Welcome Home - Radical Face
— Я к нему не поеду, — яростно отрезала стройная девушка в красной футболке, изо всех сил пытаясь сдержать проступающую в голосе предательскую дрожь и нервно теребя ручку сумочки, лежащей на ее коленях. Мимо проносились загородные монотонные пейзажи: разноцветными цветами проплывали вдали одноэтажные домики, столбами вставали дорожные указатели и яркие краски рекламных щитов, изредка мелькали широкими вытянутыми коробками супермаркеты с наполовину пустующими парковками. — А я тебя и не прошу, — ровно ответил темноволосый молодой человек, не отвлекаясь от обстановки на дороге. Щелчок поворотника, и арендованная машина плавно скользнула влево, перестроившись на крайний ряд хайвея. — Саске, зачем нам обязательно к нему заезжать? То, что мы проводили отпуск неподалеку, не значит, что надо тратить его последний день на этот бессмысленный визит, тем более, нас даже не приглашали! — Нас? — усмехнулся водитель машины и переключил передачу, увеличивая скорость. — Сакура, только что ты категорически заявила, что не хочешь со мной ехать, не так ли? — Ты же знаешь, у меня дела дома, сегодня вечером нам доставят кухонный гарнитур, ты что, забыл? Кто-то должен открыть им дверь! Вечно ты так, тебе ничего не надо! Думаешь только о работе и еще не пойми о чем, а как же дом? — менторским тоном отчитывала Сакура своего молодого человека. — И да, я не хочу к нему ехать. И не хочу, чтобы ехал ты. В конце концов, тебе нужен свободный вечер перед работой, хотя бы чтобы разобрать вещи, — настаивала на своем девушка, с упорством сверля изумрудным взглядом глаз парня. — Я вылечу сегодня вечерним рейсом и к ночи уже буду дома, а разбирать мне нечего. Я же не тащил с собой весь свой гардероб ради одной недели, как ты, — поддел тот собеседницу, сидящую рядом на пассажирском сидении. — Не хочешь заезжать к нему – не надо, но я должен, иначе это будет попросту невежливо. — Господи! Да вы не общаетесь уже несколько лет, не считая ваших секундных телефонных поздравлений с днем рождения раз в год! Что ты кому должен? — начала расходиться девушка, сжимая кулаки и учащенно дыша от раздражения. — Разрешаю тебе звать меня просто по имени, — ухмылка проскользнула по лицу Саске, когда он скосил черные глаза на свою подругу. — Саске, я тебе серьезные вещи говорю, что за глупости? — нахмурилась девушка, делая недовольный жест рукой. — И не уходи от ответа! Вот скажи мне, зачем тебе к нему ехать? — Сакура, то, что ты не хочешь, чтобы я навестил своего родного брата, дом которого находится всего в часе езды отсюда, – проявление нездорового эгоизма, не находишь? — вопросом на вопрос парировал темноволосый парень, играя педалью газа: этот разговор с Сакурой, будто хождение по бесконечному кругу, и эта необходимость оправдываться непонятно за что начинали его раздражать. — Он мой родственник, мы выросли вместе, а теперь он живет совсем один в другом штате, и я должен навестить его, раз уж я по стечению обстоятельств оказался рядом. Так делают нормальные люди. Или ты ревнуешь меня даже к моему брату, с которым мы перекидываемся двумя фразами раз в год по телефону и которого ты даже никогда в глаза не видела? — Я считаю, что, раз это наш первый совместный отпуск, мы должны провести его вдвоем от начала и до конца. И то, что ты сейчас сбегаешь от меня к этому недородственнику, который даже тебе не звонит и не пишет, – ненормально, и нет, Саске, так нормальные люди не делают. — Сакура… Тебе не хватило семи дней в полном уединении от всех? — вздохнул Саске, еле сдерживая нарастающую в нем бессильную злобу, и нажал на педаль газа. Сакура так сильно боялась его потерять, что они ссорились по поводу и без: девушка постоянно нуждалась в подтверждении его чувств, вызывала его на эмоции, а ему иногда было попросту нечего ей дать. Она вечно пыталась его контролировать, выпить его всего без остатка, привязать к своей ноге, сделать из него комнатную собачку на поводке – не дай бог сбежит. И Саске действительно порой хотел сбежать от всего: от вечно делающей из мухи слона Сакуры, от утомительной офисной работы в столице, от забирающей всю зарплату ипотеки на квартиру, от кредитов на машину и бытовую технику, от кухонных гарнитуров и тумбочек для спален, от прочих тягомотных дел, обязанностей, давящих на него всей неизбежностью взрослой жизни. И никуда ведь не деться, даже отпуск – и тот всего на неделю и под строгим взором его вечной надзирательницы, а потом он вернется в большой город, и опять пахать-пахать-пахать… И нет спасительной пилюли от этого замкнутого круга, нет выхода, все одно и то же изо дня в день. На него вдруг накатила оглушающая волна безнадежности, и его нога сильнее вдавила педаль газа, руки вцепились в руль, будто в штурвал корабля, который, как щепку, бросало в стороны штормящее море. — Дело не в том, что мне хватило или нет, а в том, что я не хочу тебя отпускать к нему одного. Вдруг он псих? — как ни в чем не бывало, продолжала гнуть свою линию девушка. — Живет один, семьи нет, даже с тобой не общается! Саске, я запрещаю тебе… Саске?! — испуганно ахнула она, и ее голос сорвался, тело резко мотнуло в бок, сумка свалилась с колен. — Саске, ты что, больной?! Сбавь скорость! Сзади донесся возмущенный сигнал гудка, пронзительно резанувший монотонный гул дороги – они подрезали машину, на огромной скорости перестраиваясь на соседний ряд. Саске, лихо маневрируя, с хладнокровным упрямством проигнорировал просьбу Сакуры, криво вытянул уголок рта вбок и выжал педаль до упора. Машина оглушительно завыла, подстраивая передачи под неистовую жажду водителя скорости, сжигая бензин без остатка, и с ревом рванула вперед. — Остановись, придурок!! Мы же разобьемся! — завопила девушка, зажав руками уши и зажмурив глаза, из стороны в сторону качаясь на сидении. Саске не смог сдержать прорывающийся смешок и с садистским удовольствием крутанул руль вправо под истошный вой сигналящих ему вслед машин. Адреналин мягкой волной окутал его суставы и голову, лишая мыслей, оставляя место только для коротких импульсов и молниеносных реакций. Молодой человек, отпустив все эмоции, искренне захохотал во весь голос, еще сильнее пугая вжавшуюся в пассажирское кресло девушку. — Идиот, останови машину!! Хочешь ехать к нему – едь, меня только высади! — его правое ухо начало закладывать от истеричных криков Сакуры. Неужели он чувствует облегчение от того, что смог хоть как-то отомстить ей за ее мозгоклюйство? Молодой человек наконец притормозил, и бешеная тряска, колотившая все внутренности машины, прекратилась. Взлохмаченные розовые волосы его девушки и ее дрожащие в ужасе зеленые глаза стоили того риска, на который он пошел. Теперь она, может, обидится на него и оставит его в покое. Для Саске их ссоры всегда были отдушиной, ведь после них Сакура с ним какое-то время не разговаривала в наказание, давая ему время на осознание своих промахов, только вот ей было невдомек, что для парня эти минуты были как оазис посреди пустыни. Он, может, разошелся бы с ней, но та же взрослая жизнь не стояла на месте, и возраст на рубеже третьего десятка уже давно принуждал его заводить семью, так же как и брать кредиты, работать с утра до вечера, ездить в отпуска в прибрежные городки соседних штатов - благо их было достаточно - и жить нормальной жизнью. Он в чем-то понимал своего брата, который, отказавшись от безумной жизненной скачки с препятствиями и обязательствами, выбрал отшельнический образ жизни в родительском доме на берегу океана и разорвал все контакты с внешним миром. Но все же Саске так не мог. Он не мог быть вечно один, как его брат. Поэтому и остановил свой выбор на той, кто сильнее всех других его добивалась, дольше остальных ходила за ним хвостом и наибольшее количество раз призналась ему в любви. Все же Сакура была наиболее подходящим ему вариантом, какой бы невыносимой она иногда ни была. — Я отвезу тебя в аэропорт, — пошел на мировую Саске, дотрагиваясь рукой до колена своей девушки. Он знал, что достаточно одного такого жеста, и она простит ему все. — Сегодня ночью я приеду. Все будет в порядке, не волнуйся. Саске ободряюще погладил ее рукой по ноге и немного отстраненно улыбнулся, изо всей силы пытаясь придать своему взгляду сердечность. И Сакура снова на это купилась, как предсказуемо. — Саске, тебе нужно улыбаться чаще, у тебя такая красивая улыбка. Ну вот и как тебе откажешь? — примирительно проворковала Сакура, глядя на него, как на дорогую редкую вещь, принадлежащую исключительно ей. — Позвонишь – скажешь, когда прилетаешь. Только не засиживайся долго, тебе завтра на работу, помнишь? Черноволосый молодой человек снисходительно позволил ей чмокнуть себя в уголок рта и поворотом руля направил машину к съезду с гудящей автострады.***
Двухэтажный деревянный дом высился на пригорке, выделяясь серой тенью на фоне солнца, клонившегося к закату. И до того этот ранний вечер был светлым и теплым, что Саске не удержался и, как ребенок, открыл все окна в машине, позволяя свежим порывам ветра беспрепятственно гулять по салону. Молодой человек прикрыл глаза и высунул руку в окно, лениво держа руль одними пальцами и полной грудью впитывая соленый морской воздух со стороны океана. Будь вместе с ним Сакура, она бы, конечно, запретила это невинное удовольствие – ее прическа испортится, волосы разлохматятся, она замерзнет и ветер сдует ее повязанный вокруг шеи платок. Но ее не было, она сейчас уже была в самолете, совершая двухчасовой перелет в столицу, где они жили вместе в многоквартирном доме. И сегодня вечером он проделает тот же маршрут, чтобы завтра в 7.30 встать на работу. Таковы были обязанности всех взрослых людей, и он заставил себя принять их, но не полюбить, хотя его работа ему нравилась и к тому же была высокооплачиваемой. Только забирала много сил и здоровья. Свежий бриз от морской воды стал холоднее, когда машина Саске приблизилась к зданию, стоявшему неподалеку от обрыва вниз к океану. Чем ближе он подъезжал, тем яснее понимал, что здесь абсолютно ничего не поменялось: все тот же зеленый плющ обвивает стены, закрывая окна, все то же деревянное выкрашенное белой облупленной краской крыльцо, тот же чердак, круглым оконным зрачком смотревший на всех гостей дома сверху. Саске мог поспорить, что он такой же пыльный, как в его детстве, когда он лазал по его темным углам, продираясь сквозь паутину. Это был их старый родительский дом в захолустном городке, откуда он годы назад, после окончания университета и смерти родителей, уехал в поисках себя, с молодой горячностью гонясь за красками жизни. Свое «я» он, пожалуй, так и не отыскал, зато жизнь за пределами скучного поселка действительно вкусил сполна, а потом устроился на престижную работу, взял квартиру в ипотеку, теперь вот нашел девушку, чтобы построить свое семейное счастье в другом месте. А брат так и остался здесь, и их дороги разошлись. Сколько он его уже не видел? Хозяин дома открыл дверь после первого звонка. — Добрый де… — Саске, мысленно ругнувшись, прикусил язык, который автоматически при виде малознакомого человека выдал официальное приветствие. — Привет, — он неловко прокашлялся, было необычно обращаться к брату вживую, — Итачи. — Здравствуй, Саске, — чуть приподнял уголки губ брат в своей фирменной едва заметной улыбке, — давно не виделись. Проходи, все уже почти готово. Саске замешкался. Глядя на Итачи, он хотел сказать, что старший брат ни капли не изменился, не постарел ни на год и все так же выглядит на двадцать семь, как и тогда, когда он видел его в последний раз. И даже стиль не изменил: прическа прежняя, разве что хвост волос стал еще длиннее, та же скромная, но опрятная домашняя одежда, тот же отстраненный взгляд черных глубоких глаз, в уголках которых теперь залегли едва заметные морщинки. Однако Итачи, так и не предоставив Саске шанса восхититься своей способностью сохранять молодость, отвернулся и ушел внутрь. — Ты быстро добрался. На машине приехал? — уточнил он из глубины дома, и до Саске долетело звяканье тарелок и шум включенной воды. — Да… — протянул черноволосый гость, снимая куртку и озираясь по сторонам. Саске позвонил брату час назад и осведомился о том, может ли навестить его, и тот, к удивлению молодого человека, сразу согласился, ничуть не поразившись такому неожиданному звонку. Итачи ничего не стал менять во внутреннем интерьере их старого дома, то ли отдавая дань родительским стараниям, то ли просто решив не заморачиваться. Молодой человек, идя по коридору и разглядывая фотографии на стенах, цветы и статуэтки на тумбочках, убеждался, что все это в точности повторяет его детские воспоминания. Где-то в глубине него всколыхнулось горькое чувство ностальгии. Тогда все было так просто… — Саске, — позвал его с кухни Итачи, — садись за стол, я сейчас подойду. По гостиной плыли звуки классической музыки, на застеленном чистой белой скатертью столе в строгом порядке были расставлены свечи, цветок в стакане и столовые приборы – что уж говорить, брат всегда был эстетом, даже эту черту он в себе сохранил. Гость немного замялся при виде ужина, который приготовил шеф-повар люксового ресторана в столице, не меньше. Запеченный лосось с лимоном и зеленью, изысканный салат с креветками, сырная нарезка, закуски… — И ты успел приготовить все это, пока я ехал? — опешил Саске, оглядывая расставленные по кристально-белоснежной скатерти яства, утопающие в округлых блюдах. — А кто сказал, что я успел? — донесся с кухни чуть насмешливый голос брата и через некоторое время явился он сам, неся в руках поднос с онигири. — Ты же все еще любишь эти рисовые треугольники? Саске вскинул бровь – неужели брат до сих пор помнит его вкусовые предпочтения? Непринужденность, с которой Итачи обходился с ним, поражала: он словно давно ждал Саске и был готов встретить его в любой момент, как если бы младший брат отошел в ближайший магазин за хлебом, а не уехал на семь долгих лет в другой штат устраивать собственную жизнь. — Сто лет их не ел, — усмехнулся черноволосый гость, чувствуя, как постепенно проходит скованность первой встречи спустя столько времени. — Как и все остальное, что ты наделал. Кулинарные курсы проходил? — Что, Сакура тебе их не готовит? — пропустив вопрос мимо ушей, без тени ехидства удивился Итачи и поставил поднос посередине стола. Саске снова, уже в который раз за последний час, недоумевал. Он разве говорил Итачи о своей девушке? Молодой человек точно не помнил, но, может, действительно сболтнул, когда звонил брату летом поздравить его с днем рождения четырьмя днями позже нужной даты. — Да нет, просто она… — «не знает, не хочет знать» было бы правдивым окончанием предложения, но такие подробности темноволосый парень счел неуместными и переиначил фразу, — …у нас времени нет. Мы оба работаем целый день. Вот сейчас только в отпуск вырвались, а так меня недавно повысили, и мы взяли квартиру в ипотеку, обставляем мебелью потихоньку, на машину кредит скоро выплатим и может даже… — Саске, ты счастлив? — неожиданно перебил его Итачи будничным тоном, присаживаясь на стул напротив и расправляя на коленях тканевую салфетку. — Что? — тупо переспросил Саске, не ожидавший такого прямого вопроса. — Ты счастлив? — скучающим голосом повторил брат и, не глядя на гостя, лопаткой положил себе кусок лосося на тарелку, а затем, выбрав из нескольких видов ножей подходящий для разделывания рыбы, аккуратно разрезал ее на куски. — Ну что ты сидишь, угощайся. Саске воззрился на хозяина дома, с небывалым аппетитом поглощающего содержимое тарелки и беспечно наслаждающегося трапезой. Нужно было что-то сказать, иначе затянувшееся молчание ответит само за себя. — Вполне, — вновь натянув маску взрослого успешного состоявшегося человека, соврал Саске и потянулся за онигири. Ему показалось, что напротив раздался едва слышный короткий смешок, но, когда он исподлобья метнул взгляд на собеседника, тот был полностью сосредоточен на рыбе.***
Они поговорили немного о последних новостях, погоде и работе – словом, всем том, о чем разговаривают малознакомые люди, когда не знают, о чем еще им разговаривать. Итачи больше не задавал ему граничащих с личным вопросов, перейдя на общие темы, но Саске почему-то все равно ловил себя на мысли, что говорит больше он. Молодой человек с некоторым раздражением отметил, что, несмотря на то, что он втайне считал себя успешнее брата, живущего в старом доме на окраине мира, Итачи, даже ничего не говоря, сохранял незримое превосходство над ним во всем. И Саске страшно это злило, так же, как в детстве, когда старший брат, что бы ни делал, был всегда лучше него. Теперь, не отдавая себе отчета в действиях, Саске сыпал сложными рабочими терминами, именами обедающих с ним во время ланча бизнес-партнеров, рассказами о путешествиях и покупке – черт бы его побрал – кухонного гарнитура, невзначай пытаясь продемонстрировать Итачи, что он наконец-то смог его обыграть. А старший брат лишь слушал, снисходительно склонив голову набок, и иногда задавал уточняющие вопросы, умело поддерживая диалог и направляя его в нужное русло. Он даже не пытался ничего противопоставить жизненным успехам Саске, и то, что он не желал вступать в эту глупую детскую игру, меряясь с ним свершениями, ужасно раздражало молодого человека, но остановиться он уже не мог. Что он пытается доказать Итачи теперь, когда они уже чужие друг другу люди? Зачем ему это? — Ты будешь белое или красное? — поинтересовался хозяин дома, когда праздничный стол был уже почти пуст. — Вино? — уточнил Саске, откладывая вилку и нож и вытирая губы салфеткой. — Да. Есть сухое, полусладкое… — Итачи, извини, но я за рулем, — прервал брата молодой человек, приподнимаясь с места. — И мне уже пора, времени много. Спасибо за ужин. — Ты даже не останешься на ночь? — искренне удивился старший брат, с написанным на лице неподдельным изумлением глядя на Саске. — Я не могу, мне завтра на работу в офис, у нас рано утром совещание, сегодня был последний день отпуска… А ведь еще на самолете лететь несколько часов, я совсем ночью дома буду, если задержусь, — начал неловко оправдываться молодой человек, как будто только что обидел собеседника. Хотя ему и самому не хотелось уезжать. Этот старый дышащий спокойствием дом, где прошло их с Итачи детство, те же обои, та же люстра на потолке, тот же старший брат напротив – все это напоминало ему о далеких безвозвратно ушедших днях, и ему так не хотелось возвращаться обратно в кипящую проблемами столичную жизнь с ее стремительным темпом. Но он вырос и не может предаваться ностальгическим воспоминаниям – у него есть обязательства перед шефом, перед кредиторами, перед Сакурой, да даже перед фирмой, которая доставила им мебель – нужно было оплатить счета. — Саске, ничего страшного. Я понимаю, — вошел в его положение Итачи и мягко приподнялся со стула, с легкой улыбкой глядя на гостя. — Спасибо, что навестил меня, было приятно тебя увидеть и поговорить с тобой. И… я рад, что у тебя все хорошо. Молодой человек ответил ему сдавленным кивком, и, проглатывая невысказанное – ведь взрослые не имеют права жаловаться и не должны признавать, что предпочли бы вечно оставаться детьми – встал. — Саске, не мог бы ты достать с полки на кухне бутылку белого сухого? Ту, что с желтой пробкой, — деловито собирая тарелки со стола, обратился к нему Итачи. — Раз уж ты уезжаешь, придется мне одному правильно завершить сегодняшний вечер. Не могу отказать в себе в привычке, — он обезоруживающе растянул губы в своей призрачной улыбке. Черноволосый парень непонимающе вскинул брови и озадаченно посмотрел на старшего брата. — А я пока найду кое-что, хочу дать тебе с собой, — уловив вопрос во взгляде Саске, договорил Итачи. — Только возьми лестницу, а то не дотянешься. Она рядом с холодильником. Саске кивнул и побрел на кухню, взглядом ища лестницу, без которой выполнить просьбу брата было бы затруднительно. Итачи в своем репертуаре: сидит тут один в огромном доме, слушает классику, вино вечерами попивает – хорошо ему, наверное. Работает себе из дома, переводит статьи и учебники на врачебную тематику, даром что медицинский оканчивал, все равно не по специальности теперь устроился. И ему ведь хватает, а то, что настоящая жизнь мимо него прошла, его не трогает. Хоть бы семью завел, лет-то ему уже сколько. Разрозненные мысли проносились в голове Саске, и он сам так и не смог до конца понять, что он чувствует после разговора с братом вживую – гордость за себя или безотчетную зависть к нему. Лестницей оказалась доживавшая свой век стремянка, прислоненная к стене рядом с холодильником на самом видном месте. Еще одна странность его брата: кто держит такое старье дома, еще и на кухне? Неужели и это входит в его понятие эстетики? Саске вздохнул и приставил шаткую конструкцию к кухонному шкафу, на вершине которого под самым потолком чуть маячили белесыми пробками бутылки. Действительно высоко, Итачи что, все время карабкается наверх за своим богатством? Парень неуверенно поставил ногу на первую ступень – выглядела стремянка мягко говоря опасно. — Итачи! — окликнул он брата, второй ногой пробуя следующую ступеньку. — А другой лестницы нет? Эта какая-то не очень надежная. — Достаточно надежная, чтобы каждый вечер выдерживать мой вес, а как насчет тебя после столь сытного ужина – не знаю, — саркастически заметил Итачи из гостиной. Саске еще раз глубоко вздохнул и, держась за металлические перила, начал восхождение на недосягаемый с земли кухонный шкаф. Каждый пройденный им шаг расшатывал лестницу еще сильнее, и под конец он уже с трудом балансировал, словно акробат в цирке. На последнюю ступень становиться очень не хотелось – слишком высоко получалось от земли, и рука Саске повисла в нескольких сантиметрах от заветной желтизны пробки нужной ему бутылки. Как назло, она была задвинута в самую глубину пространства над шкафом, вызывающе переливаясь в свете кухонной люстры. Парень стиснул зубы – он что, не может даже вино достать? Итачи каждый день сюда за своим добром лезет, и ничего. Саске, собравшись с духом, ступил на самый верх ходящей ходуном стремянки, его пальцы прошлись по пластиковой обертке, цепляя пробку, и внезапно ступенька под его ногой с противным скрипом обрушилась вниз, слетая с крепления, предательски лишая молодого человека опоры. Он даже не успел ничего понять, как оказался на полу, скорчившись от пронзившей его правую ногу резкой тупой боли. Перед глазами поплыли разноцветные круги, кажется, он, ко всему прочему, расшиб себе затылок… Сознание Саске вместе с последними осязаемыми ощущениями черным покрывалом накрыла тьма.***
Каждую косточку тела ломило так, словно он не с полутораметровой лестницы упал, а с высоты пятиэтажного дома. Молодой человек болезненно поморщился и с трудом приоткрыл глаза, пытаясь осознать, где находится. Он лежал на кровати в до боли знакомой ему комнате со светлыми обоями, на стене напротив висел рисунок корабля по номерам, сделанный его детской рукой, а сам он был укрыт мягким бежевым пледом. Из приоткрытой форточки большого окна веяло соленым запахом океана, и мерно раздавался вдали шум разбивающихся о скалы волн. Полуденное солнце приглушенным светом падало на деревянный пол сквозь ажурный тюль, высвечивая бурое пятно от тайком пронесенного им в пятнадцать лет и случайно разлитого красного вина. Да, это была детская комната Саске, такая же, какой он ее запомнил много лет назад, держа в руках чемодан с вещами и в последний раз проходясь по ней равнодушным взглядом, прежде чем навсегда покинуть свое уютное гнездышко. Саске схватился за раскалывающуюся голову и нащупал на голове марлевый бинт, которым был обмотан его лоб и затылок. Издав болезненный стон, он попытался приподняться, но, вскрикнув, рухнул обратно на постель: с правой ногой явно было что-то не в порядке, он не мог пошевелить пальцами и даже сдвинуть ее с места. Вот это он попал. Рой беспорядочных мыслей пчелиным жужжанием наполнил его голову: он приехал к брату в гости, потом доставал с полки бутылку, и тут ступенька лестницы сломалась, и он полетел вниз, а теперь он лежит в своей бывшей комнате и за окном светит солнце… Лицо парня исказилось паникой, и он с ужасом начал шарить руками вокруг, пытаясь отыскать мобильный телефон. Уже сегодня он должен был быть на работе, Сакура ждала его еще вчера вечером, она наверное уже места себе не находит, а что подумает его начальник? Что он решил нахально продлить себе отпуск? Теперь ему наверняка предстоит если не увольнение, то суровый выговор, и может даже его лишат премии, а ведь она уже расписана на выплату процентов по кредиту и ипотеке, Сакура будет в ярости и снова начнет свои бесконечные нравоучения, а ему придется искать новую работу и выслушивать поучения своей девушки о том, что она была права и не стоило ехать к брату. А вдруг он не сможет никуда устроиться? Ведь тогда зарплаты Сакуры не хватит, чтобы выплатить долги, к ним домой придут кредиторы и заберут все, что было нажито ими за это время… Он срочно должен позвонить всем и объясниться, иначе вся его жизнь пойдет под откос: шефу, который, не увидев его на утренней планерке, уже наверняка сделал выводы о его профпригодности, своей сходящей с ума девушке, ждущей его дома, партнерам, с которыми у него на сегодня были запланированы три ланча, коллегам, нуждающимся в нем на работе… Вот как его угораздило именно в такой ответственный жизненный период влипнуть в эту дурацкую историю! Саске, задыхаясь от безумной гонки проносящихся перед его глазами страшных предположений о грядущих событиях, едва не заорал благим матом, так и не найдя телефон поблизости. — Как ты? — неожиданно прервал его полоумный поток мыслей голос брата. Итачи в домашнем белом халате, бесшумно войдя в комнату, поставил на тумбочку рядом с кроватью поднос с завтраком. — Где мой телефон?! — не своим голосом зарычал больной. — Саске, пожалуйста, успокойся, — прикрыв глаза, расслабленно произнес брат и неспешно отошел к окну, отодвигая тюль и позволяя солнечному свету осветить комнату веселыми желтыми бликами. — Я его забрал, чтобы он тебя не разбудил. Звонила Сакура, кажется, четырнадцать раз, и я четырнадцать раз ей все подробно объяснил. Потом твой начальник два раза, кстати, очень приятный молодой человек, мы договорились о трех с половиной неделях больничного для тебя. — Трех с половиной неделях?! — опешил Саске и схватился за затылок, который опять пронзила острая боль. — Но как? Без меня на работе не справятся, и у меня сегодня три сделки с владельцами компаний, на следующей неделе презентация проекта по запуску новой линейки товаров, я не могу просто лежать так! Парень попытался вскочить с кровати, но больная нога оказалась не готова к столь необдуманному движению, и он чуть не свалился с кровати. Крепкие руки подхватили его корпус и, как куклу, уложили обратно на постель. — Успокойся, я тебе сказал, — неожиданно жестко приказал Итачи, выпрямляясь, и продолжил уже мягче. — Для твоего шефа это не оказалось проблемой. Людям с переломами ног и сотрясением мозга показан постельный режим по крайней мере месяц. — Как переломами? Ты хочешь сказать, что моя нога… — ошарашенно выдавил молодой человек, поднимая остекленевший взгляд на Итачи. Он приподнял одеяло и сдавленно сглотнул, увидев толстый гипс, накрепко сдавливающий его правую конечность. — Да, у тебя трещина лодыжки, на твое счастье без смещения и осложнений, а также травма затылочно-височной части головы и парочка ушибов, — апатично подтвердил брат. — Ты здорово расшибся, падая с лестницы. Наверное, все-таки стоило мне самому подняться за той бутылкой. Саске сжал кулаки под пледом и скрипнул зубами – неужели брат намекает, что он даже такое простое действие, как достать вино, не смог выполнить? — Почему я не в больнице? — растерянно осведомился он. — Должен же я хоть где-то применить свое медицинское образование. Или ты мне не доверяешь? — усмехнулся Итачи, подходя ближе к кровати своего пациента. — Кроме того, твоя страховка не действует в этом штате, так что лечение в клинике обойдется тебе в копеечку, а тебе оно надо со всеми твоими ипотеками-кредитами-гарнитурами? Больному нечего было на это ответить: брат, как всегда, логично аргументировал свои действия и еще и умудрялся лишний раз поддеть с еле заметным сарказмом так, что обвинить его в этом было невозможно. — А моя машина? — хмуро поинтересовался Саске, рассматривая гипсовый бинт на ноге. — Я сдал ее за тебя назад в прокат, а обратно доехал на такси, — слабо улыбнулся брат. На любую претензию Саске у него находился готовый ответ, и молодой человек, утомленный разговором, обреченно вздохнул, сдаваясь, и устало откинулся на подушки. Обмотанная голова болела, и сейчас, конечно, нельзя было и подумать о том, чтобы куда-то идти в таком состоянии, тем более лететь на самолете в другой город. — Извини, что… — слабо пробормотал он, закрывая глаза, — …что так получилось. Что я тебя обременяю. — Саске, все в порядке. Под моим присмотром ты быстро поправишься, — серьезно заверил его брат. — А сейчас тебе нужно принять лекарство, пожалуйста, возьми стакан воды и выпей. Парень послушно проглотил россыпь таблеток, предложенных ему Итачи, ощущая, как его сознание снова плывет, утягивая в мир сновидений. Ветер тихо шуршал раздвинутой тканью тюля, мягкий солнечный свет наполнил комнату уютом, ухо ласкал отдаленный шум прибоя, и Саске вновь почувствовал себя ребенком, окруженным домашним теплом, не знающим ничего о взрослых проблемах, бизнес-сделках и невыплаченных долгах, наивно полагающим, что ему вечно будет десять и он всю жизнь проживет в своей комнате, окнами выходящей на синюю гладь океана. Может быть, Итачи специально отвел ему именно эту старую детскую комнату, чтобы всколыхнуть в нем давно забытое чувство тихого счастья от того, что просто существуешь.***
Саске, услышав зов, оперся на костыли и проковылял на открытую террасу, стеклянной стеной отделенную от гостиной и выходящую на обратную сторону дома. Замешкавшись у раздвижной прозрачной двери, он ловко перехватил костыль из одной руки в другую и ухватился пальцами за ручку, сдвигая ее вбок. В лицо дунул порыв свежего ветра, несущего с собой крики чаек, запах водорослей и морской соли, нагретой солнцем травы и пьянящей свободы, кружа голову и заставляя сердце биться чаще от непонятной радости. Перед глазами застыл бескрайний синий океан, белыми барашками обозначая идущие к берегу волны, разбивающиеся о берег, и их мерный гул был лучше любой музыки, эхом отдаваясь в ушах и лаская слух. Брат устроился в одном из двух кресел-качалок с ноутбуком на коленях и, услышав звук раздвигаемой двери позади себя, махнул Саске рукой на соседнее место, приглашая составить ему компанию. Молодой человек, щурясь от яркого солнца, ослепленный спокойным великолепием красоты вокруг, поплелся к креслу, стуча костылями о деревянный настил. Итачи помог ему опуститься в плетеное сидение и вернулся к своей работе. Они молча сидели рядом: брат сосредоточенно стучал клавишами ноутбука, а Саске растянулся в кресле, подставляя оранжево-желтому закатному солнцу тело. Куда ни глянь – открывался бесконечный простор, вдали виднелись яхты и корабли, чайки летали над обрывом, нежно шептали тронутые ветром стебли растений, прожженных солнцем. И Саске тянуло туда – в морскую даль, подальше от берега с людьми и их мелочными проблемами и бытовыми ссорами, с их никому не нужными материальными богатствами и бессмысленными заботами, с их вечной гонкой за счастьем, за которым гнаться на самом деле было не нужно. Оно было и так в их руках – достаточно было на минуту забыть о вечном беге по кругу с препятствиями, замереть, выронить из рук груз ответственности и оглянуться вокруг, отмечая детали. Ведь для счастья было нужно совсем немного – просто сидеть на берегу океана в кресле и наслаждаться криками чаек, шумом прибоя, солнечным светом и гудением кораблей вдали. — Итачи… — словно неожиданно приоткрыв для себя завесу главной жизненной тайны, Саске теперь захотел убедиться в том, что только что осознал. Брат оторвался от экрана ноутбука и вопросительно взглянул на больного. — Ты поэтому никуда не уехал отсюда? — нежась в согревающих солнечных лучах, лениво повернул голову Саске. — Не только, — уклончиво ответил собеседник и вздохнул. — Кто-то должен присматривать за нашим домом. — Да, но это не наш дом, а дом наших покойных родителей. Когда ты вырастаешь, нужно уезжать, искать собственное место жилья и самостоятельно устраиваться в жизни. — Ты прав, но родители всегда надеются, что когда-нибудь их дети вернутся назад, ведь так? — сощурив глаза, загадочно усмехнулся Итачи и внимательно посмотрел на брата. — Наверное, так… — пробормотал Саске и задумался. — Почему ты так и не завел семью? Дом ведь такой большой, тебе не одиноко? — неожиданно поинтересовался он, не слишком надеясь на честность брата, в конце концов, на подобные прямые вопросы Итачи никогда не отвечал однозначно. — А зачем мне ее заводить, если она у меня уже есть? — чуть подумав, спросил в ответ Итачи и вновь погрузился в текст на экране ноутбука. Вот откуда у него эта дурацкая привычка вечно уходить от ответа? Ничего от него не добьешься, а уж о его истинных чувствах и намерениях только гадать можно было. Саске сокрушенно вздохнул и отвернулся, чувствуя, как погружается в сладкую приятную дрему.***
Саске исправно делал утреннюю гимнастику в своей детской комнате под крики чаек, разрабатывая ногу, безотказно принимал лекарства, которые ему давал брат, и обедал вместе с ним в гостиной, куда через незакрытую стеклянную дверь со стороны океана долетал морской воздух, а вечером они слушали классическую музыку, сидя на террасе и наблюдая, как солнце сползает в океан. За три недели, несмотря на ушибы, трещину в суставе и никак не заживающую ссадину на затылке, Саске как будто стал здоровее и чувствовал себя лучше, чем когда бы то ни было. Кажется, в этом и был секрет вечной молодости его старшего брата, и за время жизни с ним под одной крышей он догадался, почему Итачи так хорошо выглядит в свои тридцать четыре. Они с братом словно никогда и не расставались: Итачи так же выхаживал его и заботился о нем, как и когда он болел простудой в двенадцать, и вечером, сидя у кровати Саске, подолгу разговаривал с ним, с тем лишь отличием, что теперь вместо сказок он рассказывал ему новости с работы Саске, которые регулярно узнавал от его шефа. Гость иногда чувствовал себя неловко из-за того, что он когда-то в порыве юношеского максимализма сам оборвал все связи, а теперь Итачи так бескорыстно о нем печется. Он был искренне благодарен старшему брату за то, что тот, несмотря на досадный несчастный случай, никогда ни в чем не упрекнул его и всячески помогал ему поправиться: менял бинты, делал массаж ноги, заставлял пить таблетки. Пронзительный звонок оторвал Саске от чтения на террасе, и он, хромая на правую ногу, направился к двери, не понимая, кого это могло принести. Итачи был занят на кухне и, видимо, не услышал звук из-за шума льющейся воды. На пороге застыла Сакура, ошеломленно распахнув изумрудные глаза. Мгновение, и она со сдавленными рыданиями кинулась на шею молодому человеку, сбивая его с ног, так что Саске еле успел вцепиться в дверной косяк и рыкнул от боли. — О Господи, прости, пожалуйста, что это со мной! — заметив перекошенное лицо своего парня, девушка отступила, продолжая осматривать его с головы до ног. — Как ты, Саске? Что с тобой случилось? Боже, я так волновалась! — она не удержалась и опять обняла его, с невиданной силой стискивая в своих тонких руках. — Сакура? Что ты тут делаешь? — слетело с языка Саске, с удивлением глядевшего на розововолосую девушку. — Я прилетела, чтобы забрать тебя домой, — сбивчиво начала объяснять Сакура. — Ты не представляешь, что со мной было, я сама не знаю, как не сошла с ума! Я звонила тебе, но трубку всегда брал твой брат, потому что ты был без сознания. Итачи мне сказал, что тебе тяжело говорить и нужно больше спать, поэтому я… Господи, ну наплевал бы ты на эти деньги, тебе нужно было в больницу! Скажи мне, как ты себя чувствуешь? Мы все: и я, и твой шеф, и твои коллеги, – так переживали за тебя! «Значит, я был без сознания, да, Итачи?» — ухмыльнулся про себя Саске, еле сдерживая уголки губ от смешка. Ему захотелось вдруг рассмеяться – Сакура ни капли не понимала, что его брат ловко обвел ее вокруг пальца, и никогда не поймет. Усилием воли молодой человек заставил себя вернуть лицу серьезное выражение. — Сакура, со мной все в порядке. Только, как видишь, бегать какое-то время я не смогу и таскать коробки с мебелью для нашей квартиры тоже, — улыбнулся он, вновь возвращаясь в привычное русло жизни, в котором была Сакура, было их взятое в ипотеку жилье, была работа и начальники. — Саске… Тебя все заждались дома, — чуть потупив взгляд, произнесла девушка. — Твой больничный кончается через четыре дня, но я решила, что тебе будет лучше еще отлежаться в нашей уютной квартирке, а не напрягать твоего брата. Тем более, вы же считай чужие люди, так неудобно получилось… Саске медленно перевел дух, снова усмехаясь про себя тому, что теперь ему стало доступно что-то, о чем Сакура никогда не узнает. Что-то, объединяющее только его и брата, что-то их собственное, личное. И его девушке никогда не докопаться до этого секрета, как бы она ни старалась, он ей не позволит в это влезть. Но в словах Сакуры была правда – он засиделся в этом сотканном из воспоминаний тихом доме на окраине жизни, и пора было возвращаться в реальный мир со всеми его победами и неудачами, американскими горками и непродолжительными плато. — Я соберу вещи и попрощаюсь с Итачи, подожди немного, — попросил он Сакуру и направился в свою комнату. Молодой человек, стоя в дверях своего юношеского места обитания, с удивлением отметил, что теперь чувства от этого прощания отличаются от тех, что нахлынули на него, когда он уезжал отсюда в прошлый раз. То нетерпение, желание скорее избавиться от детства, зажженная в нем страсть изведать мир и попробовать все, что в нем есть, сменились приятной горькой тоской расставания с чем-то таким родным и теплым. Он в последний раз окинул взглядом распахнутую форточку, сиреневую вазу на тумбочке, пятно от вина на полу и кораблик на стене, пытаясь навсегда запечатлеть эту скромную обстановку в памяти, а затем, хромая, вышел. На пороге Итачи, держа в руках подаренную коробку конфет, разговаривал с его девушкой, упрашивая зайти внутрь, но Сакура только мотала головой и махала рукой, смущенно отказываясь, и бесконечными фразами благодарила его за заботу о своем молодом человеке, сжимая в руках сумочку. — А вот и он, — приподнял уголок губ Итачи, заметив Саске и пройдясь по нему заботливым взглядом. — Ну что, снова в столичную жизнь? Саске кивнул, проглатывая стоявший внутри горла ком, и, опираясь на настойчиво предложенный локоть Сакуры, поковылял по каменистому гравию к стоявшему у дома такси. У дверей машины он повернул голову к шедшему следом за ними Итачи, намереваясь сказать ему несколько прощальных слов, как вдруг заметил за спиной брата аккуратно прислоненную к ограде крыльца лестницу. Саске напряг зрение, всматриваясь, – да, эта стремянка с облезшей краской определенно была потрепанной и явно не новой, но точно отличалась от той рухляди, с которой он упал. Итачи, заметив направление взгляда брата, обернулся и вместе с ним пристально оглядел лестницу. — Купил вместо той, что сломалась, — пожал он плечами, и Саске был готов поклясться, что в его черных глазах промелькнул лукавый огонек. Сакура махнула им рукой, усаживаясь с противоположной стороны в салон машины, и Саске, с нескрываемым сожалением глядя в лицо брата, отчаянно пытался найти искренние слова благодарности, но в голову как назло лезли только шаблонные типичные фразы. Итачи, отметив замешательство своего гостя, неожиданно широко улыбнулся, не пытаясь скрыть явной теплой улыбки, и, подойдя вплотную, наклонился к его плечу, вытаскивая из-за спины какой-то предмет в кожаной обложке и вкладывая брату в руки. — Я обещал отдать тебе кое-что, — расслышал он тихий вкрадчивый голос Итачи у себя над ухом. — И если тебе вновь понадобится лекарство… — по телу Саске прошла приятная дрожь от прикосновения теплой руки к своей спине, — …приезжай. Он бестолково стоял, вертя в руках то, что ему только что вручили, и даже не догадался обнять брата в ответ. Итачи тем временем неторопливо отстранился, заглянув с какой-то немой просьбой в глаза Саске, а потом развернулся и пошел обратно в дом мимо стоявшей у крыльца лестницы. Молодой человек в оцепенении следил за тем, как за братом закрывается дверь, пока его не окликнула Сакура. Он спохватился и, прежде чем сесть в машину, метнул взгляд на небольшой прямоугольный предмет в своих руках. «Семейный фотоальбом. Итачи и Саске» — гласила надпись, выведенная аккуратным маминым почерком на пожелтевшей бумажке, приклеенной скотчем к обложке.