мне не больно, почти

      Когда это происходит в первый раз, Кинси готова выплюнуть собственные лёгкие, которые сжали словно в тиски. Краски разливаются на очередной рисунок велосипеда, — задела локтем, который ощутил силу кувалды фантомной, — безбожно испортив. Кое-как спускаясь в зимний кабинет Кинси чувствует, что боль отступила, оставив ощущение сломанных костей где-то в руках. Кинси даже не сразу понимает, что произошло.       Когда Тайлер возвращается домой и рассказывает кому-то по телефону, а попутно и ей рядом, что к нему приставала Иден, какие-то пазлы начинаются шевелиться в голове, но почти сразу исчезают. Ведь он сейчас с ней, зачем ей думать про каких-то легкомысленных девчонок?       Сначала, после смерти отца, они отдалились. Переезд в этот огромный особняк лишь добавил повода избегать общения и друг друга. Кинси всегда искала причину побыть с Тайлером подольше, подтрунивая Боди звать старшего брата с собой в любую прогулку, оправдываясь тем, что лишь хочет вернуть всё, как было раньше. Тайлер же словно под оболочку спрятался, заводит знакомых, вечеринки, вновь хоккей. Да и она сама превратилась в собственную тень. В отголосок себя прошлой, что ходит по коридорам, выискивая уголок потише. Только вот даже в этих уголках её находили.       Новая школа, новые одноклассники. Тайлер, кажется, наконец нашёл возможность отвлечься, развеяться. Однако для Кинси это слишком сложно. Без папы мир потерял что-то настолько важное, что жить без этого стало безумно сложно. Мрачные мысли были вечными спутниками, из которых даже вдохновения не зачерпнуть, как обычно бывает во всех этих статьях об отрицательных эмоциях. Их никуда не направить. Они остаются в тебе, всё больше проникая в каждую клетку. Тайлер всегда заставлял держаться, потому что сам всегда держал за руку, не позволяя упасть. Оставался в её комнате, когда вновь снились кошмары и слушал всегда, когда никого не осталось. После переезда, даже общаясь так редко, они всё ещё были теми, кто давал повод сражаться со всеми страхами дальше. Она, Тайлер и Боди. Мама, словно тело без души, сновала по дому, создавая иллюзию присутствия. Находя во время уборки пустые бутылки под раковинами, руки готовы были опуститься. Казалось, что смерть отца забрала всех следом, заперев во времени. Всё было на них и незнание того, как надо жить дальше, угнетало. И если бы не Тайлер, Кинси бы сломалась следующей.       Она и сломалась почти, когда спазмы настигли на лестнице крутой. Мама в тот момент словно на какое-то время очнулась, помогая встать и заглядывая в глаза осознанно. В этот раз скулы свело так, словно чья-то рука готова была раздавить, раскрошить каждую кость. Взгляд матери лишь сочувствие выражал, ведь и гадать не надо, что её дочь соулмейта обрела.       — Может быть это кто-то из твоих новых друзей, милая?       — Да, мам, наверняка...       Но почему-то звонок старшему Локку был первой мыслью, которая накрыла её сразу же, как только боль ушла. Только вот он недоступен оказался.       Зависеть от брата так сильно не преступление, верно? Они ведь всю жизнь вместе. И в радости и в горе. Он её пустоту заполнить в силах [а может быть и боль?].       Когда же это происходит в следующий раз, Кинси собственными глазами видит, как в школьном коридоре улыбка Тайлера становится только шире, пока Джеки Веда стряхивает с его волос капли дождя, задерживаясь пальцами на коже. Кинси же будто в живот удар получила, роняя учебники и не слушая Скота, что оказался тут же рядом. Хочется кричать, кричать о горе, о том, что поздно. Слишком поздно. Осознание накрывает одновременно с болью в мышцах.       Хочется половое созревание брата обрубить на корню, как бы иронично это не звучало. Кинси понимает всё в последний момент, когда пути назад нет.       Любить собственного брата всё ещё не преступление [да?], а вот получить его в соулмейты уже как приговор.

***

      Бледная, измученная, потерявшая сон Кинси старательно выводит стрелки на глазах, — понимает, что зря, — стирает их через минуту. Избегать Тайлера не удается. Ещё бы, ведь они в одном доме живут, и школа у них одна на двоих. С Джеки у них странные отношения, он то подпускает её ближе, — Кинси чувствует это даже на кончиках волос, — то их словно ледяная стена разделяет. В эти дни Кинси позволяет себе расслабиться и не пить больше обезболивающих, чем положено. И даже иногда не пропускает обед. И так по кругу. Что происходит с человеком, когда он всю жизнь то испытывает жуткую боль, то полное спокойствие? Кажется таких потом ожидает комната с белыми стенами.       А так хотелось всё вернуть назад. Никаких соулмейтов, никаких Иден, Джеки, — и кто там ещё, — только их семья, только он и она. Только его рука сжимающая её ладонь и включающая ночник. Рассказы о неудачных подружках, уроках, хоккее и шалостях Боди, а ещё чёткое понимание того, что больше, чем брато-сестринской любви тут не место.       — Хэй, Кинси, мы собрались прогуляться в кафе «у Фила», пойдёшь? — Локк старший улыбается тепло и внутри почти затягиваются все раны. Почти хочется верить, что всё будет хорошо. Он ведь не специально это делает. Не специально разрывает её на мелкие кусочки, а затем собирает вновь, медленно и мучительно. Он просто не знает. И знать не надо. Пусть. Она выдержит. Почти привыкла даже. Правда.       Кинси соглашается, натягивая ветровку и вдруг перестаёт ощущать почву под ногами. Тайлер на плечо сестру закидывает бесцеремонно, сбегая по лестнице и крича что-то вперёд ушедшему Боди.       Она смеётся счастливо, наверно, в первый раз за месяц. За всё их прибывание в этом городе.       С Тайлером хорошо, не больно [почти]. С ним всего лишь дыхание приятно перехватывает и сердце дрожит. Просто пусть будет вот так, как можно дольше.       — Слушай, Тайлер, а ты уже ощущал свою родственную душу? – они сидят на скамье, смотря на закат. Боди слушает их вполуха, играя с солдатиками. Она спросила, даже не зная зачем.       — М-м. Кажется нет, — он закидывает руки на спинку, слегка потрепав сестру по плечу. На вопрос про Джеки он лишь мотает головой отрицательно вновь. — Нет, вообще ничего.       Всё так беззаботно и не задумываясь. Словно его наличие родственной души и вовсе не волнует.       Закат в этот день был прекрасен.

***

      Это была первая вечеринка, на которую Кинси попала в Мэтисоне. Первая вечеринка, где ей пришлось разделиться с Тайлером и пытаться наслаждаться другой компанией. По его мнению ей надо «отвлечься и развеяться». Выйти из выстроенной зоны (не)комфорта. Только вот новые товарищи брата по хоккею вели себя прилично, буквально до первых пластмассовых стаканчиков с пуншем.       Тайлер хмурится, заметив, как Роджер, кажется, не понимает нежелание сестры танцевать с ним. Сделав глоток газировки с чем-то покрепче, он всё ещё глаз не сводит с пары. Когда Кинси всё же сдаётся и дарит лёгкое подобие танца этому идиоту, Локк ощущается что-то неприятное под ребрами?       Ревность ли?       Может быть.       Волнует ли его это?       Ничуть.       Кинси его половина вторая. Всегда вместе, всегда понимают друг друга. Даже отец всегда шутил о том, что им суждено было близнецами родиться.       «вы почти соулмейты, детишки»       Слова из детства, сказанные в шутку родителями, от чего-то вызвали приступ агрессии. Либо же причиной послужили руки, опускающиеся ниже положенного, вынуждая сестру отталкивать нахала. Тот же смеётся, говорит что-то о том, что любит недотрог, притягивает к себе как ни в чём не бывало, губами тянется к её лицу.       Её трясёт от омерзения, Тайлера же трясёт от желания разбить чужой нос. И он собирается это сделать, вот только вспышка боли где-то в голове заставляет на колени упасть. Виски словно сверлят, огни гаснут, музыка затихает, а затем всё по новой. Кулак встречается с чьей-то физиономией, а где-то со стороны слышен крик Кинси.

***

      Кинси не плачет. Она просто трёт мокрые глаза и не смотрит на брата, сидя на другом конце дивана. В груди не хватает воздуха, от того дыхание такое рваное, только и всего.       Тайлер же в аптечке ножницы найти пытается, а затем плюнув на них, зубами разрывает бинт, заканчивая перевязывать руку.       — Долго ты собиралась молчать?       Он тоже не смотрит на неё. Не смотрит на ту, кто дорог ему больше жизни. На ту, кому боль причинял день изо дня. Ему так жаль, и так чертовски стыдно. Тайлер готов себе сам сломать что-нибудь за то, что терпела из-за него сестра.       Почему она не призналась ему сразу? Ну почему?...       Неозвученные вопросы витали в гостиной, пока старший Локк всё же не поднял глаза.       — А зачем?... Так всё равно нельзя, – охрипший голос Кинси наконец нарушает тишину, — Всё это аморально, неправильно, Тайлер.       Неправильно. Она даже не представляет, насколько ему сейчас на это насрать. Неправильно было сестре боль причинять, а он причинил.       Локк встаёт резко, оказываясь напротив сестры, беря её за руки и вынуждая сесть ровно, в глаза заглядывает. И эти глаза слишком серьёзны.       — Мы всегда будем вместе, ты слышишь меня? — он без задней мысли целует её пальцы дрожащие, пока новая волна слёз омывает лицо девичье. — И только мы будем решать, что правильно для нас, Кинс.       И больше никто.