Запад есть Запад, Восток есть Восток...

Рэнди нравится, когда Гейл читает Киплинга. Ему вообще нравится, как Гейл читает стихи, но Киплинг - вне конкуренции. Наверное, в них есть что-то общее. Рациональная грусть, печальная рассудительность, бремя белого человека – Харольду это всё очень идет, как идет классический наряд жителю любой эпохи. Но Харольду особенно. Рэнди вообще нравится Гейл… еще бы он кому-то не нравился. «Oh, East is East, and West is West…»* - негромкий тембр голоса Гейла словно шелестит, завораживая внутренней интеллигентностью и гармонией. И еще от него мурашки по коже бегут. Рэнди слегка морщится, незаметно оглядывая присутствующих. Питер, Хэл… вся их группа сидит и слушает, притихли все и не шевелятся. Харрисону нравится, когда Гейла так слушают, но не нравится, когда на него так смотрят: не отрываясь, почти не мигая, как зачарованные огромным питоном бандерлоги. Да, Киплинг сегодня рулит, даже сравнения в голову лезут из его книг. Гейл умеет отправить всех в прошлое и без машины времени, одним только своим нереальным тембром. А здорово, что сегодня возникла идея просто посидеть и почитать стихи вместо какой-нибудь шумной вечеринки с пивом, от которого утром голова раскалывается. Они все актеры, все владеют умением играть словом и голосом, но Гейл как-то сразу стал центром внимания… впрочем, так с ним почти всегда. Он красивый… ужасно красивый. И Рэнди его хочет уже давно. С самого утра, наверное. С того момента, как они разошлись по своим комнатам, когда солнце только показалось над крышами. Интересно, знает ли кто-то об их совместных ночевках… хотя, естественно, все знают, просто заводить этот разговор считают неэтичным. Ну и правильно, это личное. И никого, кроме них с Гейлом не касается. Но стихотворение, которое выбрал Гейл просто убивает… и воскрешает надежду своими последними строками, которые в исполнении Гейла звучат как молитва, как реквием, как признание… "О, Запад есть Запад, Восток есть Восток, не встретиться им никогда, Пока будут Небо с Землей таковы, какими их Бог создал. Но Запада нет и Востока нет, нет наций, родов и преград, Когда двое сильных и смелых мужчин друг другу в глаза глядят." И Рэнди прошивает дрожь возбуждения от макушки до кончиков пальцев на ногах, потому что Гейл читает это ему лично, не смущаясь никого и глядя прямо в глаза. А все усиленно не замечают. После этого импровизированного вечера литературных чтений все, пришибленные и молчаливые расходятся по своим делам. Пора спать, завтра опять много работы. Рэнди ожидает, пока все разойдутся и потом медленно идет к выходу по полутемному коридору. Очень медленно. Почти стоит на месте. Потому что ждет, когда в темноте ему на плечи опустятся тёплые и тяжелые ладони. - Почему ты читал именно это? - Рэнди, не оборачиваясь, откидывает голову на плечо Гейла. - Захотелось, - даже не глядя на собеседника, Харрисон интуитивно чувствует, как он слегка пожимает плечами, улыбаясь и близоруко щурясь. – Под настроение. - И вместе им не сойтись, да? – Рэнди усмехается, стараясь подавить чувство раздражения и тоски. Стихотворение настолько прозрачное, что не увидеть намека может только ребёнок. Ну, или Гейл. Рэнди резко разворачивается и пытливо смотрит в ореховые с прозеленью глаза. Точно. Стоит, смотрит удивленно и растерянно… нет, ну неужели действительно не видит? - Queer is queer, straight is straight, and never the twain shall meet,** - выпаливает Рэнди, перефразируя строки поэта. И если в оригинале в исполнении Гейла они звучали размеренно и спокойно, то сейчас голос младшего напряжен до такой степени, что почти вибрирует, как сжатая пружина, которая вот-вот лопнет. Рэнди терпеть не может себя в таком состоянии, потому что не умеет сдерживаться и ведет себя, как полный придурок. Вот и Гейл сейчас обидится, или засмеется, или… нет, ну почему он так непредсказуем? Или наоборот? Они целуются долго, а Рэнди даже успевает выхватить связную мысль из хаоса эмоций и ощущений, насколько поцелуи Гейла и поцелуи Гейла в виде Брайана на съемках различаются. - Зачем ты стихи портишь? – тихо смеется Гейл, а Рэнди не может отвести взгляд от его губ. Черт, да он весь – само совершенство. - Что? – он с трудом возвращает себя в реальность. – Какие стихи… а, это… просто… смешно получилось. - Ужасно неуклюже, Рэндс, - Харольд прижимает к себе коллегу по съемкам и улыбается, как какой-то Чеширский котяра. – Глупость получилась. Потому что бредятина. И никаких намёков, кстати, там нет. Просто размышления англичанина о колониальной политике своей станы. - Можно подумать, - бормочет Рэнди, все еще упираясь. – Ты намекал, что мы разные. - Да? – изумляется Гейл. – Не помню… кажется все-таки нет. Но если тебе нравится быть мазохистом, то не буду спорить. Лучше прикуплю чего-нибудь эдакого… типа, кожаных трусов, плетей или… что там еще они любят? - Иди к чёрту! – Рэнди смеется и видит, как Гейл улыбается в ответ. И лезет обниматься. Нет, ну точно как кот какой-то… сплошное счастье и пара фунтов пушистости с когтями. - Мы разные, Рэндс, - внезапно говорит Гейл, и Харрисон замирает. Все-таки он непредсказуемый и от этого Рэнди любит его в сто раз сильнее. – Конечно же, мы разные. Как все люди. И дело совсем не в том, на чем ты зациклился. Просто… разве то, что изначально ты гей, а я натурал мешает тому, что у нас есть? - Ага, натурал, можно подумать, - издевательски шипит Рэнди, ухмыляясь и стараясь скрыть растерянность. - Тебе напомнить, чем ты, натурал, ночью занимался? И с кем? И сколько раз? - Ну и что? – Гейл пожимает плечами, притискивая к себе младшего. - Это же был ты. Понимаешь? Видя упрямое недоумение в голубых глазах, Гейл пробует объяснить, как всегда немного смущаясь и заикаясь. - Просто… если это ты, то какая разница? Это не важно… ну, знаешь… когда по-настоящему испытываешь какую-то эмоцию, то объект приложения совершенно не важен с точки зрения субъективного выбора… разве нет? - Ты ненормальный, - сообщает через пару секунд размышлений Рэнди, сердито фыркая. – А по-человечески сказать можно? С каких это пор слова «Я тебя люблю» превратились в эту хрень про объект приложения? - А… ну да, - Харольд улыбается и тянет партнера по съемкам к двери. – Прости, я думал, ты хочешь, чтобы я объяснил. Я тебя люблю… идем к тебе? А то тут темно. И я есть хочу. - Идем, - вздыхает Рэнди, пряча счастливую улыбку. Темно ему тут… ну, вот что ты с ним будешь делать? – Закажем что-нибудь… пиццу? - Можно. И картошку с пивом. - Ужасно. Кто бы мог подумать, что у утонченного тебя такой кошмарный вкус? - Харрисон выходит на улицу первым, держа Гейла за руку. Все равно никого нет вокруг, все уже уехали… тактичные, блин. - Не во всём, - Гейл на мгновение останавливается и тянет к себе собеседника. – Далеко не во всём, Рэндс… «..пока двое смелых и сильных мужчин друг другу в глаза глядят…» - помнишь? Он негромко произносит вторую часть первого катрена и внимательно смотрит в ярко-голубые глаза, чуть улыбаясь кончиками губ. А Харрисон, как всегда, замирает, не в силах шевельнуться под этим взглядом. Харольд проводит пальцами по скуле младшего, очерчивая её контур, а у светловолосого в легких заканчивается воздух. - По крайней мере в том, что касается тебя со вкусом у меня все в порядке, - как всегда, Гейл выдает фразу в духе магистра Йоды. – Рэндс… Рэнди все время ждет этой минуты, когда Гейл наклоняется над ним, смешно опуская голову, чтобы дотянуться до его губ. Очень мимолетно, аккуратно и ласково. Ну, точно кот, даже не стоит и сравнений других искать. - Идем уже… - ворчит Рэнди, стараясь выровнять дыхание. А сам непроизвольно ускоряет шаг. Потому что хочется быстрее. С самого утра хочется. – Значит, хочешь пиво с картошкой? - Ага, - кивает Гейл и улыбается так, как только он умеет. - И пиццу. И тебя. * Имеется в виду известное стихотворение Р. Киплинга «Oh, East is East, and West is West, and never the twain shall meet…» в переводе Е. Полонской ** «Гей есть гей, натурал есть натурал и вместе им не сойтись…»