***
Любимая рука поглаживает волосы Лаки, перебирает пряди. — Ты так устаешь в последнее время, малыш… так много работаешь… Кончики пальцев, едва касаясь, массируют голову, раздвигают пушистую шевелюру и добираются до корней волос. Он не должен расслабляться. Не должен. Не должен. — Так стараешься мне угодить… Даже занемог, бедный… Да? Прикосновения к голове — его тайная слабость. Или уже не тайная? Лаки против воли успокаивается, раскрывается. — Да… да… — шепчет Лаки, растворяясь в ласке. Пальцы запутываются, накручивают на себя пряди, раскручивают… — Лжешь, — слышит он окрик, и муж резко, с силой дергает за волосы, накрученные на кулак. Голова пульсирует болью, обжигая даже лицо. — Почему мне достался ленивый и лживый омега?! — с отвращением говорит муж, выталкивая его с дивана. — Стоять. Слушать. Глаза в пол. Сегодня я говорил еще с одним врачом: он также подтвердил, что ты абсолютно здоров. Я потратил уйму денег на твои обследования и консультации, чтобы отыскать твою таинственную хворь. Но — нет! Врачи разводят руками. Медицина, как говорится, бессильна. Не потому, что все так плохо. Все просто прелестно. Лаки кусает губы. — Что скажешь?! — Думаете, я притворяюсь, Господин? — через силу выговаривает Лаки. — Зачем мне это? — Разве так отвечают альфе, наглец! — взрывается муж. — Вопросом на вопрос? Получишь и за лень, и за дерзость. Но я отвечу, да. Я не думаю. Я знаю. Врач так и сказал: все от нервов. Какая-то блядская… пси-хо-со-матика. Ты знаешь, что под этим имеют в виду? Симуляцию. Саможаление. Притворство. Всякую дрянь! Это значит, Лаки, ты давно уже мог бы это остановить. Ты просто не хочешь! Не так ли? — Но ведь я не нарочно! — говорит Лаки, воспользовавшись риторическим вопросом. — Я стараюсь выполнять Ваши задания, Господин. Я на самом деле хочу быть здоровым. Правда. — Тебя шатает как пьяного, у тебя все из рук падает — ты нам уже половину посуды перебил, — раздраженно вычитывает альфа. — Вчера убирал — полироль разлил. На прошлой неделе готовил — кипяток пролил, рядом со мною. В ресторане мою тарелку разбил. Я уж оплакивал тебя, думал, что-то страшное: болезнь Паркинсона вперемешку с рассеянным склерозом. А ты — здоров, как вол, анализы в порядке! Ни анемии, ни гормональных сбоев, ни нарушений обмена веществ. Нервы, видишь ли, у омеги — экая невидаль! Нежная фиалка, блин. Не можешь взять себя в руки?! — Я не знаю, как это получается… — пытается объяснить Лаки. — Вы же видели: в ресторане я просто поскользнулся. Иногда голова кружится и трясет. Но я не нарочно. Я не пытаюсь Вас разжалобить. Мне самому не нравится быть больным и слабым. — Хватит скулить и оправдываться! Это что, пассивная агрессия?! Хочешь меня укусить да не знаешь, чем?! Или вообще осознанные выходки?! Посмеиваешься надо мной исподтишка, а?! — муж хватает Лаки за локоть и дергает на себя. — Признавайся! — Нет. Не смеюсь. Клянусь! — шепчет Лаки. — Я не лгу, Господин. — Себе ты лжешь или мне — меня не касается. Я хочу результат. Сейчас у тебя будет достаточно времени обдумать, что такое правда и как тебе с ней жить. Снять всю одежду. Живо. Посидишь в клетке. Клетка недостаточно велика, чтобы в ней нормально разместился человек. Здесь можно или стоять на четвереньках, или лежать, скорчившись. Ну конечно, это же наказание! «Я должен ему доверять. Он все делает правильно, — думает Лаки. — Я же сам выбрал именно этого человека. У меня было множество вариантов, и я не то, что выбрал, я даже влюбился». Альфа был таким жизнерадостным, веселым, уверенным в себе, умным, щедрым. Но дело даже не в том, на что позарились бы другие омеги. Будущий муж выглядел непринужденным, естественным, сильным. И смотрел на Лаки с таким особенным интересом, как на драгоценную диковинку, заставляя ощущать себя избранным. «Все это просто игра, — повторяет девятнадцатилетний Лаки в уме, как мантру, заученные с пансиона фразы. — Игра в воспитание и подчинение. Он не хочет меня оскорбить или сломать. Он дорожит мною. Он не насильник. Просто альфы агрессивны, иначе они не были бы так честолюбивы, предприимчивы и сильны. Это обратная сторона медали. А нам, омегам, выпала честь помогать им снять излишнее напряжение. Если бы не мы, альфы с их уровнем гормона мужественности скатились бы до преступлений, убили бы друг друга. На нас держится мир… Но, господи, почему же так обидно?!» Ноющие мышцы должны принести ему смирение и покаяние. Не надо злиться на давящие прутья клетки, на дискомфорт. Надо принять их как лекарство. Он просто вытерпит наказание до конца. И больше никогда не будет так… Как?! Лаки, как его учили, изо всех сил пытается поставить себя на место мужа. Альфа встретил юного симпатичного омегу, потратил немало на вено брачному агентству, на свадьбу (поскольку родители Лаки погибли, все расходы легли на него). Теперь содержит его и вкладывается в его образование. Конечно, хотелось бы пойти на переводчика (у Лаки талант к изучению языков), или на художника, но муж счел это все не серьезным. Переводчику придется слишком много работать, а художник-омега станет иллюстрировать детские книжонки. И поэтому Лаки отправили обучаться визажу. Повезло еще, что он не успел забеременеть: омегам с детьми учиться не разрешено. Как бы там ни было, на образовании других омег мужья просто экономят или форсируют вопрос с наследниками, а его альфа сделал Лаки приятное. Правда, теперь при всяком недовольстве этим же шантажирует: не пускает на занятия или экзамены, грозится забрать документы. Один раз сгоряча вышвырнул базовый набор инструментов. Но со временем, остыв, удовлетворенный послушанием Лаки, купил новый. О чем это? Да! О том, что альфа очень много на него расходует. Он мог бы не заводить супруга, а купить модный аэрокар, бытовых роботов и крутые гаджеты, съездить в длительное увлекательное путешествие, направить больше средств в бизнес или переехать из квартиры в загородный дом. Омега — это не просто отношения. Это выбор, решение, материальный вклад. Омега ради семьи добровольно отказывается от своих желаний, гордыни, свободы воли. Вполне абстрактно. Те, кто с детства не был особо инициативен, даже не понимают, чего лишаются. Альфа же отказывается от вполне конкретных благ и реального свободного времени, часть которого будет потрачено не на обоюдоприятное общение, а на улаживание дел омеги. Выбор — это сложно. Как же было трудно, когда в детстве папа предлагал Лаки определиться, хочет ли он мечту всех мальчиков — генератор игрушек, или уроки изобразительного искусства. На все и сразу денег не хватало. Альфы мыслят практично. И если вместо сладких развлечений на экзотических островах и экстремальных соревнований муж выбрал кормить, одевать, учить и выслушивать омегу, надо быть ему за это благодарным. Надо понимать, что за свои деньги он хочет получить что-то приятное и полезное. Дом, в котором можно расслабиться. Мужа, который умеет слушаться и делать ему хорошо, предугадывает желания и растит детей… Но откуда это гадкое ощущение, что Лаки просто купили?! Как игрушку, как робота, как животное. Лаки пытается привстать в клетке, потянуться. Он ненавидит это бесцельное, скучное сидение взаперти сильнее, чем порку. В ней хотя бы есть что-то возбуждающее. Неизвестно, когда муж вернется. Может, принесет еды и воды — и снова оставит так. Сколько здесь надо просидеть — час, вечер, сутки? Сколько он уже просидел?! Лаки честно пытается выполнять указание. Его оставили здесь подумать над ошибками. Он должен исправиться. Он хочет исправиться. Итак, его альфа расчитывал на юного, ловкого, веселого, симпатичного избранника. Хотя… Лаки был немного другим, когда они встретились. Всегда был другим. Не таким беззаботным и ласковым, как одноклассники, не таким простым и доверчивым. А смерть родителей, от которой он не оправился до сих пор, сделала его совсем невеселым. Но — мужу хотелось его приручить, раскрепостить, он верил, что юноша будет рядом с ним счастлив. Хорошее же желание, да? Сделать Лаки счастливым. Вот только радости убавлялось с каждым днем семейной жизни. Попытки изображать веселье бесили мужа фальшью. Иногда омега казался откровенно грустным. Да, боль от потери родителей не утихала. Но как объяснить, что душевная боль так же реальна, как физическая? В мире Лаки в этого никто не верит, даже омеги, где уж тут достучаться до мужа. Люди благодаря достижениям медицины умирают в глубокой старости. Неизлечимых болезней нет. Катастрофы — редкость благодаря современным технологиям. В этом мире обычно никто никого не теряет. Разве что меняют на других, перелистывают, словно виртуальную страницу: «Следующий». Боль потери незнакома даже чувствительным омегам. Как же объяснить ее альфе?! По ночам Лаки вспоминает улыбку и добрый прищуренный взгляд покойного альфа-папы, его шутки, ласковые прозвища, которые он ему давал, то, как он гладил уже подросшего сына по голове и ворошил ему волосы. Слезы беззвучно впитываются в подушку. Сердце замирает при мысли, что Лаки может потревожить супруга. А боль так же реальна, будто кто-то окатил его стаканом кипятка. Она жжет кожу, пробирает до кости, мешает дышать. Когда однажды врач предположил, что у Лаки депрессия, а он поддакнул, получил потом дома, как никогда. Муж стегал его плеткой и кричал, что рядом с таким прекрасным, успешным, уважаемым человеком, как он, только последний эгоист может предаваться унынию. Он делает все для Лаки, пашет, как проклятый, а тому, твари эдакой, мало. А если не мало, с чего бы впадать в депрессию? Да если о пониженном настроении Лаки узнают знакомые альфы, мужа засмеют или решат, что он не состоятелен как глава семьи. Альфа выглядел тогда обманутым, оскорбленным, несправедливо обделенным. И Лаки впервые ощутил вину перед ним и желание стать кем-то другим. Не собой.***
Сесть в клетке нельзя — высоты не хватает. Если все время лежать, прутья впиваются в бок, а руки и ноги начинают неметь. Можно стоять на четвереньках, опираясь на локти и колени. Приподнимаясь, Лаки словно видит себя со стороны: обнаженный, с дрожащими от усталости и нервотрепки мышцами, зажатый со всех сторон. Сквозь толстые прутья видна смуглая кожа, черная грива, лихорадочно блестящие глаза. Животное в клетке — да и только. Так, в принципе, и задумано. Сама поза — часть наказания, напоминание: знай свое место. Если не хочешь быть хорошим двуногим домашним любимцем, можешь стать обезличенной тварью на четырех конечностях. Так для острастки нашкодившую болонку вышвыривают в холодную будку на двор. Какой контраст в отношениях! Какое высвобождение инстинктов! Лаки знает: многие омеги находят такое унижение весьма возбуждающим. Ощутить себя в чужой власти, в беспомощном состоянии, насладиться подчинением. Это как бы часть омежьей натуры. Он не ощущает ничего подобного, и потому старается сменить позу, лечь на другой бок, как можно быстрее, не задерживаясь в положении, в котором чувствует отвращение к самому себе. То, что делает контакты естественными и приятными: альфа хочет доминировать, омега «заводится» от чужой силы. И такие отношения не разрушают их души, а делают счастливыми. Большинство пар выглядят сплоченными, жизнерадостными. Нормальными. Муж наказывает Лаки редко. Но вместо примеси наслаждения он испытывает раздражение, глухую боль, и долго после этого не может расслабиться рядом с альфой. Так быть не должно! Лаки думает, что он какой-то ненастоящий омега. «Меня никто не похищал и не сажал сюда насильно, — уговаривает он сам себя. — Я ведь сам в клетку залез, потому что не хочу ссориться с мужем. Я выбрал человека, который делает меня лучше, который отвечает за мою жизнь. Я хочу радовать его. Хочу, чтобы он был доволен. Значит, и этого я хочу. В любой момент я могу все прекратить. Разорвать брачный контракт. И остаться в одиночестве?! Почему у омеги лишь одно право: уйти?». … Вначале казалось, что альфа понимал Лаки, поддерживал и ценил. Но последней каплей для мужа стали внезапные омежьи недомогания. Лаки шатало и штормило, походка становилась, как у пьяного, и ему трудно было передвигаться даже по квартире. Хотелось лечь на кровать и не открывать глаз. В другие дни внезапно, без всякой видимой причины, накатывала дрожь, во рту пересыхало, сердце колотилось, как у загнанного зверя, и Лаки казалось, что он сходит с ума. Он пытался скрывать свое состояние, сколько мог, но рано или поздно начинал задыхаться, все плыло перед глазами и приходилось садиться, ложиться, отворачиваться, а иногда и цепляться за мужа в попытке устоять на ногах. Конечно, вначале он испугался за здоровье Лаки. Как всякий порядочный альфа, на медицину потратил максимум, не скупясь. Омеге проверили буквально все органы, сверили показатели, чуть ли не просветили насквозь. Но если в первое время альфа отправлял Лаки отдыхать после приступа, смотрел на него с сочувствием, заботился, теперь с каждым врачебным заключением о том, что омега здоров, муж становился все недоверчивее и суровее. Видимой причины для приступов не было, а дела — были. И муж считал, что Лаки пытается избежать уборки, готовки, учебы или, что еще хуже, не хочет ублажать его в постели. Лаки ловил себя на том, что испуганно хватается за оставшиеся диагнозы. Мол, он чувствует, что все причины в сосудах. Нет? Тогда, очевидно же, в токсинах. Вот пройдет очистку крови — и станет бодрым, активным, веселым. Именно таким, какой нужен мужу. Лаки говорил так, будто упрашивал поверить в последний раз. Будто извинялся сам за себя. И ненавидел эти жалкие нотки в своем голосе. Да и вообще: чем дольше оправдываешься, тем подозрительнее выглядишь. И вот сегодня муж пообщался с последним врачом в списке — эфферентологом: организм Лаки чист. Итак, все болезни — на нервной почве. Это звучит как: Лаки виноват во всем сам. Он думал, впадет в отчаянье, если это случится. Но сейчас на удивление ощущает лишь обиду и пустоту. «Говорят, обида — это бессильная злость, — горько улыбается Лаки. — Самое омежье чувство. Настоящая агрессия нам не положена. Она — прерогатива альф. Мы — всего лишь подушка безопасности общества. Бессильная. А что такое сила? Все потому, что у омег так мало тестостерона? Или потому что нам так говорят? Интересно, если бы альфу с детства учить тому же, что и нас, отправить в пансион, каким бы он стал?! Уколы тестостерона превращают омегу в бету. А если повысить дозу, станет ли омега альфой? Если бы я был альфой, не обращался бы с человеком как с бессловесной тварью». Раздумывая, Лаки постепенно забывается тревожным поверхностным сном, какой только может быть у человека в неудобной позе, на жутких жестких прутьях, в прохладной клетке. Будит его муж, спрашивая Лаки строго: — Ты все обдумал? Тот сонно жмурится, приподнимается, кивает, надеясь, что альфа не станет выспрашивать, но надежда тут же угасает, когда тот уточняет: — И к каким выводам ты пришел? — Я буду пересиливать себя, если мне будет плохо? — устало спрашивает Лаки. — Чтобы этого не было заметно? Я, правда, не знаю. — Все дело в настрое, — назидательно объясняет муж, выпуская Лаки из клетки. — Ты должен перестать жалеть себя, щадить и начать выкладываться на все сто. Настройся на позитив. Я не смогу заставить тебя это сделать, если ты сам не захочешь. Но и жить я с этим не смогу. Ты знаешь, какими тяжкими трудами мой бизнес расширяется. Вот это напряжение! Я могу снять его только в уютном доме с ласковым мужем. Иначе я сам заболею. Так что подумай, на что ты готов, чтобы сохранить нашу семью? — На все, — шепчет омега. Муж выглядит удовлетворенным, но добавляет: — Если сегодня будешь неловок или ленив, накажу по полной программе. Больше никаких скидок на болезнь. Никаких поблажек. Не так уж много у тебя обязанностей. Как ты собираешься справляться, когда у нас будут дети? — Вам нужен другой муж, — говорит Лаки внезапно, закрывая лицо руками. Слезы подступают к горлу, но он не может плакать при альфе. Тяжелая ночь, раздумья, полные самообвинения и вспышек злости, сомнения подтачивают силы. — Я хочу, хочу, боже, как я хочу, чтобы все получалось… Но что-то не так… Я ни на что не гожусь… Вы заслуживаете лучшего омеги… — Ну-ну, Малыш. Ну, что ты… — муж неловко обнимает Лаки. — Не расстраивайся. Если и впрямь так переживаешь, все непременно получится. Все в твоих руках. Просто сосредоточься на делах — и выбрось глупости из головы.