***
Для ноября погода непозволительно хорошая, поэтому Рукия и Реджи, выбравшись из душного салона, ждут на улице. — Джагерджак, я говорила пять минут, а не двадцать пять! — откинувшись на дверцу машины, ругается Рукия. — Семнадцать с половиной, — поправляет Гриммджоу, глянув на свои шикарные «Breitling», которые в сочетании с формой Сейрейтея смотрятся просто неуместно, точнее, форма смотрится неуместно с этими часами. Смерив его недобрым взглядом, Рукия фыркает и залезает на переднее пассажирское сиденье, слишком сильно хлопнув дверью. Ренджи по-приятельски здоровается и занимает место водителя. В этот момент до Гриммджоу доходит, что ему остаётся только заднее сиденье — там обычно возят задержанных или… собак. — Я что, сижу сзади? — недоумевает он и косится на заднюю дверцу как на врага. Он никогда не садится сзади, если только не собирается потрахаться во время поездки, сзади-то просторнее. — Можешь залезать на крышу, если тебя что-то не устраивает, — огрызается Рукия, — садись и так уже задержались из-за тебя. Сжав челюсти, Гриммджоу берётся за ручку дверцы, бурча о том, что в его машине заднее сидение даже не предусмотрено. Уже с утра на центральных улицах километровые пробки. Ренджи петляет, срезает и объезжает как может, но перед самым финишем всё же попадает в общий поток, объехать который невозможно, впрочем к трупу торопиться не обязательно. Вся поездка проходит преимущественно в тишине, кроме краткой справки Рукии о жертве — женщина, предположительно кровиманка. Без головы. Гриммджоу даже немного расстраивается — что интересного в смерти кровиманов, даже без головы, они каждый день мрут как мухи от передозировки, но всё же это лучше, чем сидеть в душном кабинете, восстанавливая сгоревшие архивы Сейрейтея. На самом деле ему плевать на дело, все его мысли занимает утренний звонок Куросаки-старшего. Ему срочно нужно с кем-то поговорить, иначе голова взорвётся от предположений. Рукия и Ренджи с Ичиго дружат, ну, по крайней мере, дружили, пока тот не обозвал Ренджи импотентом, а Рукии не предложил потрахаться. Должны же они что-нибудь знать. Сам он никогда не интересовался семьёй Куросаки, было как-то похер, но эти-то двое — герои положительные. — Льди… эм, Рукия, — не в силах больше мучиться неведением зовёт он. Рукия бросает на него короткий взгляд в зеркало заднего вида и снова утыкается в свой планшет, показывая как сильно «заинтересована» разговором. Гриммджоу плевать. — Ты знаешь, ну… отца Куросаки? Палец Кучики замирает на сенсорном дисплее, и на этот раз она по-настоящему слушает. Снова разглядывая Гриммджоу в зеркале, она выгибает угольно-чёрную бровь в немом вопросе. Гриммджоу расценивает это как «да». — В общем, он звонил мне сегодня и… Ренджи присвистывает и продвигается вперёд ещё на пару метров. Рукия бросает планшет на приборную панель и резко разворачивается к Гриммджоу. — Он дома? С отцом? С ним всё… — тараторит она, впиваясь в Гриммджоу полным надежды взглядом. — Нет, нет, — прерывает он поток вопросов, на которые у него нет ответов. — Отец сам его ищет. Воодушевлённая было Рукия резко сникает. Её надежды не оправдались. Кто бы что ни говорил, но за чёртова Куросаки переживают все, особенно, эти двое. Как бы он себя ни вёл, они всё ещё считают его другом. По крайней мере пока. — И что ты ответил? — А что я мог ответить?! — злится Гриммджоу. — Сказал, что передам просьбу перезвонить. Я… Я даже не видел никогда этого человека. Почему он звонит мне? Откуда он вообще меня знает?! — Как это откуда? Ты партнёр его сына, как он может не… — она замолкает, потому что выражение лица Гриммджоу приобретает крайнюю степень растерянности и удивления. — Ты не знаешь? — Не знаю чего?! — Гриммджоу теряет всякое самообладание, почему в курсе того, что касается его в первую очередь, все, кроме него?! — Ну, когда ты был в коме, — отвечает Рукия, аккуратно подбирая каждое слово, — Ичиго практически жил у твоей постели, никто не мог заставить его отойти от тебя, он всё говорил, что когда ты очнёшься, он должен быть первым, кого ты увидишь. Если честно, никто, кроме него, не верил, что ты очнёшься, — она отводит глаза. Гриммджоу сейчас совсем не волнует её раскаяние или что там? Он слушает и не может поверить — всё, что ему снилось, было правдой. Ичиго звал его, ждал и, только благодаря этому, он смог выбраться из жуткого марева болезненных воспоминаний и завихрений собственного сознания. И что он первое сделал, когда снова смог мыслить и говорить? Послал Ичиго к чёрту! — Ну и, конечно, Куросаки-сан не мог остаться в неведении, — продолжает Руки. — Я не знаю, что Ичиго рассказал о ваших отношениях, но его отец и сёстры провели несколько дней в Сейрейтее. Рядом с тобой. Гриммджоу кажется, что он сейчас задохнётся. Это… это… Чёрт, почему он ничего об этом не знает?! Неужели Ичиго всё рассказал отцу ещё тогда? Гриммджоу корит себя за то, что никогда этим не интересовался. Почему? Как бы он не хотел признавать, но эта тема для него чертовски болезненна, в тот момент, когда Куросаки решил скрыть их отношения от семьи, Гриммджоу словно получил удар под дых. И сегодня получил его снова. Он чувствует себя обманутым. Виноватым и преданным одновременно. — Как?.. Как их зовут? — хрипло спрашивает он. Он должен знать. Он хочет знать. — Отца Ичиго зовут Ишшин, а сестёр — Карин и Юзу, они близнецы. «Ишшин, Карин и Юзу» — повторяет про себя Гриммджоу. Они сидели около его постели и верили, что он откроет глаза. Совершенно посторонние люди верили и ждали его. Даже если они делали это только ради Ичиго — всё равно. Они ждали его тогда и сейчас не отказались. Осознание этого никак не укладывается в голове, но тепло и боль, которые он чувствует в груди — реальны. Ишшин, Карин и Юзу — люди, которых он никогда не видел — семья Ичиго, которая могла бы стать семьёй и ему, если бы он, как обычно, всё не просрал! — Я запомню их имена, — едва слышно шепчет он. — Куросаки-сан в прошлом работал в Сейрейтее. Уверена, скоро сёстры Ичиго тоже к нам присоединятся, пока способности девочек молчат, но их родители не были простыми людьми, так что… — Рукия прерывает свою речь, заметив шокированное состояние Гриммджоу. — Ты ничего этого не знал? Гриммджоу качает головой. Не знал. Ничего. Он прикрывает рот рукой, и Рукии кажется, что его вот-вот стошнит. — Гриммджоу, мне жаль, Ичиго просто… — Не надо, — выдавливает он, выставляя перед собой ладонь, словно защищаясь. Слушать утешения Рукии ему совершенно не хочется. Он нащупывает сигареты в кармане, закуривает. Рукия не делает замечания. Тишина в машине напоминает поминальную минуту молчания. Всё чего хочется Гриммджоу, это выскочить из машины, проораться, а потом достать Куросаки из-под земли и заставить его сказать правду. Кулаками или поцелуями — без разницы, пусть только скажет, признается, мать его, что всё его мудацкое поведение одна большая ложь, в которую он сам поверил, потому что человек всего несколько месяцев назад делающий такие вещи не может просто повернуться спиной и ничего не чувствовать. Сигарета заканчивается слишком быстро, но Гриммджоу больше не хочется курить, кажется, он только что понял всё про несносного рыжего мальчишку. И ему насрать, что там Ичиго говорит и куда его посылает — всё это неправда! Он сбрендил просто от переизбытка силы. И почему Гриммджоу вообще сомневался в нём? И в себе. Вот уж действительно мудак. Дело за малым — найти Ичиго. — Приехали, — объявляет Ренджи, разрывая тишину.4.
27 сентября 2021 г. в 23:31
Во сне он стоит на песчаном берегу, глядя на безмятежную морскую гладь, когда её поверхность вдруг начинает набухать и вздыматься. Он не может сдвинуться с места, а перед глазами растут и двигаются, перекатываясь, огромные горы воды, словно зловещие чёрные мускулы. Гуляющие по поверхности волны исчезают, поглощённые этим странным брожением.
Он задыхается. Он кричит, но вместо звука слышится только бульканье. Вода заливает ему лицо, и он не может ничего сделать, как будто голова перевешивает тело и невозможно удержать её на поверхности. Он погружается всё глубже и глубже, ещё и ещё, покорно уходя на тёмное дно. А внутри назревает понимание, в равных долях окрашенное в тона леденящего ужаса и щемящей печали. Из этой пучины восстаёт что-то чудовищное. Но он просыпается прежде, чем успевает увидеть.
Гриммджоу просыпается, потревоженный воплями мобильного. Сон всё ещё плещется в глубине разума неприятным осадком, и сознание тщетно пытается найти ему рациональное объяснение. Телефон не умолкает, возвращая к реальности. Раздражённый Гриммджоу дотягивается до трубки. «Генерал» — значится на дисплее.
— Внимательно, мой генерал.
— Тц! — недовольное фырканье — первое, что он слышит в ответ, и легко представляет, как начальница закатывает глаза и сжимает зубы. — Джагерджак, ты развалишься, что ли если хотя бы две минуты не будешь мудаком?
— А что не так? — прикидываясь святой невинностью, спрашивает Гриммджоу. — Ты сама говорила, что «киска» тебе не нравится.
— Просто. Заткнись, — цедит Шихоин.
Добиться от Гриммджоу подобающего уважения или повиновения всё равно, что головой об стену биться — шишек набьёшь до хрена, а стене — ни хрена! Йоруичи никак не может понять, почему спускает ему это панибратство снова и снова, всё больше убеждаясь, что попала под действие его феромонов, хотя и не верит в их существование. Есть и другая причина — гораздо более правдоподобная — она подыгрывает ему, раз в привычном амплуа распиздяя он чувствует себя комфортнее. Шихоин никогда не была поверхностной и глупой. Она видит правду. На самом деле её может увидеть любой. Чего стоит только то, что за неделю не отличающийся дисциплинированностью Джагерджак ни разу не опоздал на работу, не довёл ни одного сотрудника до заикания и пены изо рта. Ни единой жалобы на него не поступило. Восстановление архива, которым он занимается, идёт быстро и как по маслу. Впрочем, Гриммджоу всегда мог быть уравновешенным и квалифицированным, просто забавы всегда стояли для него на первом месте. А сейчас… Как бы он не хотел убедить всех в обратном, но достаточно взглянуть в его потускневшие усталые глаза, как всё становится очевидно. В них всегда искрилось веселье, даже когда он злился или грустил. Это веселье, порождённое самоуверенностью и нарциссизмом, могло соперничать с чем угодно: болью, страхом, ненавистью. Это просто неотъемлемая часть его натуры. Неугасаемый темперамент. Или совершенно непробиваемый защитный механизм — даже если всё вокруг погибнет, он всё равно останется королём. Так куда же делся этот запал, эта искромётная, одновременно раздражающая и притягательная энергетика? Даже ядовитые колкости, вылетающие из его рта, звучат теперь пресно. Впервые за всю его жизнь веселье в синих глазах сменилось тоской.
— Так чем же я обязан госпоже начальнице? Неужели ты наконец прониклась исключительностью моей персоны?
— Да-да, Джагерджак, без тебя и вода не течёт и солнце не светит, — отмахивается Шихоин, решая, что, возможно, он изменился, но раздражать её всё равно меньше не стал. — У меня труп с утра пораньше и я хочу, чтобы этим делом занялся ты.
— Серьёзно? — переспрашивает Гриммджоу, и в его голосе звучит недоверие и зарождающаяся радость.
С тех пор, как он потерял возможность уверенно пользоваться своей силой, начальница завалила его таким количеством бумажной работы, словно никто во всём ведомстве больше не умеет писать и читать. Он сколько угодно может строить из себя послушного сотрудника, потому что для веселья у него совершенно нет настроения, но это не отменяет того факта, что он ненавидит бумажную работу и весь чёртов архив Сейрейтея.
— Да, — твёрдо отвечает начальница, сделав вид, что не заметила его воодушевления.
Отправлять на оперативную работу практически бессильного вампира — вопиющее нарушение правил, но смотреть в потускневшие глаза Джагерджака с каждым днём становится всё невыносимее, Йоруичи готова рискнуть, чтобы… О, боги! Порадовать его.
— А как же архив? Ты уверена, что в твоём ведомстве найдётся человек, способный меня заменить?
Этой подначкой Гриммджоу пытается скрыть свою через край плещущую радость, и они оба это прекрасно знают.
— Заканчивай паясничать, а то я передумаю, — бросает лёгкую угрозу Шихоин.
— Как пожелает госпожа начальница, — тут же осекается он, готовый на всё, лишь бы сбежать от бумажной волокиты.
Он понимает, что полноценным оперативником ему больше не быть, что Шихоин протягивает ему верёвку из жалости, видимо, выглядит он настолько дерьмово, что даже её непреклонность даёт сбой. Ну и ладно, плевать. Он уже выложил перед ней столько своих слабостей, что козлить и показывать характер, выкрикивая «мне не нужны твои подачки», будет чертовски глупо. Именно так он сделал бы раньше — выплюнул что-нибудь ядовитое и отказался от протянутой руки из принципа, несмотря на то, чего на самом деле хочет. Он всегда поступал именно так. И куда его это привело? Быть может, уже поздно спохватываться, но лучше чем никогда.
— Отлично, — удовлетворённо хмыкает Шихоин, — Кучики и Абараи составят тебе компанию. Собирайся, они уже выехали.
— А без этой парочки никак нельзя? — без особых надежд спрашивает он.
— Нельзя! — отрезает начальница. — Тебе нужен напарник.
— Ни черта не нужен! — пытается противостоять Гриммджоу, хотя прекрасно понимает, что напарник ему ещё как нужен. И он только что решил не быть мудаком и научиться принимать помощь, но упрямство и гордость, чтоб их, так просто не вытравить. — Я прекрасно справлюсь один.
— Джагерджак! — голос Шихоин становится на октаву ниже, а тон — командным, она готова идти на уступки, но не на поводу, Гриммджоу дай палец — всю руку оттяпает. — Либо с напарниками, либо возвращаешься в архив!
«А не пошла бы ты на хуй, госпожа начальница» — вертится на языке Гриммджоу, но отвечает он — «хорошо» и даже чувствует некую лёгкость после ответа. Не быть мудаком крайне сложно, но до чёртиков приятно. Не то чтобы он готов был это признать.
— Молодец, — хвалит Шихоин и тепло улыбается, зная, что Гриммджоу не может увидеть эту улыбку. Показывать свои слабости она не намерена.
Гриммджоу сбрасывает звонок, тянется за сигаретой и откидывается на подушки. Глубоко затянувшись, прикрывает глаза, в последнее время курить он стал слишком много. На мгновение тоска и боль в груди снова поглощают его. Он не хочет подниматься с постели, куда-то идти и вообще контактировать с внешним миром. Зачем он до сих пор остаётся в Сейрейтее? Зачем он вообще до сих пор существует? Иногда он жалеет, что Шихоин не дала ему умереть. Иногда он безмерно ей за это благодарен, в конце концов, смерть по синьке совсем не круто. Правда в том, что впервые в жизни он не знает чего хочет и как поступить. Он чувствует себя совершенно потерявшимся.
У него была цель, даже когда она потеряла всякий смысл, он двигался к ней просто по инерции. Он хотел получить силу Куросаки, и даже когда хотеть стал совсем другого, всё равно упрямо шёл по намеченному пути, не замечая, как нежелание достичь этой цели изменило его.
Ну вот он изменился и что? Тому, ради кого он это сделал, он больше не нужен. И как просто было бы вернуться к первоначальной цели просто из упрямства и ненависти, но и этого он больше сделать не может, потому что вместо того, чтобы забрать чужую силу, он отдал свою. Да и ненависти на самом деле нет.
Теперь у него другая цель, совершенно очевидная — он хочет вернуть Куросаки, но неуверенность, которой раньше никогда не было места в его действиях, сводит его с ума. Имеет ли он право снова вторгаться в чужую жизнь? Добиваться. Эгоистично навязывать свои чувства, когда ему совершенно ясно сказали отвалить. Сказали ли? Или он сам принял это решение — отвалить, чтобы не мешать и не влиять на желания Куросаки. Один раз он уже перевернул всю его жизнь. Должен ли сделать это снова? Возможно, и даже скорее всего без него Ичиго будет намного лучше, даже если сам Гриммджоу сойдёт с ума от тоски. Или же стоит, как обычно, наплевать на всех и сделать то, чего ему на самом деле хочется? Силой или обманом — какая разница, главное, цель будет достигнута.
Гриммджоу не может решить. Он чувствует себя неуверенным и совершенно потерявшимся.
К чёрту это! Он всё ещё жив и, какой бы сильной не была тоска, у него есть время решить, как поступить правильно. А сегодня новый день и не такой уж плохой — на повестке дня жестокое убийство. Переключить мозги со своей драмы на чужую будет очень даже к месту. Воодушевленный, Гриммджоу более чем готов отправиться на задание, отложив на время свою дилемму.
Снова звонит телефон. Гриммджоу тушит окурок и, не глядя, берёт трубку — госпожа начальница забыла сообщить ещё что-то важное?
— Да, мой генерал!
— Э… Гриммджоу?
В трубке слышится смутно знакомый голос, и от чего-то в теле Гриммджоу каменеет каждый мускул.
— Да-а, — осторожно отвечает он.
— Ох, сынок, я уж думал, что ошибся номером, — облегчённо отвечает трубка.
Гриммджоу подскакивает на кровати, потому что понимает, кому принадлежит этот голос, и мускулы в его теле не просто каменеют, а леденеют.
Папа. Нет, не его папа, его папа давно в могиле, он сам об этом позаботился.
Папа Куросаки!
— Н-не ошиблись, — лепечет Гриммджоу в миг охрипшим голосом. Откуда, блять, у папыКуросаки, его номер?!
— Отлично, а где Ичиго? — спрашивает мужчина без приветствий и предисловий, будто они с Гриммджоу каждый день перезваниваются.
— А…э… Здр…
— Не могу с ним связаться уже вторую неделю. Совсем старика и сестёр забыл, оболтус! Куда это годится?! Парню его я значит дозвониться могу, а сам он куда телефон засунул?! — не обращая внимания на жалкие потуги Гриммджоу что-то выдавить из себя, продолжает… Чёрт, Гриммджоу даже не помнит, как папуКуросаки зовут и спрашивал ли он вообще его имя у Ичиго?
И что тут можно ответить? Что он не имеет ни малейшего понятия, где может быть Ичиго? Что они разошлись? Да и вообще их отношения изначально были построены на лжи и обмане?
Откуда папаКуросаки, как бы его не звали, знает о существовании Гриммджоу и об их с Ичиго отношениях?! Куросаки же вроде так тщательно это скрывал?
— Я… мб… — Гриммджоу чувствует себя тупым. И немым. На самом деле он сейчас с удовольствием онемел бы и оглох, лишь бы не продолжать этот странный разговор.
— Неужели он настолько загружен учёбой и Сейрейтеем, что некогда и двух минут выделить на звонок? — жалуется Куросаки-старший. — У вас-то хоть всё хорошо?
Гриммджоу с каждым словом охуевает всё больше. Похоже, Куросаки… Куросаки-младший забыл поставить Гриммджоу в известность о том, что рассказал отцу всю правду о своей жизни. Неужели замотался между горячим трахом и попытками его убить?!
— Н-ну… д… — продолжает заикаться Гриммджоу, совершенно не понимая, как разговаривать с этим человеком.
— Вот же несносный мальчишка! — негодует папаКуросаки. — Послушай, сынок, ты уж как старший проведи с ним воспитательную беседу, нельзя о родных забывать, а то я не посмотрю, что он взрослый, и сам приеду…
— Я проведу! — соглашается Гриммджоу, едва сдерживая истерический смешок. Он молиться готов, чтобы Куросаки-старший не продолжил задавать вопросы. и уж тем более не приезжал.
— Вот и славно. Ну, не буду больше надоедать. Передай ему подзатыльник от меня и поцелуй от сестёр.
— Хорошо, — на автомате соглашается Гриммджоу, едва проталкивая воздух в лёгкие, — до свидания.
На этом папаКуросаки завершает разговор. Гриммджоу со вздохом облегчения падает на подушки, но на самом деле никакого облегчения он не чувствует. Он хватает ещё одну сигарету, прикурить которую удаётся только с третьего раза — блять! — какого чёрта только что произошло?! Гриммджоу в полном замешательстве. Как расценивать этот нелепый разговор? Как знак свыше или очередное проклятье?
«Сынок». Какой к чёрту «сынок»?! С одной стороны это нехитрое слово возносит Гриммджоу едва ли не до небес, ведь если Куросаки нашёл в себе мужество признаться собственному отцу, что влюблён в мужика, значит, Гриммджоу ему нужен. Сильно. И в то же время это отцовское обращение выворачивает наизнанку, потому что больше не уместно, потому что они больше НЕ ВМЕСТЕ!
Почему Гриммджоу не возразил, не сказал правду, а мямлил какую-то ерунду? И что он собирается делать, если через пару дней Куросаки-старший снова позвонит ему, не сумев связаться с сыном? Гриммджоу срочно нужно узнать хотя бы его имя. И срочно нужно найти Ичиго, чтобы… Чтобы что? Почему Гриммджоу переживает об этом? Он может просто не брать трубку или сказать правду — их с Ичиго больше ничего не связывает. Так ведь?
Гриммджоу на автомате набирает номер Куросаки. Номер, который за последние две недели он набирал сотни раз, но механический голос в трубке по-прежнему отвечает, что абонент недоступен. Блядство!
Экран не успевает погаснуть, как оживает вновь. Гриммджоу вздрагивает — он сегодня чертовски популярен — с ужасом гадая, кто ещё это может быть, но на дисплее высвечивается всего лишь номер Кучики. Ей какого хера надо? А да, дело. Труп. Прочистив горло и сбросив нервозность, он отвечает.
— Внимательно, льдинка!
— Джагерджак, мы подъехали, ждём ровно пять минут, не выйдешь, уедем без тебя, — не утруждая себя приветствием, сообщает Рукия.
— Какая ты холодная, — притворно сокрушается Гриммджоу.
— Пять минут! — повторяет она и сбрасывает звонок.
Похоже, Кучики тоже не в восторге от возможности поработать вместе, но Гриммджоу плевать, ему нужно отвлечься, иначе собственные мысли сведут его с ума. Он поднимается и не торопясь идёт в душ, что бы ни говорила эта вредная льдинка, никуда они без него не уедут.