The Specter

Белый песок, белое небо, белые гальки – всё кристально и ослепительно белое. Белое. Белое и пустое. Без единого дуновения ветра. Пустое. Безжизненное. В таком месте, как тайник Дэйви Джонса, грех не тронуться умом. Хотя, первое время Джек всерьез искал выход: спускался с Черной жемчужины и шел, куда глаза глядят. Вот только пустыня словно дурманила его, побуждала идти и идти без остановки, пока он не терял из вида Черную Жемчужину, потому что это было единственным, чего он боялся. Не смерти, нет, а потери самой любимой дамы сердца. Тайник словно сделал его живым мертвецом: ни жажды, ни голода, ни вкуса, ни запаха. Все чувства притупились и остались только мысли. Ох, эти мысли больного сознания, они терзали и мучили, потому что не поддавались контролю, бурным потоком вытаскивали на свет всё самое сокровенное, пожирали душу и разум. А потом стали появляться видения. Сначала это был он же сам, видимо от недостатка общения его эгоистический мозг придумал собеседника. А кто может быть лучшим собеседником, чем ты сам? Они появлялись поодиночке – одинаковые эпатажные копии, говорящие чепуху или саркастически отзывающиеся о ситуации в целом. Но потом одна стала приходить с другой, две с третьей, и вот уже целая дюжина Джеков заполонила Жемчужину, как настоящая команда. Эти иллюзии стали жить своей жизнью, и настоящий Джек перестал их замечать, будто это были лишь тени, жужжащие над ухом, как назойливые мухи, да и они сами перестали его замечать, предпочитая говорить друг с другом. В его голове всегда было как будто многолюдно. Но потом начал приходить образ, которому, он никогда бы не сознался в этом, он был удивлен, но рад. После всех тех лет ненависти за мятеж, свергнутую власть и украденную Жемчужину, после всех тех погонь, что будоражили, заставляли входить в азарт, Джек думал, что будет счастлив сделать финальный выстрел. Но нет, смерть Барбоссы не принесла ему ничего, кроме легкой грусти, неприятно ноющей где-то в груди, и безразличия ко всему. В голову закралась мысль, всего на короткий миг, что было бы неплохо, умереть вместе с давним противником для баланса в мире. Его одиночество в тот миг могло поменять местами континенты, моря и океаны. Но тогда Джек отогнал мысль о смерти и больше к ней не возвращался, только задумчиво смотрел на постоянно вращающийся компас, вынужденный существовать без цели, да вдаль, где бескрайнее синее море сливалось с таким же бескрайним синим небом в тонкую линию горизонта. Этот же Барбосса выглядел точно так же, как его представлял Джек – лишь образ, что засел в памяти, не особо похожий на оригинал, но знакомый до мозга костей: шляпа с широкими полями и нелепо огромными перьями неизвестных птиц, темное кожаное пальто, обилие едва заметных украшений, которые делали его образ ярким. Барбоса всегда любил красоваться, особенно когда был его старшим помощником на Жемчужине. Назло Джеку он одевался экстравагантно, дабы задеть самолюбие капитана, и он позволял Барбоссе думать, что победил, хотя на самом деле страшно веселил и умилял капитана своими яркими нарядами. Можно опустить, что потом Барбосса поднял мятеж и высадил Джека на необитаемом острове с бутылкой рома и пистолетом, в барабане которого обнаружилась одна пуля. Этот Барбосса походил, но не был тем самым мужчиной, который всегда вызывал у Джека миллион эмоций одним лишь своим нахальным видом. Их характеры были диаметрально противоположными, они по-разному реагировали на опасность. Но эти различия меркли перед их схожестью. Нечеловеческая жажда свободы, желание показать себя и любовь к Черной Жемчужине. Этот Барбосса был ненастоящим, но Джеку было все равно, пока он мог открыто смотреть в голубые глаза, подмечать каждую морщинку на лице, оставленную палящим солнцем. Он любовался. Только смотрел, не трогал – боялся, что в таком случае иллюзия пропадет и не вернется, оставив его наедине с самим собой. Он представлял себе шероховатость натруженных рук, что умело держали в руках меч, представлял, как бы стоял рядом с Барбоссой за штурвалом и мог позволить себе дотронуться до него, коснуться всего лишь раз его плеч, провести по волосам и шее. Эти мысли не давали ему покоя. Этот Барбосса ходил вокруг Джека, будто тоже изучал его, иногда останавливался у борта Жемчужины и смотрел на бескрайний песок, вместо которого, наверняка, представлял бушующее море. Джеку нравилось так думать, что его воображение могло дать иллюзии разум. Потому что чертовски ласково смотрели на него голубые глаза, так, как настоящий Барбосса никогда бы на него не посмотрел. Без ехидства, без привычной язвительности и превосходства. В глазах напротив Джек видел то, чего не мог понять, но знал, что «оно» там есть. Оно. Многие люди называют это любовью, но почему-то представляют себе ее в чисто сексуальном плане. Да, для любого пирата привычно несколько месяцев подряд плавать по морям, а потом, ступая на землю, посещать бордели. Это лишь физические потребности, никакие чувства здесь не играют роли, их попросту нет. Любовь – это нечто больше, чем влечение. Любовь – это избороздить семь морей в поиске своего «врага», ненавидеть его всей своей прогнившей пиратской душой, но при встрече лишь смеяться и азартно вступать в схватку на мечах. Барбосса когда-то был его противником, но стал чем-то большим. Другом. Потому что за все эти годы причина ненависти изжила себя, они гонялись друг за другом по привычке, словно Судьба своими нитями связала их жизни, не давая надолго терять друг друга из виду. — Возможно ли, что всё это лишь сон, и я скоро проснусь, а ты всё тот же самовлюбленный пиратишка с омерзительным чувством вкуса и желанием присвоить себе мой корабль? — спросил Джек, хватаясь за канат. — Я бы поспорил, кто из нас тут более самовлюбленный, и уж тем более о том, кому принадлежит Жемчужина, — да, так бы настоящий Барбосса и ответил. — Если ты на самом деле жив, то лучше тебе объявиться прямо сейчас, — прокряхтел Джек, перебросив ногу за борт. — Я скучаю, Гектор. И почему Джек осознал свои чувства только сейчас, когда уже поздно? Он спустился с корабля, собираясь в очередной раз безнадежно сдвинуть корабль с места, когда внезапно Жемчужина сама «поплыла». Огромный корабль с черными парусами сдвинулся с места с громким скрежетом, словно дном карябал камни. Пару секунд Джек недоуменно смотрел на свой «оживший» корабль, черным гигантом проплывающий мимо, и сорвался с места, догоняя Жемчужину и еле успев зацепиться за канат, по которому вскарабкался на пустую палубу. Корабль несла неведомая сила, рассекая песок, словно морские волны, Джеку оставалось только вцепиться в штурвал и ждать, куда же разогнавшаяся Жемчужина его приведет. Совсем скоро показалась водная гладь, из которой на берег, вязнув в песке, выбирались люди. Он приблизил изображение в подзорной трубе, рассматривая прибывших, в особенности лицо, что так кропотливо он изучал все эти...дни?...недели?... которое сейчас ухмылялось так знакомо, как не ухмылялась ни одна из иллюзий. Будто настоящий. Хоть какое-то разнообразие, не только десятки копий его самого и один особенный пират, но и призраки прошлого на этот раз появились перед глазами. Гибс, старая команда, пацаненок и его подружка, ведьма. Джек подошел достаточно близко, и все иллюзии уставились на него, ожидая непонятно чего. Продолжения сольного спектакля? — Мистер Гибс, — обратился он к старшему помощнику, — на борту моего корабля нарушается дисциплина злостно и постоянно. Почему это происходит? Иллюзия начала что-то невнятно говорить о тайнике Дэйви Джонса, но Джек не слушал, он всецело отдавал свое внимание Барбоссе, который, даже полностью промокший, не терял своего шарма. Промокший? Его фантазии становились всё более реалистичными, еще чуть-чуть и он поверит, что всё это реально. — Джек Воробей, — произнес в своей особой манере Барбосса. — Гектор, — протянул Джек, подходя всё ближе и ближе к пирату, пока между ними остались считанные сантиметры. — Давненько не виделись. — Помнишь Исла-де-Муэрте? Ты застрелил меня. — Не припоминаю. Голубые глаза заинтересованно смотрели на него, а Джек осторожно протянул руку вперед, боясь, что иллюзия окажется настолько хрупкой, что развеется сразу же. Но Барбосса не исчез, даже когда он дотронулся до его плеча, а потом, осмелев, переместил руку на влажную загоревшую щеку. У Джека появились сомнения, бредит ли он на самом деле или спасение пришло, когда он уже отчаялся, поэтому сделал то, что, по его мнению, должно было развеять все иллюзии. Он приблизил свое лицо к чужому и, притягивая голову Барбоссы, впился поцелуем в его сухие губы, сразу почувствовав вкус морской соли на языке. От незнакомого приятного ощущения Джек приоткрыл рот, но совсем не ожидал, что иллюзия ответит и углубит поцелуй, обхватив его талию сильной рукой. Как в старые добрые времена они боролись за право вести, даже в поцелуе. Осознание происходящего ударило по голове похлеще любимого запаха рома, исходящего от пальто Барбоссы. — Погоди-ка, — Джек нажал тому на грудь, отодвигаясь, — ты же мне мерещишься. — Джек, мы все здесь, — послышался голос Элизабет. — Мы пришли за тобой. — Нет, вас нет, — Джек ошалело посмотрел на своих людей, а потом перевел взгляд на Барбоссу, что все еще по-собственнически держал руку на его спине. — Дьявол, вы настоящие. — Нам нужно будет поговорить об этом на моем корабле, — усмехнулся Барбосса. — Каком еще корабле? — Джек выпутался из чужих рук и притворился, что ничего не произошло, хотя все присутствующие удивленно смотрели на двух мужчин. — Вон же он, — Барбосса указал в сторону Черной Жемчужины. — Ммм, что-то не видно, — Джек приставил козырек ко лбу и наигранно заговорил. — Должно быть, твою гнилую посудину заслоняет моя Жемчужина. За спиной послышался смешок Барбоссы и всей команды, которые удостоверились, что перед ними настоящий Джек, как и сам Джек понял, что выбрался из миража, где мир фантазий заменял ему настоящих людей. Но, если это реальность, то почему Гектор улыбается, а он сам чувствует себя по-настоящему живым? Должно быть, в тайнике Дэйви Джонса он тронулся умом. А может впервые в жизни полюбил.