Как голуби

— Вроде лесной, а ведёшь себя как городской. — Называй вещи своими именами, я — городское, а точнее воронежское, быдло. — Воронежские совсем другие, забыл? Арсений лежит под ним на сочной зелёной траве, голову обрамляет чуть помятый венок из ромашек, потому что на одуванчики у него аллергия. Антону пришлось летать по всем ближайшим полям и лесам, искать место, где можно провести время без вызова скорой помощи. По обнажённому телу бегут мурашки — утренний лес прохладный, несмотря на палящее днем солнце и перегретый воздух. — И зачем было раздеваться до гола? Сам же пищал мне в голосовые, что будет холодно. — Ой, можно подумать, тебе не нравится. — Нравится, очень нравится. Улыбку в его голосе можно почувствовать физически и увидеть прямо перед собой. Арсению, несмотря на холодную землю под спиной, тепло и так хорошо, что кончики крыльев совсем немного трепещут. Антон скользит любовным взглядом по родинкам на плечах, на хорошо накачанные мышцы, на белоснежные крылья. Скользит по перьям своими и дрожь, пробежавшая по всем клеточкам тела от этого жеста, никуда от Антона не скрылась. Его крылья тоже светлые, но коричневые; приятные взгляду, словно кофе с молоком, и больше, чем у Арсения, настолько, что накрывают их полностью и Арсений чувствует себя защищённым от всего. В груди словно переполнение воздухом — настолько Арсению волнительно. Антон наклоняется к его губам и целует мягко, едва касаясь, не заходит дальше, зная, что Арсения в таком случае проглотят совсем ненужные воспоминания прошлого. — Дурак ты мой, свадебный, оденься. Они сидят спустя какое-то время вместе на отвесной странной скале, с которой и учились летать когда-то. Перед ними бескрайнее море разнотравья солнце выползает из-за леса за их спинами, начиная припекать. — Тебе точно не тяжело? — Точно. Арсений сидит у него на коленях, приобнимая своим крылом за бок, чтобы было удобнее. Плед просто так не накинешь на плечи, поэтому Антон греет его своими руками, обнимая за поясницу, прижимая ближе и зарываясь лицом в чужую шею. Он осторожно целует нежную, горячую кожу, пересчитывая родинки, вдыхая запах. — Арсений. — М? — Почему именно голуби? — Ну а кто мы, если не голуби? — Ну может хотя бы ангелы? Ты так точно мой ангел. Горячий шепот на ухо посылает щекотку по шее и Арсений, усмехнувшись и чуть дёрнув плечом, поворачивается к Антону и смотрит в его глаза. За такой влюбленный взгляд Антон готов на все. Они идут по тропинкам, держась за руки. Арсений шагает чуть впереди, босыми ногами собирая росу и клещей, то и дело оборачиваясь, чтобы улыбнуться своей любви. Сколько бы Антону не было человеческих лет или голубиных он всегда точно будет знать, что его счастье любит ходить по дому в растянутой серой майке или вовсе голышом, чтобы крылья ничего не стесняло, точно будет знать, что Арсений любит обычные полевые ромашки и что самая вкусная еда на свете — все что приготовит Антон. Хотя, признаться честно, Антон не совсем понимал, что такого вкусного в обычном салате из огурцов и помидоров или жареных макаронах, но неизменно всегда был счастлив от шепелявого «как ве вкушно!». Пока они едут в электричке, Арсений пространно вздыхает. — И зачем только мёрз?.. — А, так это была твоя тактика? Они смеются, наблюдая за неизменным зелёным пейзажем за окном и переплетая пальцы. — Не хочу в город. Арсений утыкается носом ему в острое плечо, снова вздыхая и грустнея. — Почему? — Там шумно и пыльно, дышать нечем. — А ещё говоришь я лесной. Антон улыбается Арсению через отражение в глянцевой поверхности и сжимает его руку крепче. Клюет поцелуем в макушку и приобнимает своим большим крылом, как бы безмолвно обещая: Мы обязательно переедем на природу. Вместе А пока их несёт в город старая электричка, деревья за окном сменяются каменными джунглями, солнце начинает поджаривать несчастных в вагоне, маринуя. На плече Антона дремлет его счастье, его любовь, его ангел. Люблю тебя безумно, дорогой