Доктор Уэйн

      Трудна ли жизнь колясочника? Вопрос в равной степени практический и философский. С практической точки зрения, она полна мелких бытовых неудобств, вроде самостоятельного похода в туалет или приема душа. Про лестницы я вообще молчу. Но в то же время, когда у тебя есть возможности, то все это становится не таким уж и важным. С философской же точки зрения… колясочник мало чем отличается от других людей. Ведь недуг не мешает ему думать, размышлять, учиться… проблемы с ногами не отражаются на мыслительных функциях мозга. Но влияют на само мышление. Ибо, как известно, бытие определяет сознание.       В моём случае, всё было несколько интереснее. Деньги позволили мне не обращать слишком уж большое внимание на бытовые неудобства. Поместье очень быстро обзавелось всеми необходимыми пандусами, бортиками и другими приспособлениями, что должны были облегчить мне жизнь. Штат слуг тоже был увеличен, с учётом моих и Брюса особенностей. За нами постоянно присматривали няньки с безупречной репутацией и дипломами лучших педагогических вузов.       В этих условиях, единственным человеком, что хоть как-то пытался нам помочь, был Альфред. Наверное, ему я должен сказать спасибо за то, что эти два года, что прошли со смерти родителей ни я, ни Брюс не полезли в петлю. Дворецкий продолжал неукоснительно исполнять свои обязанности, подчеркнуто обращаясь и со мной и с Брюсом на вы. Но порой в его «Хозяине Чарльзе» или «Хозяине Брюсе» чувствовалось столько заботы и участия, что мы и не замечали особой отчужденности. Наоборот. Когда меня или Брюса накрывала черная меланхолия, он с непрошибаемой прямолинейностью старался достучаться до нас, чтобы мы занялись каким-то делом, а не самоедством. Бывало, что мы с Брюсом кидали в него книги, вазы или какие-то другие твердые вещи, кричали и проклинали его, чтобы заставить его уйти и оставить нас в руках наших демонов, но он как-то умудрялся игнорировать это, продолжая монотонно бубнить о том, что «у вас, хозяин Чарльз, контрольная по риторике. А без риторики, вы можете забыть о карьере психиатра».       Да, я таки решил стать психиатром. Это не блажь и минутный порыв, а осознанный выбор. Профессия в равной степени полезная как в жизни, так и в бизнесе. Естественно, Альфред обеспечил и меня, и Брюса лучшими учителями. Параллельно математике, истории, физике и другим наукам я прохожу и психиатрию. Уже сейчас я неплохо разбираюсь в основах, а к восемнадцати смогу сдать квалификационный экзамен. После, меня ждет заочное поступление в какой-нибудь экономический колледж, потому что никуда уезжать я не собираюсь. Нет у меня никакого желания селиться в шумное общежитие или брать в аренду квартиру. Видимо, мне предстоит жизнь затворника.       Брюсу сейчас и легче, и сложнее. Он пока не выбрал, что будет учить, но, я предполагаю, что минимум юридическое он получит. К тому же он, в отличии от меня, мобилен и у него есть подружка. Маленькая Рейчел Доуз старалась бывать у нас как можно чаще. При ней мой младший брат словно оживает, начинает улыбаться, хотя до полноценной радости еще далеко. Это, наверное, один из немногих поводов радоваться для меня лично. Хоть кому-то хорошо.       В общем и целом, наша с братом жизнь мало изменилась. Уроки у репетиторов сменяются поездками на природу. Удивительно, но я пристрастился к рыбалке. Пока Брюс, вместе с Альфредом, ходили по лесу, я сидел с удочкой на причале или на пляже и медитировал на поплавок. Для меня это стало лучшей релаксацией, хоть это и странно для четырнадцатилетнего подростка. Я давно уже перестал следить за собой, чтобы не показывать себя старше. Альфред с Брюсом не придираются и ладно.        Так что со стороны могло показаться, что все не так плохо. Да, с физической точки зрения все действительно было неплохо. Мы были одеты, обуты, сыты. Нам давали уроки лучшие учителя, а денег было столько, что мы бы их не потратили и за сто лет.       Гораздо хуже обстояли дела с психологической точки зрения. И я и Брюс винили себя в смерти родителей. Я говорил с ним и не раз, применяя новообретенные навыки психолога и вытягивая информацию, так что прекрасно понимал, что под показным безразличием скрывается серьезно покалеченная детская психика. Мне тоже тяжело, но у меня сознание взрослого человека, которое хоть и не избавило от чувства вины, но изрядно ее притупило. Причем если я хотя бы понимал, почему я виноват, то у мелкого вина была иррациональной. Как мне объяснила доктор Лиланд, мой преподаватель и штатный психолог Брюса, у него - синдром выжившего. Уж что только не перепробовал Альфред: приглашал психологов, водил на курсы… всё бестолку. Мы оба чувствуем вину за то, что выжили, а родители нет. Вот и получается, что росли мы оба нелюдимыми, замкнутыми детьми, с кучей комплексов и проблем. — Хозяин Чарльз, сегодня к нам прибыли гости, — сказал Альфред, зайдя ко мне в комнату. Коляска была придвинута к окну, а на коленях лежал томик Юнга. — Гости? Но я не знаю ни о каких гостях, — ворчливо сказал я, оборачиваясь на коляске. Она была оборудована электромотором, так что проблем с передвижением у меня стало поменьше, чем раньше. Сегодня мы собирались ехать за город, чтобы я с утра смог сесть за рыбалку. Был довольно солнечный день и у меня было не такое паршивое настроение, как обычно. Ключевое слово — было. — Это старые друзья ваших родителей. Они хотели убедиться, что с вами всё в порядке, — невозмутимо ответил Альфред. — Как же меня достали все эти доброхоты, — пробормотал я, вспоминая всех этих «друзей» семьи. Макс Шрек, Дуглас Фредрикс и другие богатые и влиятельные люди, за показными улыбками скрывающие торжество от того, что теперь-то Томас Уэйн не будет им мешать зарабатывать деньги. И, кто знает, может быть, даже прибрать к рукам Уэйн Энтерпрайзес? — И тем не менее, приличия должны быть соблюдены. Хозяин дома всегда встречает гостей, — сказал мне Альфред, на что я обреченно кивнул. В комнату беззвучно вошли два гувернера и начали одевать меня в парадный костюм. Иногда я ненавидел Альфреда за это. Уж больно ловко он манипулировал моим чувством ответственности. Но деваться некуда. Придется идти в холл.       Через пять минут я выехал из своей комнаты и въехал в лифт. Альфред уже стоял внизу, и, пока я спускался, о чем-то беседовал, видимо, с гостями. Интересно. Раньше он не был столь словоохотлив. У входа стоял высокий человек во фраке и цилиндре, с маленькими усиками и со взглядом бывалого мошенника. Брюс тоже был внизу. Ну да. Приличия должны быть соблюдены. Плавали, знаем. — Мистер Уэйн, позвольте представить вам Джованни Затару и его дочь Затанну, — максимально торжественно сказал Альфред и только в этот момент я заметил второго гостя. Точнее — гостью. За спиной человека во фраке пряталась девочка лет десяти с черными волосам до лопаток, которая безуспешно пыталась скрыться за спиною отца, то и дело выглядывая в мою сторону, словно от чего-то смущаясь. — Здравствуйте, мистер Уэйн. Позвольте выразить вам и вашему брату соболезнования, в связи с кончиной ваших родителей. Томас был моим другом, — сказал он — Благодарю вас, мистер Затара. Я рад видеть друзей отца в этом доме, — сказал я. Несмотря на то, что радости я не испытывал от слова совсем, этот человек меня интриговал, — извините меня за излишнюю откровенность, но вы не похожи на бизнесмена, — спросил я, прикидывая, кем мог быть этот странный человек. — О, я вовсе не бизнесмен. Дело в том, что я иллюзионист, — сказал он, улыбнувшись немного лукавой улыбкой. — Вот как? — сказал я, ни намеком не выдав своего недоумения. Не уж то ему нужны деньги? Не слишком ли приходить домой к детям «друга», чтобы клянчить деньги на свои фокусы? Да еще и ребенка с собой притащить? — Да. Позвольте? — сказал он и, приблизившись ко мне, протянул руку и вытащил из-за уха монетку, — прошу, — сказал он, положив монетку мне в ладонь. — Милый фок… — хотел было сказать ему холодным тоном, как вдруг почувствовал, что монетка нагрелась и с недоумением посмотрел на гостя. Тот вновь улыбнулся и хлопнул в ладоши. В эту же секунду десятицентовая монета начала увеличиваться и в моей руке теперь лежал золотой доллар, — как? — удивленно спросил я. — Дело в том, что я не совсем обычный иллюзионист. Впрочем, если вы позволите, то лучше побеседовать в другом месте. — Согласен, — кивнул я, — прошу, — указал я рукой направление и поехал внутрь. Впервые за два года я был заинтригован и это чувство мне нравилось.

***

За два дня до этого. Особняк семьи Затара. — Вы уверены, Альфред? — спросил Джованни Затара. — Я думаю, что общество сверстников даст мальчикам возможность лучше социализироваться, — ответил Альфред, краем глаза наблюдая за увлеченно раскладывающей карты Таро девочкой лет десяти. — Но всё-таки. Что моя Занни сможет сделать такого, что не смогут сделать другие дети? — продолжал допытываться Джованни. — Миссис Уэйн — крестная девочки. Она не раз и не два говорила, что юная мисс Затара — самое доброе создание, что она видела. А мальчикам нужна сейчас именно доброта, — вздохнул Альфред, — я могу дать им образование, защитить капиталы семьи до совершеннолетия хозяина Чарльза, но не могу излечить ту моральную травму, что до сих пор мучает мальчиков. — Альфред. Я очень уважаю вас. Но это не единственная причина. Я хотел бы узнать, чего конкретно вы хотите добиться? — У хозяина Брюса есть подруга. Я вижу, как он оживает, когда она рядом. И я надеялся, что… — Что Занни сможет расшевелить Чарльза? — с насмешкой продолжил Джованни. — Да. У хозяина Чарльза я уже вижу нехорошие признаки. Постепенно он становится все более черствым, малоэмоцинальным и слишком рациональным. Он зарывается в книги и не желает общаться с внешним миром. Я консультировался с психологами. Это защитная реакция психики ребенка. Но прошло два года и он так и не смог выйти из этого состояния. — То есть официальная наука здесь бессильна? — спросил он Альфреда ни то серьезно, ни то шутя. — Увы, — ответил Альфред, отпивая налитый ему гостеприимным хозяином бренди. — Что же. Это меньшее, что мы сможем сделать для детей Томаса, — сказал он тогда. Чуть позже, когда проводил Альфреда и условился о встрече, Джованни сел рядом с дочерью. — Что скажешь, солнышко? — Он очень грустный. Он действительно переживает за этих мальчиков, — сказала она, отвлекаясь от карт Таро. — Да. А я ведь даже на похоронах не был. Друг называется, — пробормотал он, на что дочь оставила карты и прижалась к нему. — Зато сейчас ты хочешь помочь им. Они же дети моей крестной? — спросила она отца, на что тот кивнул, — Значит, считай, что они мои братья! — уверенно сказала маленькая Затанна. Правда в конце неуверенно добавила, — ну, вроде бы, — чем вызвала веселый смех отца.

***

Поместье Уэйнов — Значит, вы с отцом были друзьями? — спросил я, когда мы все устроились в гостиной на первом этаже. — Да. Более того, ваша мать, миссис Марта Уэйн, крестная мать Затанны, — сказал тот, а мы с Брюсом удивленно переглянулись. — А… почему мы об этом не знали? — спросил Брюс и посмотрел в сторону Альфреда, который в этот момент внес поднос с чайником. Я тоже краем глаза следил за Альфредом, ожидая, что тот начнет отрицать абсурдное утверждение. Но нет. Дворецкий невозмутимо расставлял чайный сервиз, не забыв поставить блюдечко с пирожными поближе к Затанне. — Дело в том, что я и Затанна долгое время отсутствовали в США. Я не видел своих друзей больше десяти лет. И по правде говоря, я прибыл сюда в том числе и поэтому, — сказал он и, отпив немного чая, продолжил, — я должен уехать по делам в Европу на несколько месяцев. Но не хотел бы оставлять Затанну одну или брать ее с собой. Именно поэтому, я хотел попросить вас двоих и Альфреда, присмотреть за моей девочкой, — сказал он и стал ждать нашей реакции. Просьба была в высшей степени необычной. Я краем глаза наблюдал за сидящим на диване с видом пай-девочки созданием, очень аккуратно лопающей уже третье пирожное и не мог понять, в чем подвох. В магии? Пардон, я — попаданец! На этом фоне магия не кажется чем-то удивительным! В самой девочке? Или в том, что Альфред как-то подозрительно прислушивается к нашему разговору? Ничего не понимаю! — Чарли, может согласимся? — спросил меня Брюс, — Тем более, Рейчел не будет так одиноко, — сказал он, а я, задумавшись, все-таки кивнул. — Что же. Это меньшее, что мы можем сделать для крестницы нашей матери, — принял я решение. — Отлично. Я пойду приготовлю комнату для мисс Затары, — как то слишком быстро засуетился Альфред, вызывая у меня нехорошие подозрения. — Я рад, что вы приняли именно такое решение, мистер Уэйн, — улыбнулся Джованни и встал с места, — вы не против того, чтобы Затанна осталась здесь уже сегодня? — Не против. Пускай привыкает к новому месту, — согласился я и выехал из-за стола, — позвольте я вас провожу? — Благодарю, — сказал Джованни и обернувшись к дочери, сказал, — солнышко, веди себя хорошо. Как договаривались, — сказал тот и обнял девочку, вызывая у меня и у Брюса целую бурю эмоций. Правда, я ограничился лишь прикрытыми глазами, в то время как Брюс, как бы случайно отвернулся. — Хорошо, папа, — сказала она и робко улыбнулась. «Как же тебе повезло девочка!» — в голове промелькнула мысль, пока мы шли к холлу. Джованни пожал мне и Брюсу руки, приложил руку к своему цилиндру и вышел из дома, в сопровождении Альфреда.

***

— Что скажете? — спросил Альфред, когда они с Джованни вышли из особняка и он решил проводить его до ограды. — Да, вы правы, Альфред. Эмоциональный диапазон не как у робота, конечно, но крайне ограниченный. — Увы, мистер Затара, — сказал Альфред, шедший на шаг позади Джованни. — Ее вещи будут доставлены сегодня, — сказал он, когда они добрались до решетки. — Комната для мисс подготовлена. Гарантирую, что она не будет ни в чем нуждаться. — Не сомневаюсь. Надеюсь, у нас все получится и Затанна сможет расшевелить Чарльза, — сказал тот и, пожав руку Альфреду, вышел за ограду. — Я тоже надеюсь, сэр, — сказал Альфред и пошел в сторону поместья. Когда он обернулся, Затары уже не было.

***

      Когда они вышли, я обернулся и посмотрел на Затанну, которая продолжала смотреть на дверь. — Ну, пошли. Покажем дом, — сказал я, подъехав к ней. — Пошли, — сказала она и, как-то странно на меня посмотрела, — а ты совсем ходить не можешь? — спросила она. — Совсем, — ответил я и покатил коляску в сторону библиотеки. Затанна шла рядом, ровно с такой скоростью чтобы не отстать, ни обогнать меня. — А сколько тебе лет? — неожиданно спросила она меня, вызвав новый приступ удивления. — Четырнадцать, — не стал я играть в молчанку, — а Брюсу двенадцать, — сказал я, на что Брюс, который предпочел помалкивать, кивнул. — Ого, какие вы большие! — в восторге воскликнула девочка, — а мне всего десять! — Успеешь вырасти, — усмехнулся я. Я не очень понимал, чего хотели добиться Альфред с этим Джованни, а без нашего дворецкого тут явно не обошлось, но девочка своим поведением вызывала умиление, — вот здесь библиотека, — сказал я, пока Брюс открывал дверь, — можешь пользоваться, если любишь читать. — Очень люблю, — с готовностью ответила девочка, рассматривая уходящие ввысь стеллажи, — дома у нас такая же. — А где ты живешь? — спросил Брюс — Поместье находится в Бристоле, — с гордостью ответила она. — Так вы с отцом из Готэма? — удивленно спросил Брюс. — Конечно! А то откуда они бы узнали друг друга! — немного возмущенная глупостью Брюса, сказала она, — Затара — одна из старых семей Готэма! — немного высокомерно ответила она явно заученную фразу. — Наряду с Уэйнами, Кейнами, Аркхемами, Шреками и другими семьями, — продолжил я мысль. — Ага. Так и есть. Только моя мама не отсюда. Она из Европы, — решила она почему-то уточнить. Тем временем, мы добрались до лифта. — Можешь пользоваться лифтом, если будет лень подниматься на второй этаж, — сказал я, продолжая играть гостеприимного хозяина и краем глаза наблюдая за Затанной. — Круто! — сказала она и зашла в лифт. Когда двери открылись на втором этаже, я продолжил экскурсию. — Здесь моя комната, а вон та — Брюса, — указал я в сторону двух комнат. — А что это за комната? — спросила она, указывая на одну из дверей в противоположной стороне. — Это комната наших родителей, — сказал Брюс, а я лишь вздохнул и попытался продолжить экскурсию. Но девочка не смутилась. — У меня тоже нет мамы. Она умерла, когда я была маленькой, — сказала она, опустив голову, а мне, почему-то, захотелось ее пожалеть. «Кто бы меня пожалел?» — услышал я противный голосок внутри себя, но жестко подавил его. В конце-то концов, я взрослый парень, не буду же срываться на маленькую девочку, — а какой была ваша мама? — неожиданно спросила она, почему-то пристально всматриваясь в мое лицо. Не отвечать не вежливо, а вспоминать больно. Но вот, я вздохнул и начал медленно говорить. — Она была высокой. Очень красивой. Любила одеваться в красное. А еще у нее на шее всегда висел фамильный жемчуг. Она… — вздохнул я, чувствуя ком в горле, — очень любила, когда отец сам надевал их ей на шею. Не знаю, почему, — сказал я, делясь своим давним наблюдением. А перед глазами стоят они. Живые, счастливые, любимые. «Не плакать! Не плакать! Ты свое уже выплакал!» — твердил мне внутренний голос, а на глазах медленно наворачивались слезы. И в эту секунду я почувствовал, как кто-то коснулся моей руки. — Папа тоже грустит, когда вспоминает маму, — сказала она и легонько сжала руку. Скупая слеза скатилась по щеке. Не знаю, какой черт дернул меня говорить об этом. Я давно для себя решил, что все случившееся не имеет для меня никакого значения. Это было проще, чем ежедневное страдание от чувства вины. И вот эта маленькая, нескладная девчушка заставила меня вспомнить, что это не так. Не знаю, что я хотел сказать ей. Может быть нагрубить или как-то иначе закрыть неприятную тему, но я не успел. Она подошла к моей коляске и, к моему удивлению, обняла. — Ты чего? — только и сумел спросить я. — Когда я обнимаю папу, он перестает грустить, — просто сказала она, а я беспомощно посмотрел на Брюса. — Рейчел тоже меня обнимала, — тихо, дико смущаясь проговорил Брюс и отвернулся. Я же не придумал ничего лучше, чем обнять ее в ответ. Так и стояли мы на втором этаже. А слезы горя, запрятанные глубоко в душе, продолжали капать по моим щекам.