«Я не спешу. Я внимательно отношусь ко всем оттенкам, которые должны сделать мой внутренний мир глубоким, насыщенным и спокойным. Я медленно обмакиваю кисть в нужную мне краску и уверенной рукой делаю новый мазок на холсте… Я — художник. Я рисую свой внутренний мир сама. Все оттенки зависят только от меня. То, что сияет внутри, неизбежно вырывается наружу. И я знаю, что своей маленькой картиной делаю картину мира лучше.» —
Екатерина Сиванова
Пак Сонхва всегда любил журналистику. Он с детства обожал своеобразный запах газет, шелест их страниц, упорядоченные колонки и яркие, кричащие и иногда совершенно непонятные заголовки. С возрастом любовь к газетам переросла в любовь к написанию статей. Он стал уже не просто читать статьи для развлечения, а искал закономерности, запоминал обороты, выписывал примеры. Некоторые статьи, на его взгляд, были идеальными, и он вырезал их из газет и вклеивал в свою тетрадь, которая спустя годы стала чем-то вроде терапии для успокоения, умиротворения. Поэтому в школьные годы у него не было смятения или беспокойства, какую профессию выбрать: он наметил свою цель и намеривался следовать к ней, невзирая на препятствия и трудности. А трудности возникали, иногда они росли как грибы после дождя. И если у него не было проблем со скорочтением, то со стенографией были сложности. Так же сложность он испытывал непосредственно в писательстве. Нет, он прекрасно усваивал теорию, запонимал всевозможные вводные обороты, которые наполняли текст живостью, знал все литературные приёмы для придания красоты и образности текста, был настоящим словарём эпитетов и синонимов; но применить это на практике просто не мог. Учителя качали головой, удивляясь такой разнице, сам же Сонхва злился, но сильнее стискивал зубы и неустанно практиковался. Но разве неудачи должны останавливать идущего к своей мечте? Никогда! Постепенно преподаватели всё чаще стали отмечать письмо Сонхва, а к концу обучения он славился чуть ли не мастером журналистики и являлся примером того, как учение и труд всё перетрут. Закончив университет с отличием, Пак снова столкнулся с проблемами: найти хорошую работу, пусть и с целой стопкой рекомендаций, было не так просто. Но благодаря своей настойчивости, а также милому и воспитанному поведению, он находил способы зарекомендовать себя перед начальством, и те, в свою очередь, переводили его на вышестоящие должности или рекомендовали в другие издательства. Таким образом, спустя четыре года перемещений Сонхва, наконец, получил место в известном журнале, который был ориентирован на освещение искусства. А талантливый журналист получил своё место в колонке современной живописи. Его выбор был не простым желанием писать о живописи и художниках. Его желание было своего рода одержимостью. На третьем курсе они посетили соседний факультет искусств для тренировки и практики интервью. Каждому студенту был определён свой объект для беседы. Они зашли в просторное помещение, уставленное мольбертами, наполненное тихими звуками музыки и пропитанное запахом красок, ацетона и спирта. Находиться в помещение было тяжело. От запахов болела голова, от звуков музыки клонило в сон. Студентов-журналистов вызывали по очереди и знакомили с их художниками, у которых первые должны были взять интервью. Сонхва пытался подавить зевок, когда его взгляд наткнулся на яркого парня с осветлёнными до белизны волосами. Парень был невысоким, по крайней мере ниже самого Сонхва, с красивыми чертами лица, острым носиком, ясными карамельными глазами. Казалось, эти глаза не замечали ничего и никого вокруг, они были сосредоточены только на холсте, на котором рождалось что-то абстрактное. Одна щека парня была измазана краской, и это ярко розовое пятно добавляло что-то детское и милое в образ молодого художника. Сонхва смотрел на парня, как на красивый и редкий журнал, который хотелось бы прочитать, но при этом до дрожи в пальцах было страшно прикоснуться к нему. К огромному разочарованию Сонхва, его направили к другому художнику, с отталкивающей внешностью весьма эксцентричной девушке, у которой все ответы на вопросы крутились исключительно только вокруг секса. Но благодаря этой девушке журналист узнал, что парня с осветлёнными волосами зовут Ким Хонджун и это самый горячий и самый нелюдимый студент на факультете искусств. Сонхва стал помешанным на этом художнике, он часто пропадал на факультете искусств, надеясь на встречу с художником. Благодаря навыкам общения и умению правильно задавать вопросы в скором времени Пак знал о Хонджуне всё, что знали о нём его сокурсники. Сонхва понимал своё помешательство на парне, но ничего не мог поделать. Когда он закончил университет, он потерял возможность видеть объект своей страсти каждую неделю, и это были самые тяжёлые времена для журналиста. Он, как наркоман, испытывал ломку и нестерпимое желание видеть художника. Но реальность была беспощадна к нему на протяжении года, пока совершенно случайно ему в руки не попал журнал – где сейчас работал Пак –со статьёй, посвящённой молодым и уже проявившим себя художникам. В статье было три предложения о Ким Хонджуне, который сейчас делал успехи в бодипейнтинге. Сонхва ничего не знал об этом направлении, но это не остановило его, а, наоборот, дало толчок к изучению нового. По этой причине Пак всегда говорил, что своей работой он, в первую очередь, обязан Хонджуну и только потом всем остальным. Следя за деятельностью художника и за его успехами, Сонхва всегда старался посещать его выставки, которые были слишком редкими. Но текущий год был удачным для журналиста. Во-первых, он устроился в так полюбившийся ему журнал и получил свою колонку, во-вторых, в Сеуле проводился фестиваль боди-арта, где принимал участие и Ким Хонджун. Проявив не дюжую смекалку, Сонхва удалось договориться с менеджером художника об интервью на утро субботы. Время до назначенной встречи тянулось неимоверно медленно. Сонхва не мог сосредоточиться на работе, выписывая только единственное слово на бумаге – Хонджун. Утром субботы Пак проснулся ни свет ни заря, заставил себя позавтракать, наспех собрался, проверив всё необходимое в сумке, и заказал такси. Прибыв по указанному адресу, журналист замер, сделал несколько глубоких вдохов-выдохов и позвонил в дверь. Открыла маленькая и живая девушка, пригласила журналиста внутрь, на ходу рассказывая ему, что художник сейчас в мастерской и, возможно, будет не очень разговорчивым. Они остановились перед дверью, девушка постучала и, открыв её, пропустила журналиста внутрь. Сонхва не успел осмотреться, как услышал приятный голос: – Вы опоздали. Пожалуйста, переоденьтесь и подходите на помост. – Переодеться? – Сонхва растерялся от таких указаний. Зачем ему переодеваться для интервью? – Да, за ширмой. В правом углу. Сонхва, наконец, увидел художника, который отошёл от дальней стены, вытирая руки тряпкой. Хонджун изменился за эти годы. Сейчас его волосы были коротко стриженными, соломенного цвета. В ушах блестели серьги и харды со своеобразными украшениями, которые от света ламп переливались цветами спектра. Художник не смотрел на вошедшего, остановился возле стола, заставленного всевозможными флаконами и банками с красками, блёстками, кистями и разнообразных спонжев. Сонхва радостно улыбнулся, зашёл за ширму, осмотрелся. Ничего из одежды, кроме мужских стрингов, представляющих собой треугольник белой ткани и двух резинок, журналист не увидел. Он выглянул из-за ширмы, уточнил: – Мне нужно надеть это? – Белые, – не оборачиваясь, ответил художник. Сонхва постоял несколько секунд в раздумьях. Определённо, кто-то где-то что-то напутал. Но не это сейчас важно. Важно понять, как правильнее поступить? Сообщить Хонджуну, что он, Сонхва, вовсе не модель, или притвориться таковой и испытать что-то новое для себя? Пак загадал мысленно число, быстро перебрал пальцами, шепча «да, нет» и, получив ответ «да», стал раздеваться. Через несколько минут он, жутко смущаясь своей наготы (всё-таки этот треугольник ткани нельзя было считать одеждой), тихо подошёл к помосту. Тут, наконец, художник поднял свой взгляд на журналиста, но не проявил абсолютно никакого интереса. Он подошёл ближе, обошёл вокруг Пака несколько раз, вернулся к своему столу. – Вы в первый раз пробуетесь в качестве модели? – Да. – У вас хорошее тело. С таким холстом приятно работать. Сонхва испытал смешанные чувства: его тело похвалил объект его страсти. Но при этом его назвали холстом, бездушным, одним из многих и абсолютно ничем не примечательным объектом. – Боитесь щекотки? – Не знаю. Наверное, да. Хонджун посмотрел прямо в глаза Пака и ласково улыбнулся. Сонхва вспыхнул румянцем от этого взгляда и улыбки. Все его мысли крутились только об одном: Хонджун прикоснётся к нему. У него будет шанс почувствовать прикосновение рук художника к своему телу. Он почувствовал возбуждение, постарался успокоиться, но это было сложно. Особенно невыносимо стало, когда Хонджун поднялся на помост и встал перед парнем. И хотя художник не прикасался к модели, отдавая приказания поднять или согнуть руки, Сонхва безумно нравилась эта атмосфера. Нервозность полностью ушла, уступив место предвкушению и возбуждению. Хонджун снова ушёл, но вскоре вернулся с палитрой и спонжем в руках. Обмакнул спонж в краску грязно-розового цвета, сделал первый мазок. От неожиданного и нового ощущения Сонхва дёрнулся, отстранился. Но увидев недоумение в глазах художника, извинился за своё поведение. Хонджун продолжил методично наносить краску на шею, плечи и ключицы своего холста. Он закрашивал один участок за другим, покрыв руки ровным цветом до локтей. Переместился за спину Сонхва. Хонджун видел и чувствовал каждую реакцию модели к прикосновению спонжа. Он впервые работал с такой неподготовленной моделью. Но что было ещё более новым и необъяснимым для него, как художника, это то, что он любовался телом стоящего перед ним парня. Он, конечно, всегда оценивал моделей, но никогда прежде стоящая перед ним модель не вызывала в нём интереса кроме как идеального холста. Сейчас же Хонджуну было приятно смотреть на обнажённое тело, наблюдать за еле заметными движениями мышц, за появляющимися мурашками. Неудержимо хотелось прикоснуться рукой к этой медовой коже, почувствовать её тепло и, возможно, мягкость. Хонджун задумчиво макал спонж в краску, уловил лёгкое движение парня, переступившего с ноги на ногу, и, не удержавшись от желания, положил руку на спину между лопаток, провёл вниз по позвоночнику до поясницы. Как он и полагал, кожа была мягкой, гладкой, тёплой и чуть влажной. От его движения парень ощутимо напрягся и сдержанно выдохнул. – Тяжело? – поинтересовался художник, продолжая держать свою руку на пояснице парня. – Да, немного, – приглушённо выдохнул парень. Они явно говорили о разном. – Как тебя зовут? – Пак Сонхва. – Сонхва, – тихо повторил Хонджун, не замечая, какую реакцию тем самым он вызвал у парня. Просто его взгляд был прикован к прекрасной талии модели и его узким бёдрам. Хонджун не решался опускать взгляд ниже, боясь потерять контроль над собой. Но глаза жили своей жизнью и во всю исследовали ягодицы и бёдра парня. На левой стороне была яркая родинка, которая как будто бы кричала о том, что её необходимо поцеловать. Хонджун закрыл глаза, сглотнул, тяжело вздохнул. Призвав весь свой профессионализм, он снова взялся за спонж и продолжил наносить краску на тело, абсолютно уже не думая о том, что он делает. И искусство сейчас волновало его в самую последнюю очередь. Тем не менее он смог попросить парня поднять руки вверх, чтобы нанести краску на бок. Парень был стройным и подтянутым и с поднятыми руками смотрелся очень соблазнительно. Хонджун ловил себя на мысли, что и без краски этот холст привлёк бы к себе внимание. Художник прикоснулся спонжем к рёбрам, парень дёрнулся и хохотнул. – Прости, щекотно. – сдерживая улыбку, пояснил Сонхва. Хонджун отложил спонж, вернулся к столу, оставив там палитру, и, подцепив краску пальцами, вернулся к модели. Да, это было неправильно, да, это было непрофессионально и о картине можно было уже забыть, но желание чувствовать парня руками было непреодолимым, а тут такой ещё шанс выпал. Положив свои руки на рёбра Сонхва, художник почувствовал, как тот задержал дыхание. Подняв голову и заглянув в тёмно-карие глаза, Хонджун чуть не воскликнул от жара и желания, которые горели в этих бездонных колодцах. Забыв обо всем, Хонджун действовал уже не как художник, а как обычный мужчина, желающий другого мужчину. Он надеялся, что Сонхва не оттолкнёт его и не пошлёт куда подальше. Его руки переместились на грудь, рисуя медленные круги, растирая краску, которой становилось всё меньше на пальцах. Он целенаправленно передвинул пальцы на соски и обвёл самыми кончиками круг по ореолу. С губ Сонхва сорвался стон, который отозвался жаром в теле художника. Хонджун смотрел на соски, приближая постепенно свои пальцы. Надавил на них, ловя любую мельчайшую реакцию модели, улавливая все его вдохи-выдохи, переходящие в сладкие стоны. Хонджун сжал соски пальцами, слегка покручивая их, поднял голову, заглядывая в лицо Сонхва. Тот закрыл свои глаза и закусил нижнюю губу. Хонджуну хотелось спросить, нравятся ли Сонхва такие прикосновения, хочет ли он остановиться или жаждет, как и сам Хонджун, продолжения? Но боялся. Боялся так, что держал язык за зубами, продолжая ласкать и дразнить парня. Хонджун наклонился ниже, вдыхая запах краски смешанный с запахом духов и пота. Эта смесь заставляла кружиться голову и сводила с ума. Ким опустил взгляд вниз, смотря на подтянутый живот, замечая выпуклость между ног Сонхва. Хонджун облизнул губы, опустился на колени, прикасаясь в лёгком поцелуе к животу. Какая же сладкая кожа парня на вкус! Хонджун лизнул живот, целуя и оглаживая бока руками. Руки медленно скользили по телу Сонхва, как будто Хонджун был скульптором и сейчас проверял идеальность этой умопомрачительной скульптуры. Он переместил руки на ягодицы, целуя бёдра, наслаждаясь запахом, реакцией и тяжёлым дыханием модели. Странный парень, ходячий секс. Ким старался не смотреть на выпираюшую ткань стрингов, но взгляд всё равно приковывал к ярко-красной головке, выглядывающей из-под резинки, с блестящей капелькой предэякулята. Художник улыбнулся, сместился немного вправо и слизнул эту капельку. От этого Сонхва застонал, задрожал, положил руки на затылок Хонджуна, слегка нажимая, прося о большем. Хонджун облизнулся, восхищаясь терпкостью и солоноватостью жидкости, лизнул разгорячённую головку ещё раз, вынуждая парня двинуть бёдрами. Хонджун обхватил бёдра Сонхва крепко руками и взял в рот только головку, целуя её нежно и аккуратно, облизывая виртуозно языком, как леденец. Сонхва крепче сжал свои кулаки на голове художника, желая направить его движения, но боясь оттолкнуть того этими действиями. Хонджун зацепил пальцами резинку стрингов, стянул их до колен, и взял возбуждённый и пульсирующий орган модели на всю длину. Сонхва простонал имя художника, толкнувшись глубже в его рот. Ким задрожал, сдерживая своё возбуждение. Облизав ствол парня ещё несколько раз, художник поднялся, взял Сонхва за руку, плавясь под его горящими огнём глазами, повёл в дальний конец студии, где за ширмой стояло кресло-кровать. Сонхва усмехнулся: – Предусмотрительно. – Я часто сплю прямо в студии, – пожал плечами Ким, но почувствовал смущение. Наверное, Сонхва подумал, что он, Хонджун, сюда приводит каждую вторую или даже первую модель. Но это не так! Совершенно не так. Хонджун достал из небольшого трюмо баночку вазелина, поставил её на подлокотник, обернулся, собираясь объяснить парню, что он не какой-то там извращенец! И вообще, Сонхва первая модель, которая пробудила в нём такие желания. Но не успел Хонджун вымолвить и слова, как его дёрнули за руку, прижимая к груди и накрывая его рот в поцелуе. Это был жадный, требовательный поцелуй, от которого кружилась голова, пылали губы и не хватало времени сделать вдох. Хонджун обхватил плечи Сонхва, прижимаясь к нему сильнее. Он чувствовал себя глиной в руках парня, мягкой, податливой, согласной на любой эксперимент глиной. Сонхва в одно мгновение стянул футболку с художника, как будто даже не прерывая поцелуя, развязал фартук-передник, сжал упругие округлые формы, прижимая к себе. Издав приглушённый рык нетерпения, Сонхва толкнул Хонджуна на кровать, полностью освобождая того от одежды. С удовольствием отметил возбуждённость парня, наслаждаясь приятной белизной его кожи, на которой, скорее всего, останутся следы его ласк, наклонился, покрывая поцелуями живот, покусывая бёдра и зализывая появляющиеся красные пятна. Подхватив колени Хонджуна и прижав их к его груди, Сонхва распластался на кровати, лаская языком мошонку, нарочито медленно двигаясь вниз к манящему колечку мышц. Хонджун извивался, дёргался, всячески стараясь дать понять партнёру своё желание. Но Сонхва лишь улыбался, растягивая эту сладкую пытку, заставляя художника ещё больше терять рассудок, оставляя последние крупицы реальности. Пак облизнул сжатую дырочку, надавил языком, с ощутимым сопротивлением проникая внутрь. Хонджун заныл, отпустил свои колени, хватаясь руками за одеяло. Он нащупал баночку вазелина, протянул её Сонхва, жалобно попросил: – Не тяни, помоги… пожалуйста… В груди Сонхва разрасталась безумная любовь к этому художнику. Он был готов исполнить любое его желание, доставить незабываемое удовольствие. Ах, если бы этот парень принадлежал целиком и полностью Сонхва! О большем Пак и не мечтал! Сонхва не стал томить Хонджуна ожиданием, – да и сам уже был на пределе, – набрал пальцами густую мазь, размазывая её по своим пальцам и входу парня. Аккуратно протолкнул палец внутрь. От позабытых и неприятных и в какой-то мере болезненных ощущений Хонджун изогнулся, всхлипнул. Потянулся руками к Сонхва. Пак наклонился, нависнув над Кимом, позволяя тому схватиться за свои плечи, наслаждаясь сильным захватом и испытывая необъяснимое удовольствие от вонзающихся в него ногтей. Пак неторопливо подготавливал Хонджуна, действуя нежно, аккуратно, боясь сделать тому больно. Любуясь выражением лица парня, его движениями, жадными вдохами. – Хватит, – прохрипел Хонджун, когда Сонхва добавил третий палец. – Не думаю, – тихо ответил Сонхва, целуя потный висок художника. Хонджун дёрнулся от движения пальцев внутри него, с силой сжал плечо Сонхва; скатилась маленькая слезинка, теряясь в волосах. – Войди в меня… прошу… Сонхва… Хонджун был на пределе, он с трудом сдерживал слёзы. Сонхва убрал пальцы, Ким содрогнулся от неожиданной и холодной пустоты внутри, приподнял голову, наблюдая за плавными движениями Сонхва, наносящего вазелин на свой орган. Пак снова навис над художником, приставил свой член к входу Хонджуна и, обхватив парня за талию, медленно надавил, проникая внутрь. Хонджун застонал в голос, изгибаясь, ища нужный угол. Обхватил парня руками за шею, ощущая приятную смесь запахов краски, пота и секса, сильно прижался к нему. Было горячо и больно. Сонхва продолжал двигаться вперёд медленно, до самого конца, стараясь не потерять контроль над собой от невообразимого удовольствия. Ему хотелось не просто войти в этого парня, ему хотелось вбиваться в него, до криков, слёз, шлепков. Хотелось отыметь его, выплеснув всю сокрушающую силу своего желания, что накопилась в нём за все эти годы. Но он не мог позволить себе этого. Он не хотел сломить парня. Он планировал привязать его к себе, сделать своим, зависимым от себя. Войдя на полную длину, Сонхва замер, позволяя Киму привыкнуть к ощущениям. Но Хонджун сам двинул бёдрами, отчего Сонхва рыкнул, крепче сжал талию парня и практически полностью вышел. Хонджун охнул, двинулся следом за партнёром, всхлипнул, дрожа всем телом. В этот раз Сонхва вошёл чуть быстрее, постепенно наращивая темп, стискивал губы от удовольствия, вырывая из груди Кима безостановочные стоны. Хонджун полностью размяк и отдался Сонхва. Весь он сейчас состоял только из удовольствия, которое взрывалось внутри него яркими фейерверками. Звуки любви и сладкие стоны наполняли студию, воздух был пропитан преобладающим сейчас терпким запахом вожделения. – Сонхва… Сонхва… В беспамятстве шептал Хонджун хриплым голосом, не догадываясь какой эффект тем самым оказывал на парня. Сонхва терял контроль, начиная с силой вбиваться в Хонджуна, рыча как зверь и кусая шею парня. – Дай мне… кончить… Сонхва… прошу… дай… Молил сбивчиво, но безостановочно Хонджун, не в силах больше терпеть это удовольствие, готовый потерять сознание. Сонхва поцеловал глаза парня, собирая его слёзы, обхватил его член рукой, подстраиваясь под темп. Хонджун захрипел, обвил ногами бёдра Сонхва, чувствуя, как его пальцы сводит судорогой, изогнулся, изливаясь на свой живот. Он практически сразу обмяк, но не ослабил свои объятия, принимая Сонхва в себя, восхищаясь своими затуманенными глазами красотой лица парня в момент оргазма. Сонхва кончил внутрь Хонджуна, не заботясь сейчас абсолютно ни о каких последствиях. Он опустился на художника, придавливая его своим телом, пытаясь восстановить дыхание, растворяясь в приятной истоме. Они пролежали довольно долго, не имея сил сдвинуться с места. Но Сонхва подумал, что, возможно, Хонджуну тяжело, поэтому сместился в бок. Однако художник практически сразу же прижался к парню, обхватывая его рукой. Сонхва улыбнулся и чуть не признался в своих чувствах, но вовремя прикусил язык. – Ты первый… – начал Хонджун, а Сонхва напрягся от такого начала. – Ты первая модель, которая пробудила во мне такую страсть. Сонхва улыбнулся. Не то, чтобы он считал Хонджуна извращенцем, но всё-таки соблазн довольно велик, когда перед тобой стоят красивые, практически нагие модели. Однако признание художника радовало Пака. – Я не модель. Я журналист. – Сонхва улыбнулся. Хонджун приподнял голову, заглядывая в глаза парня. Он немного растерялся и смутился, увидев во взгляде парня нежность и, возможно, влюблённость. Хонджун вспомнил университетские годы и одного журналиста, который часто бывал на их факультете и знал, наверное, всех студентов искусств. Только вот к нему, Хонджуну, не подходил, не разговаривал и не желал знакомиться. Хонджун вздохнул, прижался к груди парня и тихо прошептал: – Будь моей музой?