Вишня

В руках не плавится шоколадная плитка—настолько околели. Побелели ногти, от напряжения с которым я сжимаю эту злосчастную шоколадку, и покраснели костяшки пальцев. Уже и кожа начала шелушиться на тыльной стороне ладони. На термометре -24, а я в старой футболке отчима и трусах, стою на балконе без возможности вернуться в комнату: Егор с его дружками меня закрыл, впихнув в руки сраную надкусанную милку, и выпустить сможет только мама, когда вернется через три часа, ведь тетя Зося, которая пускала к себе перелазить обычно, уехала к внукам. А я уже вижу через стеклопластиковую дверь, как отчим с этими алкоголиками вырубились. Покраснели бедра, и я, кажется, не чувствую пальцев ног и кончика носа. Слезы прекратились в первых пять минут, сейчас на лице лишь дорожки льда, и губы, кажется, от мокрого дыхания покрылись инием, как и ресницы с бровями. Посмотрела вниз, на землю; нет, с третьего этажа я не спрыгну, там голый асфальт, мусор и ни крупицы более мягкой земли. Не знаю чем руководствовалась мама, когда продала наш дом в частном секторе после смерти отца и переехала жить к этому мудаку, угрозами затащив меня с собой. Она пашет сутками напролет, а это быдло тратит все деньги на дешевую водяру и закусь для своих дружков. За полгода жизни тут я скинула почти тринадцать килограммов и у меня перестали идти месячные, но это едва ли кого интересует. А теперь я, по всей видимости, еще и лысая буду, если выживу: Витя(кажется его так зовут) отрезал клок волос прямо с макушки, когда я пыталась отобрать у него свой ноутбук, оставив ежик длиною в сантиметр. Вижу в отражении как неровно торчит этот пучок тонких, поредевших от стресса и голода волос, и криво усмехаюсь; губа трескается, и начинает кровить, а я не могу остановиться растягивать губы все шире и шире, до боли в трещинах в уголках губ и кровящей отмерзшей кожи под носом. На улице уже темно, и я решаю присесть и накрыться хотя бы тряпкой, лежащей на полу. Еле сгибаю колени, не чувствуя холода сажусь на бетонный пыльный пол, усеянный птичьим помётом. Грязнющей, мерзкой тряпкой, неведомо что вытиравшей, накрываю согнутые ноги, обхватываю колени руками, прислоняюсь спиной к стеклу. Сразу начало клонить в сон, но я знаю, что спать нельзя. Помню, как папа пел мне в детстве песню про бравых рыцарей и драконов. Чёрный рыцарь взошёл на башню и дракона покорил... Глаза открываются все сложнее и сложнее. Стало даже как то теплее, наверное тряпка согрела! Я попробовала встать и что то сильно дёрнуло кожу ягодиц. Больно. Наверное, прилипла к грязи. Плотнее укутавшись в тряпку, решила подождать маму. Глаза слипаются, и сквозь марево я вижу, как из под ног растекается красноё полотно. Красивое такое, как будто вишню раздавили в пальцах, и в ладонь стекает красный сок. Становится темнее, багровеет, а я мыслями уже у бабушки в деревне, под любимым вишнёвым деревом. Вот она выходит из летней кухни с блюдом и зовёт есть драники со сметаной. Как я рада ее видеть! Она ведь умерла еще четыре года назад. Я иду, а она будто светится сзади, вижу папу, который вяжет снасти на спиннинг за уличным столом. Я медленно иду, улыбаясь, и так по летнему тепло, такая мягкая под босыми ногами трава и голубое небо! Оборачиваюсь, и вижу, что там я! Я! сижу на красной плитке, худая и холодная. Но меня так тянёт туда, там где папа, что я безмолвно оборачиваюсь и бегу к столу.