***
Его взгляд манит, почти притягивает к себе. Я хочу взлететь, глядя в его глаза, хочу ощущать его немного шершавые от мыла руки, я хочу плакать, смотря на него. Он необыкновенный, и это меня бесит. Такой идиальный. Такой белоснежный. Настолько нежный, что даже ни одна мать со своим ребенком так не может обращаться. Нежный — именно в плане внешности, голоса. Слова его иногда грубы как гранит. Тверды как алмаз, но чисты и правдивы как кодексы чести. Его шелковистые, короткие волосы, которые я когда-то сжал в руке. Его сиплый голос. Тихий звон его крестика о подаренный кем-то когда-то кулончик. Я стою сзади него, несколько минут пялясь на того, думая об этом, каждую неделю, пока тот не развернется, подняв одну свою бровь, которую почти даже не видно на белоснежной коже и спросит, тихо, но четко, что в его полу-пустом кабинете после раздается эхо: «Что, сержант?». Я постою, после будто рассерженно покачаю своей головой, показушно хмурясь, махая на него рукой, ведь тот настолько сверхестественный, что я на него не могу поднять взгляд от собственного стыда и его тихого, будто зашуганного голоса, и смотрю на него. Всегда, как замечаю. Я так боюсь упустить его из поля зрения. Боюсь, что он улетит, подобно ангелу. Рассеиться, подобно свету. Он всегда так выделялся. Частичка света среди грязи и военных. Он такой... Другой? Я выхожу из его кабинета, берясь за волосы, прижимая их к голове и оттягивая вниз. Я слышу, блять, как мое сердце бешенно стучит в моей грудной клетке, ударяясь о ребра. Возможно поэтому так больно? Он демон, что заствляет меня мучиться в агонии, или ангел, нечаянно упавший сюда? Не могу даже закричать. Как же я хочу наорать ему в лицо, почти брызжа слюной, будто это не он, а очередной солдат: «Ты — демон во плоти, но ты, сука, самый лучший, которого я видел!», хочу взять его за волосы, прижать к своей груди, обнять и уткнуться своим лицом в его белобрысую макушку, от которой пахнет мужским шампунем и непонятными, будто женскими духами. Трогать его кожу, тонкую, будто пленку, мять и растягивать, ощущая, как он недовольно щуриться, смотреть в его идиотские, небесного цвета глаза. Что-бы он не сказал, я хочу, что-бы это было для меня. Не для Энн. Не для кого-то еще. Для меня. Ты — сверхъестественный. Ты — ошибка. У тебя что-то не так в ДНК. Я не могу терпеть то, что ты такой прекрасный. Я не хочу терпеть то, что я хочу подчиниться тебе, а не ты мне. Я не хочу сломаться перед тобой, когда ты ничего не делаешь. Ты ломаешь меня, даже сам этого не осознавая. Ломаешь меня, как поддорожную шлюху. Ты постоянно открываешь мне глаза. Я хочу, что-бы ты был со мной. Я хочу обнимать тебя, прижать к себе настолько крепко, чтоб ты визжал мне на ухо, дергая своими ногами. Я хочу, что-бы ты взял меня в свои руки. Даже играй мной, как марионеткой, но это будешь ты. Ты — другой. Будто с другой планеты. Ты — фантастический. Мои щеки невольно краснеют, я сжимаю зубы до скрипа, сгибаясь в три погибели, шипя от чего-то. Ты так меня бесишь, но я не могу ударить тебя, так как ты слишком красив. Я не хочу портить или ломать тебя сам. А особенно, я не хочу что-бы это делали за меня. Я отпускаю свои волосы, бездумно глядя в пол в пустом коридоре, слыша через тонкую металлическую дверь, как ты пьешь свой дурацкий кофе, взятый в автомате. Латте. Я буду ненавидеть это долбанутое латте всей душой, каждой своей клеткой тела. Я не знаю, почему я хочу это делать. Я не знаю, почему я не могу принять тебя. Почему мой разум не может принять тебя… Или все-таки душа? Так больно, так неприятно, что я хочу, что-бы ты исчез. Исчез навсегда из моей жизни. Из жизни всех. Ты всем мешаешь, ты идиот, ты ни на что негоден, ты — ошибка. Но я не хочу это исправлять. Я просто хочу, что-бы ты ушел. Сам, взял и ушел. Собрал свои монатки и убежал отсюда. Ты не должен быть здесь. Совсем. Ты не можешь заслуживать такого. Это так жалко. Мы не должны заслуживать тебя.***
Я лежу на кровати, чувствуя щекой червствую и твердую ткань подушки. Она твердая, как твой голос, когда ты сообщаеш мне о чем-то. Иногда я даже не слушаю о чем, просто киваю. Я слышу твой голос, как ты иногда кашляешь в кулак от сухости в горле, как иногда махаешь на себя рукой от жары на базе. В твоем кабинете всегда так холодно, ты от этого так потеешь когда выходишь в коридор? Как ты можешь сидеть в таком холоде? Как ты ещё не заболел? Я прикрывая глаза, сравнивая тебя с полярным медведем, ведь ты такой-же белый. И холодный. Как труп. Иногда я пугаюсь, когда мое воображение воссоздаёт твои остекленевшие глаза, кровь из твоего рта, слезы из твоих глаз. Как от тебя пахнет дерьмом и мочей, что присуще трупам, а я не чувствую от тебя того легкого аромата шампуня и духов, как я уже не чувствую тебя. Вообще. Ни одной своей частичкой тела. Мои глаза не могут зацепить твою фигуру, а моя рука не может ухватить твою рубашку. Я не могу добежать до тебя, а ты рассеиваешся, будто свет в тумане, даже не взглянув на меня. Мне так больно от этого. Даже более больно, чем когда я сижу перед твоей дверью. Я открываю глаза и берусь за свое сердце, боясь что оно остановиться, берусь за свою шею, нащупывая пульс на ней. Тяжело сглатываю, положив свою руки на свои щеки, ощущая их грубость, сухость и червствость… Я вновь закрываю очи и уже вижу тебя перед собой. Твое лицо бледно, как снег, как бумага, как душа младенца. Руки тонкие, костлявые, но такие странные, непонятно мягкие. Такие женственные. Ты задрал рукава своей рубашки, а ее низ неряшливо вываливается из джинс, которые тебе явно большеваты, закрывая твои явно тощие бедра, на которых видно, как выпирают твои косточки. Я вновь стглатываю, помня, как увидел тебя на пляже. Как увидел твое тощее, с выпирающими костяшками тело. Это меня так напугало. Твои органы почти просвечивались сквозь кожу, а дети тыкали пальцем в тебя, из-за твоей необыкновенности. Как взрослые, загорелые, полные тетки шептались, глядя на тебя, пока ты сидел в соломенной шляпе под зонтом. Ты даже не купался, зачем ты туда пошел? Ты был полностью закрыт в тени, обняв колени, а на твоих больших глазах были надеты солнцезащитные очки. Я помню, что ты тогда был с кем-то, но не могу вспомнить его имя. Я расположился далеко от тебя, что-бы ты не смог меня увидеть, меж людей, среди толпы. Но я прекрасно мог тебя видеть, каждое твое движение и каждый твой вздрог. Как ты потираешь свои глаза, поднимая очки, как ты кашляешь себе в локоть, как ты разговариваешь с другом, попровляя шляпу, которая могла слететь из-за ветра... Я вновь разлепил веки, сглатывая вязкую, по странному холодную слюну. Я отпустил свои щеки, тежело вздыхая, переворачиваясь на спину, смотря в такой-же пустой поталок. Время уже позднее, все спят. Я медленно сел на кровать, свесив голову, уже смотря в железный пол, сгребая свои короткие волосы в кулаки, опять до скрежета сжав зубы, хмуря свои густые брови, по непонятному округлив глаза. Это было что-то между бешенством и истерикой. Я невольно продрожал, будто у меня начался кратковременный озноб, после вставая, беря свою подушку, кидая ее с размаху на пол, от чего раздался глухой стук, разлетевшийся будто по всей комнате, а я дышал как псина, учащенно и злобно, опять взявшись за шею, нащупывая свой учащенный пульс. Я сжал кулаки, смотря на белую, но грубую подушку. Это так напоминало мне его. Вот — кругленькое лицо, вот уголки подушки свисают, будто ушки. Я взялся за свою щеку, немного царапая ее ногтями, начав слышно скрипеть зубами, бездумно начав втаптывать подушку, будто какой-то ненормальный. Я хочу избить его. Втоптать в грязь. Я хочу изничтожить его идиальные кожу, волосы, глаза, зубы, ноги, руки, губы, органы, ногти, одежду. .. Или этого хочу не я? Как же я устал. Я устал от своих чувств, я устал от его вида, я устал от своей ломки по нему. Я устал от него. Я так устал, я не хочу его больше видеть. Никогда. Ни в какой своей жизни. Но одновременно так хочу, что-бы он ласково звал меня, дотрагиваясь руками до моих, слегка сжимая их, вылупив на меня свои покрасневшие от слез глаза. Что-бы взволнованно спросил: «Как ты? почему так поздно? С тобой все хорошо? Я так волновался за тебя.» Я посмотрел на время на часах, сильнее хмурясь. 3:33. Какой это знак? Хотелось бы знать, даже если я не суеверный. Перед взором опять предстал этот белый суеверный болван, верящий во всякую чушь. Как он повесил ловец снов в своей комнате, перевёрнутую подкову в кабинете. Как смотрит на свои руки, часто сжимая их, держа в них лапку кролика, как талисман. Это ужасное живодерство, как по мне. Убивать животных ради такой хрени. Так хотелось затолкать эту лапку ему в глаз, когда он на нее смотрел. Я ненавижу животных, но такое даже я не потерплю. Он ужасен, отвратителен. Внутренне и внешне. Я ошибался, когда говорил, что он прекрасен. Он дьявол во плоти, просто заманивающий всех в свои путы мнимой ласковости. Я усаживаюсь на край кровати, закусив нижнюю губу, берясь за волосы. Даже сейчас, я нагло вру, зная, что не смогу обмануть себя. Не смогу обмануть свой разум. Свои чувства... Глаза болят не только от недосыпа, но и из-за картины, которую я держу перед глазами. Закат на холме, как небо из кроваво-красного переходит в фиолетовый. Солнце немного закрывают облака, пока оно медленно уходит, будто навсегда. Ты сидишь передо мной, мило улыбаясь, с ромашковым винком на голове. Твое лицо немного румяно, а руки держат еще один винок, пока твои глаза, того дневного цвета неба, с весельем глядят на меня. Твоя клетчатая рубашка медленно развивается на ветру, а волосы лезут в твое лицо, от чего ты их сдуваешь, после переставая от бесполезности. Я стою, как вкопанный, пока невидимый, легкий румянец обхватывает мои щеки. Я чувствую на себе футболку и джинсы. Я без батинок и ты тоже. Я ощущаю себя маленьким ребенком, что с другом пошел в лес недалеко от трассы. Я немного рвано подхожу, протягивая к тебе руки, собираясь не взять винок, а коснуться твоего лица. Твоей тощей, но мягкой щеки. Твоих губ, твоих век и ресниц. Спонтанно трогая тебя, что-бы ты после засмеялся над моими глупыми действиями. Я моргаю. Не успеваю. Я тянул руки пустоте, опять сидя на кровати в своей темной комнатушке. Медленно опустив руки вниз, я в первый раз чувствовал опустошенность, панику. Одиночество. У меня не было каких-то друзей. У меня были знакомые. Напарники. Союзники... Но не было друзей. Это меня теперь.. Разочаровывает? Странно, если честно.. Я медленно опустил глаза вниз, вздыхая, вновь ложась на кровать, глядя в поталок, вытягивая руку перед собой, оглядывая ее, положив другую себе на грудь, слыша, как я тихо дышал. Я пытался услышать стук своего сердца, чего не делал никогда. Мне уже не интересно, сколько время, когда мне вставать. Я задумался, почему же у меня нет друзей? Возможно я веду себя слишком грубо. Но я не хочу становиться мягким. Я сержант, а не друг. Я - взрослый мужчина. У меня есть мышечная масса и шрамы. Я не могу стать мягким. Особенно с теми, кому даю указания. Медленно отвернувшись к стене, я закрыл глаза, чувствуя, как на меня наваливается усталость и мой недосып. Я раньше и не чувствовал своей утомленности. Хотя и раньше ощущал себя вообще по другому... Мой разум постепенно рамывался, постоянно туманясь. За окном начина медленно светлеть, а сон только начал окутывать меня...***
Голова болела, треща по швам, глаза так-же болели, будто их несколько раз вынули и избили пальцами.. Я вышел, мелко прихрамывая, тря свой нос, думая о том, спит ли сейчас белобрысый, как происходит и каждое утро.. Надо будет перевести его на утреннюю смену. Обязательно... Не только потому, что будто я хочу, что-бы он маячил у меня перед глазами, а для того, что-бы он не впахивал в две смены... Черт, такое ощущение, будто я начинаю о нем заботиться. Это.. Странно? Я не знаю.. Не понимаю.. Ай, черт бы его побрал, если сам не он. Сейчас я могу немного передохнуть от всех будущих дел. Я медленнно сажусь на лавку, засовывая наушник в левое ухо, которое ближе к стене, что-бы не слышать надоедливый писк, а то, что в общем происходит вокруг.. Эти наушники я ношу уже года так 4, я их даже изолетной заматывал, так-как в одном месте провод оголился. Я попросту наматываю их на плеер и ношу в кармане... Не думаю, что в следующий год выкину их. Работают они хорошо, я даже коробку от них сохранил. И хрен с ним, что гарантии у меня нет. Наверное. Возможно этот маленький белый ублюдыш, что подарил мне этот такой-же белый агрегат, сохранил гарантию себе... Хотя она наверное истекла года так 3 назад.. Я медленно трогал провод наушников, чувствуя немного липкую, но приятную резину. Я включил первый трек, полностью погружаясь в свой странный поток мыслей. Они были обсалютно разными, но я понимал их, разбирал по полочкам. Я будто вышел из тела, сидя как отсталый и наматывая наушники на палец. Чем он меня так заманил? Внешностью? Голосом? Характером? Я не хочу знать на них ответа, начиная подбешиваться от этого. Странно, но он и вправду вызывал во мне непонятную.. Злобу. Агрессию. Какие еще синонимы можно подобрать к этому слову? Это совсем не то, что я читал в романах, когда герои аж взлетали на крыльях своей любви. Это не то, где они сразу понимали что вот мол: "я люблю ее, люблю за мягкий и нравственный характер, за нежность в сердце".. Это даже не девушка, это парень, мать его. Это развивается слишком быстро. Он не нежен, лишь иногда, он не особо мягок. Я не знаю, за что я люблю его. Я вновь посмотрел на наушники, сглатывая. Их хочется порвать, разорвать в клочья, перерезать каждый проводок, перед лицом этого белого беса. Он должен был быть вообще черным, твою мать, он - демон. Демоны не могут быть настолько.. Белоснежными. Они не могут быть нежными, они не могут быть с мягкими углами. Они должны быть острыми, обжигающими. Ангелом он не может быть, это уж точно... Неужели он везде отброс общества? У него настолько маленький круг общения, что иногда из-за этого над ним могут посмеятся его друзья. Он слишком нежный для демона, но грубый для ангела. Слишком возвышенный для людей. Слишком.. Совершенный для меня? Я смотрел в стол, ощутимо вспотев, держа руку на лбу, закусив нижнюю губу. Я обдумывал, постепенно хмурясь, непонятно от чего. Я держал перед глазами худое лицо белого гриба, его руки, ноги, талию, грудь.. Я не понимал. Совсем. Ничего и никогда. Хотелось отдаться ему с головой, открыться, раскрыться, будто вскрываясь острым кинжалом. Одновременно с этим, испытывая невыносимое желание вскрыть его, изуродовать, что-бы он не смотрел на меня больше, что-бы не мог раскрыть руки в приветливом жесте, что-бы больше не мог их протягивать ко мне во снах, ни мокрых, ни сухих. Так плохо, что у меня даже включилась смазливая херня в плеере, которую я никак не могу удалить из сохраненных. Я не знаю почему, именно эта песня переносит меня в сладкие, практически приторные мечты. Непривычные для меня, но заставляющие сердце отдаваться радостным криком. Они непонятные, странные, двухсторонние.. Я опять представляю там его. Он - и есть то, о чем поется в тех песнях. Я перебираю волосы на голове, после смотря на время на своих часах, тяжело вздыхая, ведь осталось совсем немного перед тем, как я должен продолжить работать. 15 минут перемены закончилось, а я даже кусочка печенья в рот не взял. Да и хрен с ним, на самом деле. Ко мне никто не подошел, и на том спасибо.. Я опять буду пересек- Не успел я додумать предложение, как за стенами послышался грохот, а после громкий крик, звуки выстрелов, заставляя меня схватить оружие, побежав на улице, увидев грамадину перед собой, от которой отстреливалось двое охранников, а к ним присоединялись остальные солдаты. Я нацелился, выстрелиливая пару раз точно в голову гиганта, который был больше похож на гориллу, такой-же черный и мускулистый. Сука такая, не валиться сразу даже. Я мельком глянул на тело, рядом с монстром, округлив глаза от ужаса, увидев белоснежную, практически не видную на снегу кожу, пока волосы немного развивались, взмывая вверх, а снег вокруг был окрашен в красный, шляпа была откинута, улетая от того же ветра. Я сильнее нахмурился, стреляя в определенные точки монстра, пока тот, уже неествестнно оря и дергаясь, начал убегать подальше от нашей базы, а я повесил орудие за спину, подбегая после к бездыханному телу, как и пара прибежавших солдат. Мой мозг не верил, а желудок готов вывалить обратно весь мой скудный завтрак. На Уолтене было лицо неожиданности, перемешанное с ужасом. Рот раскрыт, из него вытекает толстая струя крови, глаза покраснели, слишком сильно выделяясь на коже и снегу. В животе зияет дыра, а по ее краям все еще вытекает кровь. Кончики пальцев трупа успели сильно покраснеть от мороза, как и кончик носа. Я взял стража за затылок, приподнимая, неверящими глазами смотря в его лицо. Зачем он туда поперся, осел конченный? Глаз зажгло, а я - Не сдержался. Я замахнулся, отпустив перед этим затылок белого, заряжая кулаком ему в голову, не пробивая, но ломая, скрежета зубами, сжав руку на его волосах, оттягивая после на себя, обнимая, а солдаты отошли, ошарашенно смотря на меня, а я, как сумашедший, обнимал уже холодный труп качаясь из стороны в сторону, неверя себе и своим глазам, сглатывая более холодный, чем твое тело, ком, вновь посмотрев на сквозную дыру, а в мои глаза будто начинали подливать воды, от чего я только сильнее начал скрежетать зубами, выпуская первые во взрослой жизни слезы, которые быстро падали, разбиваясь об твое лицо и скатывая вниз, будто плакал уже ты. Мы оба сейчас ощущаем боль, не так ли, страж Валтен?..***
Уже осень.. Как дела, Валик? Надеюсь что все хорошо. Мы наконец-то подстрелили ту тварину, что пробила в тебе дыру. Она угробила еще несколько солдат и наших машин, но мы ее завалили.. Надеюсь, что ты рад. Я тоже этому рад... Мне все еще тяжело, но я знаю, что ты рядом. Я ощущаю тебя рядом. Твой запах, прикосновения, знаю, что ты сейчас сидишь на своей могиле, улыбаясь мне, кивая головой как болванчик. Я немного улыбнулся, поправив съехавшую в бок шляпу от небольшого креста, поглаживая сам крест, вздыхая, положив еще одну фотографию, немного закопав ее в земле, так-же приглаживая, осмотревшись. Красиво и жутко. Отмершие листья падают на землю, катясь не пойми куда. Далеко. Сейчас природа пропитана смертью невинных, но красивой смертью. Я начал понимать все по другому. Я рад этому. Но стоило ли это смерти человека, про которого я врал, что никогда больше не захочу видеть в своей жизни?