровенным желанием. Беседку осветило вспышкой сразу трёх молний. Улыбка Инь Юя расцвела, словно бессмертный лотос среди небесных прудов. Отвергнутая мечта давила ему на грудь в течение трёх сотен лет, Инь Юй боялся пробудить её, но она всё равно отрастила крылья. — Шисюн, ты словно светишься! — обрадовался Цюань Ичжэнь. В его звонком голосе было что-то не то. Сердце Инь Юя, едва сбросившее с себя тяжёлую ношу, тревожно ударилось о рёбра в предчувствии беды. — Ичжэнь, я должен сказать тебе… Инь Юй протянул руку к крылу Ичжэня и схватил только воздух. Золотые перья бледнели, теряли блеск. Он мог видеть очертания скамьи сквозь них. — Ичжэнь, что происходит?! — Шисюн наконец-то счастлив. Значит, я тоже. Как в такой ситуации он мог говорить настолько спокойно? — Ты… ты не можешь… Инь Юй задыхался от паники. Цюань Ичжэнь стремительно исчезал на его глазах. И не было способа объяснить ему всё, что сейчас пережил Инь Юй. Не было подходящих слов. Да провались оно всё в преисподнюю! Инь Юй схватил Цюань Ичжэня за затылок и притянул к себе. Его губы касались чего-то немного влажного, но едва ли он чувствовал, будто целует кого-то. С досадой выдохнув, Инь Юй резко отстранился и опустил руку, будто обжёг ладонь. — Я не думал, что шисюн захочет… — удивлённо сказал Цюань Ичжэнь, касаясь пальцами своих губ. — И теперь жалею. Всё равно, что вдыхать туман! Злости не удавалось заглушить боль Инь Юя. — Ох, тогда я стану непревзойдённым и поцелую тебя по-настоящему, — с гордостью объявил Цюань Ичжэнь, — подожди меня, шисюн. Пробив крышу беседки, молния ударила в Цюань Ичжэня и рассеяла его на сотни золотистых огоньков. Некоторые из них коснулись щеки Инь Юя, оставив после себя лёгкое покалывающее чувство. Инь Юй ждал Цюань Ичжэня в Праздник середины осени. Всю ночь, освещаемую светом фонарей, он провёл в воспоминаниях о том дне ровно триста шестнадцать лет назад, когда они встретились. По его просьбе шифу принял в клан ребёнка в потрёпанной иностранной одежде, едва говорящего на их языке. "Цюань Ичжэнь" стало его именем. День вступления в клан — новым рождением. Цюань Ичжэнь не вернулся на свой день рождения. Ни на этот, ни на следующий. Попав во дворец Небесного Императора по очередному поручению, Инь Юй встретил знакомое лицо. Хуа Чэн кивнул ему со своей обычной лёгкой усмешкой. Им хватило короткого обмена взглядами, чтобы поговорить о самом важном. Между людьми, привыкшими заполнять дыры в сердцах друг другом, невольно возникало полное взаимопонимание. Инь Юй определённо не станет скучать по подобным отношениям, хотя служба в Призрачном городе оставила воспоминания, которые он навечно сохранит в своём сердце. Терпение было одной из добродетелей, в которых Инь Юй был очень хорош. Чтобы стать непревзойдённым, Черноводу потребовалось двенадцать лет, Хуа Чэну — десять, а Цюань Ичжэню… пять. Солнце поднимается на востоке, но на этот раз оно взошло на западе. Золотой свет озарил тяжёлые тучи и затмил вспышки молний. Хлынул проливной дождь. Птичья трель перекрыла раскаты грома, и в воздух поднялись два сияющих крыла. У солнца были каштановые кудри и вожделеющий, почти одержимый взгляд. А ещё наглые и жадные губы. — Шисюн! — звал Цюань Ичжэнь в перерывах между короткими поцелуями. Инь Юй лежал под ним, придавленный к земле. Его затылок ныл после удара. Сердитый из-за недостатка воздуха и ошеломлённый стремительным возвращением Цюань Ичжэня в свою жизнь, Инь Юй в то же время, кажется, плакал от счастья. — Шисюн, я обещал поцеловать тебя! Ты чувствуешь? — Глупый ребёнок, ты сбил меня с ног! — выпалил Инь Юй, зарываясь пальцами в мягкий золотой пух на лопатках Цюань Ичжэня. — Я хотел обнять шисюна! — Ффх… — Шисюн, — Цюань Ичжэнь замер, глядя Инь Юю прямо в глаза. В его голосе была толика печали. — Я правда люблю тебя. — Ичжэнь, ради всего святого, помолчи, — Инь Юй залился краской. — Тогда я поцелую шисюна. И он всё поймёт. Губы Цюань Ичжэня были тёплые и мягкие. Немного шершавые от ветра. Живые. Это был настоящий, долгий поцелуй. Никому не было известно, сколько весит солнце, но Инь Юй точно знал, что свалившаяся на него с неба груда перьев — самая желанная тяжесть на свете.