Друг мой?

Скучно... ...Чтобы не было скучно... Смертельно скучно... Что бы еще смастерить, чтобы не было скучно... Der Gott, как отвратительно скучна жизнь. Как она в принципе тосклива, никчемна и отвратительна... Осунувшееся лицо механика выглядело ужасно. Часто так ярко блестевшие озарением новой идеи или совершенным упоением от любимой работы глаза сейчас потухли, под ними залегли глубокие тени, густая щетина, всклокоченные волосы и потрескавшиеся губы завершали "образ". Он тупо смотрел в одну точку часами, резко вскакивал, в приступе безумия разнося очередное подвернувшееся под руку неудачное изобретение, и снова обессиленно падал на холодный металлический стул, складывал руки на холодном металлическом столе и ронял на них голову. Все, окружающее его - металл и лед, и он сам сейчас чувствовал себя грудой металлолома. Роботом, давно вышедшим из строя. Стальное, ледяное сердце исправно продолжало биться, хотя его владелец мечтал ровно о противоположном. Пин находился в таком состоянии далеко не впервые. Творческие порывы и чудесные озарения по всем неписанным законам всех творцов сменялись полными провалами и минутами отчаяния, горести - радостями, а разлука с любимым механическим детищем - неожиданной встречей. К тому же, рядом всегда были друзья, пусть и не всегда правильно умевшие в поддержку и помощь, но зато полные решимости, жизненной энергии и веселья. И их болтовни и присутствия вполне хватало, чтоб отвлечь мужчину от самобичевания и мрачных мыслей. Но сейчас всем было совсем не до него, а нагружать и без того занятых друзей своими заботами он всегда считал категорически неправильным, Биби улетел исследовать далекую галактику еще 2 месяца назад, а последние изобретательские неудачи были обусловлены такими колоссальными просчетами в изначальных планах, что не было смысла даже и думать пытаться их исправить. И последний особо масштабный эксперимент потерпел совершеннейший крах... эксперимент... да, Лосяш, одна из самых приятных сущностей (по скромному мнению Пина) в этой долине и его настоящая родственная душа, тоже куда-то очень надолго запропастился. Впрочем, в такую погоду, которая сейчас стояла на улице, потерять любой контакт с внешним миром легче легкого. Слякоть, то снег, то дождь, неприятный минус возле нуля и сносящий ветер. Даже к самому лучшему другу (который живет на другом конце Долины особенно) не очень-то сходишь... В который раз пропустив через себя поток всех этих невеселых мыслей, горе-механик начал биться лбом о стол. Он сейчас - одна сплошная тупая ноющая боль - даже не думал замечать дискомфорта от подобных действий. Dieselbe Sache und das alte Leid… Alles Lüge... alles ist sinnlos... Ich bin widerlich, ich bin untätig. Ich kann nur um den Tod beten... Ich bin so müde... keine Lust zu leben Благо, истерзанный сутками без сна и еды организм быстро отключился, утащив своего владельца в мягкую, нежную тьму, где нет расколовшегося на тысячу мелких фрагментов сознания, обессилевшей ненависти ко всему и к себе и пульсирующей, тяжелой боли, расплавленным свинцом растекающейся в междуреберье. Есть только тьма. Она утешит... она укроет... Последние дни... недели? Последнее время душевных терзаний и умственного раздрая точно принесли мужчине еще несколько седых волос. Пин не был еще старым, совсем нет. Но волосы цвета воронова крыла начинали уже перетягиваться серебряными паутинками. Немец средних лет, крепкого телосложения, физически закаленный и готовый пережить еще многое... однако ж его старила давно уставшая от приключений, да и мира в целом душа. И упорное нежелание следовать мудрым советам Совуньи по поводу зож, конечно же. Попробуй не схлопочи тут сердечный приступ и раннюю седину с такими-то стрессами ("над каждой, каждой бездушной железякой, уху, убивается!") и отсуствием правильного ночного сна! Само собой, кроме прочего сказывались типичные для его Vaterland трудности с эмоциями. Та же Нюша - любимые бантики вышли из моды, грустно, проплакалась вдоволь, и снова радостная бегает. Он бы, может, и рад проплакаться, когда теория с практикой на конечной стадии в очередном новом механизме не сошлась, но не умеет. Никогда не умел. Держит все в себе, а потом взрывается, как неисправный двигатель. Холодный ум, стальные нервы и ощущение, будто по венам вместо крови бежит нефть. Ни дать, ни взять - робот. Чувствующий робот. Но не умеющий выражать чувства. Разве что схемами, графиками и морзянкой. Кстати об этом. После той памятной ночи Рапира и Капитан Отчаяние больше на связь не выходили. Да и вообще особо не обсуждали произошедшее, будто боясь узнать... нет, окончательно понять что-то друг о друге и о самих себе. Узнали они это еще во время общения точкой-тире. Лосяш сразу же надолго уехал на какой-то научный конгресс, а Пин увлекся проектами тех самых изобретений, что сейчас валяются искореженным железом и горами шестеренок вокруг спящего за рабочим столом мужчины. Оставим же на время измученного изобретателя и заглянем в дом, неуловимо напоминающий традиционный норвежский. Медововолосый мужчина лет 35 при тусклом свете настольной лампы что-то внимательно вычитывал в огромном томе с таинстственным и пугающим простых смертных названием "квантовая физика", непрестанно черкал в лежащем рядом блокноте и поминутно сверялся с рядами чисел и букв в компьютере. Его окружал полнейший хаос: коллекция пустых кружек с чайным налетом и кофейной гущей на дне, разбросанные у дальнего стеллажа книги, клубки проводов и клочья исписанных бумаг. Конечно это был Лосяш. Лет н-цать назад поменявший день с ночью, женившийся на своей работе и немножко сумасшедший совершенно гениальный ученый-теоретик, давно и упорно стоящий на пороге великих, но по несчастливым случайностям пока что не совершенных открытий. Он ни в чем не изменил себе - все тот же теплый и мягкий мешковатый горчичный свитер и коричневые вельветовые брюки. И мешки под глазами, куда без них. Наконец он откинулся в кресле, потирая уставшие глаза и пытаясь размять затекшую шею. Сегодня с работой что-то совсем не ладилось. За окном снова моросил дождеснег, настольная лампа светила так уютно и ученому закономерно захотелось приятной компании. Он встал заварить очередную кружку крепкого черного чая, раздумывая попутно о том человеке, чьей компании сейчас хотелось больше всего. После возвращения с того злополучного конгресса, где, феноменально, так ничего толкового никто и не сказал, просто так дернули зазря, а у него, поймите вы, эксперименты незаконченные без наблюдения... в общем, после возвращения он ушел с головой в науку. И так и не увиделся с другом-механиком, который, по словам друзей, тоже был на тот момент занят. Сейчас же все из-за погоды и сезонных хлопот сидят по своим домам. Интересно, как он там в своем холодном металлическом жилище... работа обычно за такой промежуток времени уже бывает окончена, к зиме он никогда как-то особо не готовится, в отличие от многих других соседей, да и обычно ночью не спит. Лосяшу очень хотелось не только убедиться, что с его любезным другом все в порядке, но и объясниться. Ведь вся эта ситуация напоминала... нет, этого просто не может быть. Все это попросту ненаучно! Да и в их-то почтенном возрасте... но поговорить с Пином определенно стоило. Отхлебывая из кружки ароматного напитка, Капитан Отчаяние попытался было выйти на связь. Его рация работала все так же исправно, но на сигнал не отвечали ни через 5, ни через 10 минут, ни через час. Конечно же, собеседник на другом конце провода мог изменить режим сна или же всецело погрузиться в процесс конструирования какой-нибудь машины, и дело в принципе не являлось таким уж безотлагательным. Но ученого не оставляла смутная тревога. Ему определенно точно требовалось увидеть своего друга. Он наполнил термос чаем, быстро настрогал бутербродов и, положив их в контейнер и захватив с собой зонт, накинул любимое твидовое пальто и выбежал из дому. Идти предстояло достаточно далеко, но Лосяш был занят раздумьями и не замечал дороги и непогоды. Шестое чувство его никогда не обманывало, что-то точно случилось. Но что?.. и вся эта ситуация не давала покоя. Не мог же он, как мальчишка... не-ет, совсем нет, это невозможно. Да, понимание, да, родственная душа во всех смыслах, да, старый, надежный друг, да, открылся совсем с новой стороны (феноменально, но раньше он и подумать не мог, что этот иностранец такой общительный), да, слишком неожиданно и, да, он попытался сбежать от всего этого. Неужели действительно... Но, боже, что за мысли такие, это все недосып сказывается и излишняя драматичность, всегда присущая очень уж эмоциональному ученому. Так, а вот вдалеке и причудливое строение, служащее домом его дорогому собеседнику, виднеется. Лосяш постарался взять себя в руки и отложить странные и совсем ненаучные размышления на потом. В небольших окошках, напоминающих иллюминаторы, и в ангаре рядом было темно. "Подумать только, неужели действительно спит?" Но мужчина все же осторожно и по возможности не издавая лишнего шума поднялся на лифте. Ему нужно было увидеть Пина. Дверь не была заперта. "Подозрительно". Он вошел внутрь. Спертый воздух, пыль, давний запах гари и отвратительный застоявшийся запах шнапса. "Он же никогда не..." Ученый зажег свет. У педантичного немца рабочий беспорядок обыкновенно концентрировался по углам и на столе. Сейчас же яблоку было негде упасть - все было завалено грудами измятого железа, пол устилал ковер из мелких деталек, винтиков и шестеренок, полки попадали... а хозяин всего этого беспредела неподвижно сидел за столом. Полулежал, если быть точнее. Лосяш кое-как пробрался к нему. Шум от задеваемых железок и похлопывание по плечу не заставили механика поднять голову и вообще проявить какие-либо признаки жизни. Его застрясли сильнее - ноль реакции. Оставив термос и прочие вещи на незахламленной части стола, обеспокоенный ученый попытался перетащить друга на кровать. Еле-еле справившись с этой задачей (все же форма его в совершенное отсутствие физических нагрузок оставляла желать лучшего, а Пин с его-то комплекцией и сам достаточно тяжелый, так еще и скорее всего все карманы комбинезона по его обыкновению набиты всевозможными железками) и отдышавшись, он взглянул на изобретателя. Боже, что с ним стряслось! Лосяш нащупал слабый пульс - ну хотя бы живой. То ли спит крепко, то ли напился сильно, то ли без сознания... то ли все вместе. Так не пойдет! За Совуньей бежать далеко, придется вспоминать основы первой помощи и экспериментировать. Ну а с последним у него всегда обстояло как нельзя лучше. Ученый оглядел оставшийся невредимым стеллаж. На одной из его полок обнаружилась старенькая аптечка. Добредя до нее и попутно немного убрав железный лом с пола, мужчина не нашел в ней ничего полезного для данной ситуации (как то нашатыря). Что ж, придется воспользоваться менее гуманным способом. Он отправился прокладывать себе дорогу к холодильнику. Открыв морозильную камеру и наломав немного льда, он выложил его в первую попавшуюся алюминиевую миску и поставил на огонь немного подтопиться. Потом отправился на поиски ближайшей чистой кружки. Заполучив ее, он перелил туда принесенный с собой чай и всыпал не самое адекватное количество сахара. По окончании чайных манипуляций в распоряжении Лосяша уже была миска с ледяной водой и мелкими нерастаявшими еще льдинками. Он выловил их и пошел обратно к постели все еще не приходящего в себя Пина. Встряска и призывы по-прежнему не действовали на того. Ученый задумался и на пробу брызнул в лицо другу водой. Ничего. Он тяжко вздохнул, зажмурился и... вылил всю воду на голову Пина разом. Все еще ничего. Такой поворот совершенно не входил в его планы. Он развернулся и стал мерить шагами свободное пространство. - Mein Gott! Wofür? - хрипло простонали через некоторое время со стороны кровати. Лосяш подскочил на месте от неожиданности и радостно побежал за оставленной на столе кружкой чая, пока несчастный изобретатель медленно приходил в себя. Он, конечно, не слишком любил говорить на иностранных языках, но тем не менее отлично понимал их. Тем более родной для его бессменного напарника в делах научно-технических немецкий за столько-то лет было бы трудно не выучить. И как же сейчас он был счастлив слышать эти слова. - Друг мой любезный, как я рад вас видеть в сознательном состоянии! Что с вами произошло, на вас же лица нет! Да-да, выпейте это. Что значит «was zum Teufel war es?»?! Это не какая-то чертовщина, а сладкий чай. Вы довели себя до совершенного истощения, но вашему мозгу нужно как-то функционировать! Недоверчивый Вы мой, что с вами стряслось? Немец, пытаясь откашляться, привстал на локтях. Сейчас он мрачно оглядывал суетливого друга и молчал. Голова раскалывалась, его мутило и он упал обратно на подушку. Холодную, мокрую и нестерпимо противную. - Друг мой любезный - передразнил он извечную манеру Лосяша говорить - это не ваше дело! Ты зачем-то явиться сюда, облить меня ледяной вода и лишить меня покоя. Сейчас я просить одного - geh weg. Bitte. Lass mich allein. На лице заботливого ученого отразилась смесь непонимания, сильнейшей обиды и упрямства. - Ну знаете ли! Я ведь и действительно могу уйти. Но я не позволю находиться Вам в таком состоянии! - Не позволить? Ты мне не позволить?!- выкрикивая каждое слово, механик вскочил с постели и схватился за готовую взорваться от боли голову. Но тут же отдернул руку, чтобы не привлекать к больному месту лишнего внимания и, не дай боже, не вызывать жалости. Он отлично знал, понял за столько-то лет, что вот этот оседающий от испуга и удивления на его кровать блондин совершенно не переносит громких звуков. Ну и что? Ему сейчас было абсолютно плевать! - Что ты вообще мочь мне не позволяйт?! Я сам позволяйт себе все, что нужно. Все всё позволяйт себе. Вот эти вот железяки, - за этим последовало несколько нецензурных немецких выражений и ближайшая стальная труба полетела с ужасным грохотом в еще целые части какого-то аппарата, стоящего в отдалении - они позволяйт себе выходить из строя, когда захотеться. Mein lieber Sohn позволяйт себе забывать меня. Ты позволяйт себе молчать и исчезать без причина. И я ничего не говорить на это, я не жаловаться, нет. Но я тоже позволяйт себе быть в том состоянии, в котором счесть нужным. По окончании этой пламенной речи немец мягко отодвинул шокированного Лосяша и устроился на своей постели лицом к стене. - Друг мой, но.. - нерешительно начал тот. - Verschwinde von hier! - Пин впечатал кулак в железную стену. И закончил еле слышно: ich hasse mich selbst. Lass mich sterben. Все еще не пришедший в себя ученый сидел в ногах у этого совершенно спятившего механика, держался за голову и пока что никуда не уходил. Что только что произошло? Это точно тот самый его вечно сдержанный и вежливый друг, временами так и вовсе напоминающий робота своей холодностью и уверенностью в каждом шаге? Или он сам оказался не в то время не в том месте, просто перешел какую-то невидимую черту, случайно заглянул под металлическую корку, под которой билось живое, пылающее сердце... очень ранимое и нежное сердце. Да. Пожалуй, да. - Друг мой... - он начал и тут же осекся. - Лосяш, уйти. Просто уйти. Я не хотеть видеть тебя сейчас. И тебе не стоит видеть меня в таком состоянии... Блондин только немного подвинулся и положил руку на плечо своему другу. Другу? Сейчас не важно. - Я уйду, но послушай меня... Рапира. - немец непроизвольно вздрогнул - мне не важно, в каком ты состоянии, насколько успешны твои изобретения и так далее. Мне всегда было важно лишь то, насколько хорошо ты меня понимаешь. И сейчас я, кажется, наконец действительно понял тебя. - Es ist für mich am wichtigsten. Пин коснулся своей ледяной рукой теплой руки на собственном плече и успокоенно закрыл глаза. Разбитых костяшек на мгновение коснулись горячие губы. Лосяш накрыл грубую, с давным-давно въевшимися пятнами мазута руку второй своей рукой. Роботы чувствуют. Просто не всегда умеют выражать все, что заставляет и дальше работать их маленький, спрятанный где-то в груди моторчик.