Впервые вкус проигрыша имеет сладкое послевкусие победы.
Часть 1
13 июня 2021 г. в 16:13
Обычный поздний вечер в летнем тренировочном лагере. Облака неторопливо плывут по усеянному звёздами ночному полотну, временами позволяя показать Луне своё истинное величие. Лунный свет еле видной, эфемерной пеленой ложится на фасады зданий и вымощенную плиткой дорожку, по которой сейчас размеренным шагом бредёт Тсукишима. Наконец-то единственным источником звука являются цикады, засевшие где-то в густой траве, а не чересчур активные сокомандники, особенно Хината на пару с Кагеямой, которых всегда слишком много, что бы они не делали.
На улице темно, непривычно спокойно и зябко, от чего Тсукишима непроизвольно поводит плечами и чувствует, как неприятно табуны мурашек разбегаются по коже подтянутых ног. Хочется как можно скорее согреться, вместе с водой смыть с себя пот и натруженность после дополнительной тренировки блоков, а затем со спокойной душой погрузиться в сон. Грёзы о предстоящем отдыхе, как карточный домик, рушатся вместе с уверенными, равномерными шагами за спиной. О, этого человека он узнает из тысячи: по звуку шагов, вальяжной походке, наглому взгляду янтарных глаз, приятному тембру голоса и привычке провоцировать все, что движется, да и что не движется тоже.
— Не страшно воронёнку в одиночестве разгуливать в такое время? — самодовольным тоном спрашивает Куроо Тецуро — собственной персоной. Блондину не нужно оборачиваться, чтобы увидеть ехидную улыбку на лице некомовца — он прекрасно слышит ее в самом голосе парня.
— Куроо-сан, до вашего прихода было не страшно, — с приторной вежливостью протягивает Тсукишима, на пятках разворачиваясь к собеседнику и с вызовом смотря тому прямо в глаза.
Куроо остановился всего в двух шагах от блондина, упершись своими мускулистыми руками в бока. Выглядел он достаточно бодрым и неугомонным, однако влажная кожа лица и шеи выдавала усердную работу по двойному блоку против мощных подач Бокуто.
На секунду в воздухе повисло молчание. Каждый выжидающе смотрел в глаза другому. У Куроо взгляд хитрый, томный, с дымкой насмешки и чрезмерно пристальный. От него становится не по себе, зудит под кожей и колит где-то под рёбрами. У Тсукишимы же взгляд тяжелый: он смотрит исподлобья, с равнодушным лицом и выглядит совершенно незаинтересованным разговоре. И хотя они оба знают, что последнее — полнейшая чушь, но набраться смелости и признать это вслух — значит преступить собственную гордость, которой у обоих сполна.
— Не делай из меня маньяка, Тсукки, — с наигранностью дешёвого актера стонет темноволосый, хватаясь за сердце через ткань футболки. От напряжения на массивной руке веером расходятся нити сухожилий и виднеются сети вздувшихся вен. Даже при лунном свете блондин может мысленно подметить столь чарующее сочетание смуглой кожи парня с чёрной тканью.
— Я здесь абсолютно ни при чем, Вы справляетесь с этим самостоятельно, — равнодушно отвечает Тсукишима, пожимая плечами. Он не видит смысла в этом разговоре: удачно обмениваться колкостями у них получалось и во время матча, и во время тренировок, так зачем сейчас? В чем смысл вообще всего это, если цель такая же туманная и неопределенная, как и все действия Куроо по отношению к нему?
Некомовец, явно приласканный судьбой и удачей, со стопроцентной точностью бьет по всем больным местам Тсукишимы, сам того, по всей видимости, не осознавая или же делая вид, что не осознаёт. Самый увесистый удар пришёлся по гордости, которая является той самой прочной защитой для личности блондина в сложных ситуациях. За ней, словно за каменной стеной, прятаться так легко и безопасно, что со временем сам начинаешь верить в собственную непоколебимость и силу характера, но Тсукишима знает, что он бесконечно слаб, слаб, слаб. Он не может признаться прежде всего самому себе, что ему тоже бывает стыдно и горестно, когда он своим характером и привычкой держать дистанцию делает больно единственному другу; что он тоже злится на себя и свои ошибки при проигрышах в волейболе; что он не хочет вкладывать все свои силы в волейбол, потому что просто-напросто боится испытать это разочарование и беспомощность, когда все вложенные усилия и время в действительности не будут стоить и гроша, ибо в жизни упорство и труд не гарантируют тебе дальнейший успех. И больше всего Тсукишима не хочет вовлекаться в вечную погоню за идеалом и за первым местом, ведь всегда найдётся кто-то лучше, талантливее и удачливее, чем ты.
Гордость баюкает на руках слабость, как маленького беззащитного младенца, но и в то же время душит медными цепями, накрепко обмотанными вокруг шеи, не давая отступить от неё ни на шаг. Из-за гордости не хочется проигрывать кому-либо, особенно Хинате, который находится уже в заведомо неравных условиях с Тсукишимой, но все равно показывает результаты лучше, чем он сам, но при этом чертова гордость не позволяет больше стараться и показывать даже малейшую заинтересованность в победе и игре. Тсукишима просто соткан из противоречий, гордости и слабости. Вот каков он на самом деле. И позволив себе пойти на поводу у сегодняшней провокации Куроо, он тем самым подтвердил все самые смелые догадки насчет себя.
А Куроо хорош. Он больше анализирует и думает, чем кажется на первый взгляд. Ему удаётся мягко, почти незаметно прощупывать почву, делать выводы и выстраивать дальнейшую стратегию. Это блондин смог заметить лишь на дополнительной тренировке, потому что при встрече с противником по разные стороны сетки казалось, что тот действует инстинктивно, движется исключительно за счёт чутья и интуиции. Однако после его советов, замечаний и тактики Тсукишима понял, насколько сам Куроо может быть обманчив, и этот факт не играет ему на руку.
— Эй, извини меня, если я сегодня перегнул палку, — как-то слишком неожиданно выпаливает темноволосый, резко перестав разыгрывать всемирную трагедию. Тень серьёзности легла на его лицо, от чего блондину стало не по себе. Ощущать от Куроо ёрничество или простое детское ребячество было куда привычнее, нежели видеть его таким.
— Не понимаю, чем Вы могли меня задеть, — Тсукишима пытается отвести любые подозрения, поэтому прибегает к тактике «разыграй дурачка и надейся, что от тебя отстанут». Звучит неправдоподобно, он сам это знает, поэтому для пущей убедительности придаёт своему голосу больше недоумения и слабо улыбается.
— Провокацией, — резко отрезает темноволосый, явно недовольный ответом собеседникам. На лбу виднеется маленькая морщинка, брови сдвинуты к переносице, а взгляд кажется ещё более пристальным и будто бы читающим каждую мысль, пробегающую в голове первогодки.
Вот теперь Тсукишима чувствует себя маленьким воронёнком, загнанным большим чёрным котом в угол. От прямого взора янтарных глаз, поблескивающих при лунном свете, хочется поскорее избавиться, скрыться. Проиграть Куроо в этой битве — значит собственноручно, уже на словах, подтвердить его правоту и вместе с ней все догадки, а остатки гордости не могут этого допустить. Блондин понимает, что заминка с его стороны буквально кричит: «Куроо-сан, Вы попали в самое яблочко!», поэтому мгновенно приходит в себя, надевает маску холодного безразличия и уже собирается парировать, однако…
— Я просто хотел проверить, не ошибся ли я в предположении насчёт тебя, — пресекает его третьегодка, что не очень-то учтиво с его стороны, но по всей его манере держаться в данный момент видно, что он решительно настроен довести этот разговор до конца, но Тсукишима этого не хочет. Он хочет просто молча развернуться и уйти, но напористость собеседника и что-то ещё, нечто непонятное, личное, трепещущее приковало его к месту. — На язвительные шуточки ты отвечал тем же, поэтому я решил, что меткая провокация все решит, и, как ты видишь, сработало, — продолжил Куроо, на секунду задумчиво улыбнувшись своим мыслям. — Однако потом Акааши осадил меня, сказав, что я видимо задел в тебе нечто такое, раз ты решил потратить свои драгоценные силы на тренировку с двумя идиотами-переростками. Что ты лыбишься?! Он прям так и сказал! — обиженно воскликнул Куроо, заметив на лице Тсукишимы ехидную ухмылку, которую он пытался спрятать, закусив нижнюю губу.
— Как же я согласен со словами Акааши-сана, — издав глухой смешок, выдыхает блондин. Он искренне рад, что среди этой злополучной троицы есть хоть один человек с мозгами.
— С тем, что я все-таки дотронулся до твоей души?
— С тем, что вы с Бокуто-саном — два идиота-переростка.
В ответ лишь громкий, заливистый смех. Куроо с закрытыми глазами запрокидывает голову, держась руками за живот, и смеётся от всей души, не думая даже о том, что может тем самым потревожить чей-то покой. Тсукишима и сам позволяет себе немного посмеяться вслух, надеясь, что громкости смеха собеседника хватит, чтобы тот не расслышал его.
— Никогда не думал, что ты умеешь смеяться, Тсукки, — как гром среди ясного дня произносит смешливо Куроо, смотря с какой-то нежностью во взгляде на блондина из-под еле приоткрытых глаз. Он выглядит до жути довольным и немного удивленным, поэтому первогодка мгновенно перестаёт смеяться и принимает привычный безразличный вид, чтобы лишить Куроо такого удовольствия.
— Вам послышалось, Куроо-сан, — Тсукишима от непонятно откуда взявшейся злости сжимает руки в кулаки, потому что понимает, что попался, а следовательно — проиграл, раскрыл себя с потрохами, тем самым подпустив к себе на опасно близкое расстояние.
Куроо, все это время стоявший на расстоянии двух шагов от Тсукишимы, делает длинный уверенный шаг вперёд, в мгновение сокращая между ними расстояние до нескольких сантиметров. Звонким эхом раздаётся в голове блондина стук соприкосновения подошвы кроссовок с каменной плиткой. И они снова молча смотрят друг другу в глаза, стоя вплотную друг к другу.
— Я не дурак и у меня есть глаза, Тсукишима, — констатирует Куроо с невозмутимым лицом.
— Насчёт наличия у Вас глаз, Куроо-сан, я никогда не сомневался. А вот наличие у Вас мозга до сих пор остаётся под вопросом, — ёрничает в ответ Тсукишима, на что некомовец лишь довольно хмыкает и осторожно касается ладонью его бледной щеки.
Его прикосновение, столь осторожное и трепетное, напоминает маленькую бабочку, севшую на душистый цветок для сбора пыльцы. Грубая на ощупь кожа на его ладонях является прямым доказательством вложенных сил в волейбол, но разливающаяся в ней нежность делает ее мягче шелка. У блондина выбивается весь воздух из легких, а стук собственного сердца в голове перекрывает ворох мыслей. Все тело трепещет от происходящего, жаждет неизбежного, молит о большем контакте кожи с кожей, а желание извивается подлой змеей где-то внизу живота.
С янтарных, словно тягучий горный мёд, глаз Куроо медленно опускает свой томный взор на искусанные губы и замирает в ожидании. Он даёт ему последний шанс на отступление, отказ, да на все, что угодно, если тот в действительности не хочет того, к чему они поступательно шли от их первой встречи до нынешнего момента.
Впервые гордость выпускает слабость из своих объятий и даёт возможность хоть один раз в жизни сделать то, от чего только от одной мысли подрагивают колени и бешено начинает колотиться сердце.
Куроо плавно накрывает губы Тсукишимы в сладкой истоме, приносящей желанное чувство удовлетворения, отзывающееся легкой дрожью в кончиках пальцев. Они оба целуются неумело, смазано, пытаются губами подмять друг друга под собственный ритм. Некомовец льнет всем статным телом к парню, свободной рукой зарывается в кудри пшеничных волос, притягивая к себе ещё ближе. Тот в свою очередь от незнания, куда ему девать свои длинные руки, кажущиеся ему сейчас простыми палками, обхватывает его спину и млеет от ощущения крепких мышц, четко очерченных даже под плотной тканью футболки.