Boys in the street — A great big world
Я так соскучился — Порнофильмы
Кукушка — Полина Гагарина
A million dreams — The greatest showman
For the lover that I lost — Sam Smith
Bad liar — Imagine Dragons
Coraline — Måneskin
Arcade — Duncan Laurence cover Даниэла Устинова
1877
Москва, Большой театр
Москва никогда не был любителем театра.
Наверное, его просто никогда особо не привлекала эта элитарная культура.
Народная всегда была ближе (ха, как иронично).
Но отказываться от приглашения было как минимум невежливо.
Да и Михаила скорее привлекал банкет, обещанный сразу после премьеры.
Побыть в центре внимания никогда не бывает лишним…
Но сегодняшний балет был скучным настолько, что его начало клонить в сон еще с начала первого акта. Нет, конечно, это было его обычное состояние в театре, но чтобы прям так…
Московский неожиданно усмехается, подпирает голову рукой и переводит взгляд на первый ряд партера.
Хотя кое-что все же сумело его развеселить.
Взгляд Петербурга перед представлением был слишком красноречив.
Александр, кажется, даже не заметил, что открыто пялился на Московского на протяжении нескольких минут. Нет, Михаил и раньше замечал, что на него часто обращают внимание, но он редко видел
настолько восхищенного Романова.
Обычно Александр мог
так восхищенно смотреть только на произведения искусства.
Стоит ли говорить, что когда Москва заметил столь пристальное внимание, Петербург тут же смущенно отвел взгляд, начав делать вид, что застегивает рубашку.
Конечно, Михаил не удержался.
В несколько шагов преодолев разделяющее их расстояние, он весело наклонил голову набок, посмотрев на вздрогнувшего Романова.
При каждом сказанном Михаилом слове, Саша заливался краской только сильнее, наклоняя голову еще ниже.
В какой-то момент Москве показалось, что он скоро прожжет смущенным взглядом пол, поэтому он весело протянул руку, приподнимая его голову за подбородок и заставляя заглянуть себе в глаза.
Александр вспыхнул еще ярче, хотя казалось, что сильнее некуда.
Сказать еще что-либо помешал первый звонок.
Московский ухмыляется и протягивает руку, хватая лежащий рядом аккуратный бинокль.
Михаил не любил театры, а партеры он не любил еще больше. Отдельные балконы были гораздо приятнее…
Он подносит бинокль к глазам и наклоняется немного вперед, разглядывая не сцену, нет, а первый ряд партера.
Конечно, он не мог видеть его лица, но Александр сидел, вцепившись в подлокотники кресла и наклонившись чуть вперед…
Москва усмехается, отнимая бинокль от лица.
Он даже не заметил, как выучил привычки Питера.
И его мало что приводило в такой восторг.
1897
Санкт-Петербург, Невский проспект
— Я рад, что ты приехал, — неожиданно признается Александр, заставив Михаила вздрогнуть.
За все это время, пока они шли от Сенной до Невского, они не проронили ни слова.
Хотя каждый и хотел
Московский осторожно смотрит на Сашу, словно боясь сказать что-то не то, и бормочет:
— Да… Я давно не приезжал.
И опять молчание.
Питер шел медленно, опустив руки в карманы длинного старого пальто (Михаил до сих пор поражался тому, как его до сих пор не съела моль), и явно думал о чем-то.
— Ты последний раз приезжал до войны*, — наконец опять пробует что-то сказать Питер.
Москва кивает, перехватывая тяжелый саквояж:
— Да… Тебя же даже на коронации не было.
— Мне сказали не приезжать.
Михаил удивленно косится на него, но ничего не говорит.
— Знаешь, — вдруг говорит Александр, остановившись и посмотрев куда-то перед собой. — Мне кажется, они…
Он замолкает. Москва останавливается, повернувшись к нему, и напряженно сжимает ручку саквояжа.
— Я думаю, — наконец опять начинает Саша, не глядя на Московского, и наконец тихо произносит. — Что мне надо убедить их поменять столицу.
Миша вздрагивает, повернувшись к нему:
— Извини?
Романов вдруг усмехается и запускает руку в волосы, покосившись на него:
— Да… Мне кажется, они мной недовольны. Все равно все ты делаешь.
— Ничег…
— Даже не отрицай. Мне кажется, стоит об этом подумать.
— Тебе не кажется, что это эгоистично?
— А не эгоистично делать вид, что много значишь?
Москва мрачно смотрит на Питер, стиснув зубы.
Затем поворачивается и быстро идет по Невскому, не оглядываясь на оставшегося стоять Александра.
1924
Москва
— Неужели ты соизволил приехать? — слышится знакомый и такой холодный голос.
Саша мрачно поворачивает голову к его обладателю и чуть прищуривается, пытаясь разглядеть что-то. Какое-то темное пятно…
Ничего родного.
— Приношу свои извинения, — таким же ядовитым тоном отвечает Петроград, машинально делая шаг вперед и вытягивая руку. Наощупь находит поверхность стола и опускает на нее дипломат. — Боюсь, что все были заняты, а я быстро приехать не имел возможности. Что вам нужно?
Александр скорее услышал, чем увидел, что Москва скрипнул зубами.
Да…
Он все еще видел просто ужасно.
С того дня прошло семь лет, а зрение возвращалось издевательски медленно.
— Вы должны были передать мне определенный пакет документов. Можете отдать их и выметаться.
— Поговорить не хочешь?
— А нам есть, о чем говорить?
— Нет.
Они ломали друг друга, но никто из них не хотел в этом признаваться.
Их обоих сломала революция.
Но теперь они ломали друг друга.
Как бы не оборонялся Москва, когда большевики пытались захватить город, долго он продержаться не смог.
Петроград вообще не помнит 1917 год.
Все в тумане.
И с тех пор все в тумане.
В ледяном тумане.
Он молча отнимает руку от дипломата, разворачивается и выходит из комнаты, как можно тише закрывая за собой дверь.
Из комнаты слышится грохот и звон стекла, но Романов не обращает на это внимания, быстро направляясь к выходу.
Пока не передумал.
Они продолжают ломать друг друга
1941
Москва
8 сентября 1941
Ленинград взят в блокадное кольцо
Немецкие войска захватили город Шлиссельбург, взяв под контроль исток Невы и блокировав Ленинград с суши…
Письмо разрывается на куски.
Потом еще и еще.
Москва остервенело рвет его на клочки, а потом безучастно наблюдает за тем, как ошметки бумаги сгорают в огне.
Он пытался делать вид, что ему все равно.
Он убеждал себя, что ему все равно.
Потому что какого-то черта он верил, что защитит. Убережет. Отведет.
Что справится.
В 1812 же получилось. И потом получалось же.
Ведь Москва знал, что Петербург может не выдержать.
Он слишком юный, слишком наивный для такого.
Он не сможет.
Москва резко разворачивается и с силой ударяет по столу, заставляя тот покачнуться. Бумаги взметаются вверх, часть из них летит на пол.
Москва пытался делать вид, что ему все равно.
Но он знал, что ему не может быть все равно
1944
Ленинград
Темнота и холод.
Они были повсюду.
Темнота и холод.
А еще смерть
Михаил бежал, все время спотыкаясь о трупы, непонятные вещи, брошенные на земле, вывески.
Бежал, не боясь споткнуться на чертовом льду.
Он игнорировал лед и снег, он ни о чем не думал, даже в тот момент, когда, проносясь по какому-то из мостов, поскользнулся и чуть не полетел в Неву.
Он уже не думал.
Он прорвался сюда одним из первых, просто потому что уже не мог.
Не мог, черт побери.
Расстегнутая шинель из-за бега все время цеплялась за что-то и тащила назад, но Московский игнорировал и это, упорно выискивая нужный дом.
Не могли же его разбомбить, не могли, не могли, не могли…
Ледяной отчаянный взгляд цепляется за нужное здание.
Стоит.
Ступени сломаны, половина окон разбита, двери в подъезд нет, но
стоит.
Из груди вырывается облегченный вздох.
Миша, спотыкаясь на ступенях, взбегает по лестнице, оглядываясь. Распахнутые двери, пустые комнаты…
Успел, успел, должен был успеть…
Двери в знакомую квартиру просто нет.
Москве хочется опереться на косяк и отдышаться, но он не может себе этого позволить.
Он вбегает в квартиру и оглядывается, чувствуя, как что-то обрывается.
Не мог, не мог, не мог…
Неужели не смог…
Он остервенело проносится по квартире, пытаясь найти хоть что-то. Комнаты пустые, стены поцарапаны…
Он буквально влетает в кухню, тут же врезаясь в холодную стену и наконец
видит.
Видит и от облегчения падает на колени, наклоняясь ближе.
Продержался.
Смог.
Его Саша смог.
Лежит, обессиленный, заметно похудевший. Волосы закрывают лицо, но он все же дышит. Лежит на порванном матрасе, брошенным на пол, и сжимает бледными тонкими пальцами ужасно тонкую простынь. На плечах порванное старое пальто, из-под которого выглядывает какая-то грязная рубашка…
Глаза закрыты, потрескавшиеся губы сжаты в тонкую линию.
— Саш… — выдыхает Миша, протягивая руку и сжимая ледяную тонкую ладонь.
Никогда больше. Никому.
Не позволит.
У Ленинграда даже нет сил открыть глаза. Он отчаянно пытается пошевелиться и сказать что-то, но из горла вырывается лишь хриплый кашель.
Пальцы сильнее сжимают простынь.
Нет.
Даже нет сил пошевелиться…
Московский осторожно протягивает руки и тянет его на себя. Такой невесомый, боже, он падает на него какой-то брошенной потрепанной куклой.
Миша крепко прижимает его к себе, мотая головой.
Никому.
Саша заставляет себя все же открыть глаза, но почти ничего не видит. Он слышит его шепот, слышит…
Заставляет себя сжать дрожащие пальцы и спрятать лицо в зеленом офицерском мундире.
Он слышит.
Он понимает, что смог.
Он смог выдержать.
Он смог его спасти.
1970
Москва
Романов вздрагивает и машинально поправляет очки, выглядывая в окно.
Рев клаксона его напугал.
Кому пришло в голову в два часа ночи в самом центре так агрессивно…
А, ну, конечно.
Саша устало вздыхает и сильнее хватается руками за подоконник.
Тянется к ручке, но… замирает и смотрит в окно.
Мишу он узнает сразу.
Слишком небрежно он выпрыгивает из своего «москвича», слишком раздраженно отмахивается от подбежавшего к нему человека и
слишком уверенно оглядывает ряд окон на втором этаже.
Ленинград хмурится, машинально вздыхая.
Вот же ж.
Все же знает.
Или Романов слишком постоянен в своих привычках.
Потому что, наверное, все знают, что когда Александр приезжает в Москву — останавливается только в «Метрополе».
Причем в номерах исключительно на втором этаже.
Наверное, взял бы на первом, если бы они там были…
Он колеблется пару секунд, решая, открывать окно или нет.
Он не привык к такому Московскому.
Слишком резко он поймал этот… период.
Эти странные брюки-клеш, непонятная кожаная куртка, небрежно разлохмаченные опять отросшие волосы…
Словно Москва неожиданно впал в подростковый возраст.
Но его взгляд не поменялся.
Особенно взгляд, направленный
на него.
Поэтому Ленинград все же обреченно тянет руку и распахивает окно, немного высовываясь из него.
Московский усмехается, запускает руку в волосы и вальяжно подходит к окну, закидывая голову назад.
Саша фыркает, складывает руки на подоконнике и наклоняется, смотря на него:
— Что ты хотел?
Московский задумчиво оглядывается, затем усмехается, упирается на парапет и хватается руками за широкий выступ балкона рядом, легко подтягиваясь, но забираться на балкон или прямо в номер через окно (он может, уже бывали инциденты) не спешит.
Вместо этого весело смотрит на Романова, чуть прищурившись, и наконец выдает:
— Не хочешь выпить?
Саша морщится, поправляя очки:
— Нет, спасибо, откажусь.
— Чай, — Московский насмешливо вскидывает брови, закидывая голову назад.
Черт, свалится же…
— Слезай давай.
— Неа, — Москва насмешливо смотрит на Ленинград, широко ухмыляясь. — Не слезу, пока не согласишься.
Романов тяжело вздыхает, бросая взгляд на бумаги на столе.
— Да брось, — Москва широко улыбается, слегка качая головой. — Тебе же все равно скучно. Нет, ну если принцесса настаивает, могу остаться и поразвлека…
— Слезай, — устало вздыхает Ленинград, разворачиваясь. — Сейчас спущусь.
Московский широко ухмыляется и разжимает руки, спрыгивая на брусчатку.
Подмигивает Александру, разворачивается и весело направляется к своей машине.
Саша устало провожает его взглядом, а затем нехотя направляется к двери.
Ночи все же в Москве теплые…
Он спускается на первый этаж, игнорирует удивленного швейцара и выходит на улицу, оглядываясь.
Распахивает дверь машины и садится на переднее сидение, уставившись в окно.
Миша весело смотрит на него, вскинув брови:
— Быстро же ты согласился.
— А у меня был выбор? — Саша хмыкает, откидываясь назад на сидении и складывая руки на груди. — Что такой радостный то?
— Да так, — он пожимает плечами и выруливает с Театрального, поворачиваясь к дороге. — Отмечал смерть этого козла.
Романов вздрагивает, покосившись на Мишу.
Он сразу понимает, о ком именно он.
Керенский умер две недели назад. Жаль, что не раньше…
— Стой, — Саша вдруг резко поворачивается к Московскому, автоматически вцепившись в сидение. —
«Отмечал»? Ты, что, пьяный за рулем?
— Не дергайся, — Миша начинает хохотать, закинув голову назад.
— На дорогу смотри!..
— Я не пил, — Москва весело смотрит на Ленинград, продолжая коситься на дорогу. — Знал, что тогда ты не согласишься. Поэтому повременил с этим.
— И на том спасибо… А обратно я как доберусь, если ты выпьешь?
— У меня останешься.
— А если я против? — Романов вскидывает брови.
Московский поворачивается к нему, коротко усмехнувшись:
— А ты против?
2021
Санкт-Петербург
— Тебе, заря моя Северная, — широко усмехается Москва, протягивает небольшой букет из белых роз.
Саша удивленно переводит взгляд со своей чашки сначала на букет, а потом на Мишу.
Подозрительно смотрит на календарь и уточняет:
— Что-то… случилось?
— Да нет, — Москва широко улыбается, выпрямляясь и упрямо протягивая букет. Саша машинально принимает его свободной рукой, не переставая подозрительно смотреть на Мишу. — А разве я не могу просто приехать? Сапсан ходит каждый день.
— Да, но… — Питер пожимает плечами, пропуская его в квартиру. — Ты же занят.
Миша хмыкает, повернувшись к нему, и стягивает пиджак, облегченно отшвыривая его от себя куда-то на тумбочку.
— Ну и что. Я всегда занят. Но, — он весело наклоняется к Романову, из-за чего тот чуть не роняет кружку. — Для тебя я всегда свободен.
— Не флиртуй, — отмахивается Саша, демонстративно отстраняясь и разворачиваясь. — Мог бы написать.
— А зачем? — Москва пожимает плечами, лениво потянувшись за ним на кухню.
— Я, между прочим, собирался на встречу, — Питер весело смотрит на тут же уставившегося на него Мишу.
— В семь вечера? — недовольно тянет он, указывая на окно.
— Сейчас июнь.
— Какая разница. С кем?
— С Петергофом, — Саша опускает чашку на стол, а букет в вазу и весело смотрит на мрачнеющего Москву. — Но, видимо, мне придется написать ему и сказать, что ты неожиданно позвал меня на свидание.
— А я зову тебя на свидание? — тут же усмехается Миша, откидываясь назад.
— А нет, Михаил Юрьевич?
— Кто знает, Александр Петрович… А вы согласитесь?
— Увы, видимо, мне придется согласиться. Может быть, вы хотя бы изволите позволить мне выбрать ресторан?
Миша не выдерживает и начинает хохотать, закинув голову назад.
Саша смотрит на него наигранно недовольно, складывая руки на груди:
— Хотя вообще-то мне стоит выставить тебя, потому что явился без приглашения.
— Но ты же этого не сделаешь.
— Ты слишком самоуверен.
— Нет, — Миша наконец подходит вперед и наклоняется ближе, широко улыбаясь. Саша автоматически глубоко вздыхает, хватаясь руками за столешницу. — Ты просто меня любишь.
— Как и ты, — замечает Романов, закинув голову назад.
Москва ухмыляется и притягивает его к себе, осторожно приобняв за талию.
Но Питер успевает поцеловать первым, вцепившись в его воротник.
Саша не понимает, кто отстранился первым, но видит пронзительный взгляд голубых глаз напротив и смущенно бормочет:
— Ты чего?
Московский медленно качает головой и протягивает руку, пальцами поглаживая его по щеке:
— Нет… Просто… ты такой прекрасный, боже, с ума сойти можно…
Александр вздрагивает, машинально отводя взгляд.
— Кажется, я слишком мало тебе это говорил, — Миша тихо усмехается и поворачивает Сашу к себе за подбородок, вскинув брови. —
Слишком мало. Но ты бы знал, насколько ты чертовски прекрасный…
— Если ты не прекратишь… — замечает Питер, упрямо уставившись на него. — То мы никуда отсюда не уйдем. А я, между прочим, рассчитывал на ужин.
— Ладно-ладно, — Москва легко отстраняется и вскидывает руки, весело прищурившись. — Не смею оставлять тебя без ужина. Такое я себе не прощу. Так в какой ресторан ты хотел?
— Ты тоже, — бросает Саша, проходя в комнату, чтобы забрать очки и свой пиджак.
— Извини?
Он оборачивается, придерживая одной рукой дверь.
— Ты тоже чертовски прекрасный.
Миша удивленно смотрит на него и неожиданно растягивает губы в широкой улыбке.
— Скажешь «я знаю», — предупреждающе вскидывает руку Питер. — И я выставлю тебя.
— Я и не собирался.
— Сделаю вид, что поверил.
Михаил усмехается и облокачивается на стену, закидывая голову назад.
Да, он все еще не любитель театра.
И да, у него в последнее время вообще почти нет свободного времени.
И он знает, что порой действительно чересчур самовлюбленный. И что ну совершенно не умеет говорить о чувствах.
Конечно, он знает, что его отчаянное «признание», брошенное в каком-то коридоре в 91 году, когда Ленинград переименовали обратно в Санкт-Петербург, было наивным и совершенно ненужным.
Потому что знает, что они оба понимали все без слов.
Хотя бы потому, что оба бросили курить.
Хотя бы из-за того, что Москва знал, какие цветы любит Питер.
Хотя бы потому, что Питер прекрасно знает, как Москва ждет его смс.
Хотя бы из-за того, что Москва видит, что Питер смотрит на него, как на произведение искусства (и
считает его произведением искусства, хотя из них двоих это явно больше подходит Романову).
Хотя бы потому, что оба знают, что слишком долго отрицали это.
Потому что признать это следовало давным-давно.
Потому что их первый поцелуй в переулке неподалеку от Петроградской мог быть гораздо раньше.
Потому что оба
ждали этого слишком долго.
Дверь опять открывается, и Москва вскидывает голову, широко улыбаясь:
— А я уже заждался. Ну так, куда же хочет пойти ненаглядная северная столица?
