to be ready or not to be

— А ты знаешь, Ифань, что караоке было изобретено ужасно глупым способом? И сперва, не ценилось по достоинству. — Право, Чунмен. Мне не интересно. Вспышка обиды. Чунмен совсем не понимает сейчас своего Криса. Ему даже не интересно послушать, что Чунмен извлек из википедии поздно ночью, когда старший уже спал. Он и сам не задумывался об истории создания караоке до сегодняшнего дня. — Ну хорошо. Должно быть, послушать тебя — отличная идея, только не куксись. Похож на щенка. Чунмен — открытый и доброжелательный, интересный и каждый день новый, при этом для Криса — пусть и новый, но старый. Старый мешок костей, но очень красивый. А, да. Крис старше на месяцы, которые не перерастают в год. Но его кости не скрипят так отвратительно, и он надеется, что Чунмен перестанет скоро громыхать костями, так как работу тот сменил на более подвижную. Теперь, тот работает в Старбаксе. Ифань любит кофе мокка, а Чунмен любезно таскает секреты кофейного заведения к себе домой. К ним домой. Как новенького, его ни в чем не подозревают, хотя должны, совсем чуть-чуть. — Скоро моя смена. Мы же встретимся вечером? Как всегда? Ифань вздыхает. Хочется щелкнуть ворчливого порой, но все такого же замечательного сангвиника, по лбу и лишить сладкого на ночь. Тем не менее, Ифань не может лишить Чунмена самого себя, приняв перед близостью душ с миндальным гелем для душа. — Я знаю, о чем ты подумал. Я о нашей традиции и… Да. Рассказать про караоке, а потом, как обычно, сходить в караоке — не вижу планов на вечер прекраснее, чем эти. На полчаса, они пересекаются в Апучоне; только и успевают, что ловить текущие из-за жары ручейки купленного мороженого своими языками, свободными руками цепляясь друг за друга, и пускай утром уже виделись. Чунмен будил Ифаня, рано-рано, не потому что хотелось; потому что так надо. Ифань старше, должность занимает солиднее, чем просто бариста из Старбакса. Ифань помогает отцу с сетью караоке-пабов по всему Сеулу. Чунмен в курсе некоторых планов замечательного отца, в которого Ифань, собственно, и пошел. Чунмен в курсе, что вскоре, Господин Ву планирует открыть первое караоке своей сети в Пусане. Тогда, говорит Чунмен, как только узнает, мы поедем в Пусан на открытие и споем все песни Супер Джуниор. Сорри, сорри, сорри, сорри… Тогда, Ифань просто соглашается, потому что Чунмен настоящий. Прекрасный и удивительный. Настоящий. Оттого, идеальный до самых кончиков волос из короткой стрижки младшего. — Конечно, мы встретимся. Я позвоню? Они смотрят сейчас не друг на друга, но по сторонам. Крис — по сторонам. Чунмен смотрит перед собой, поэтому не замечает поразительно высокого для корейца парня, у которого насыщенно медового цвета волосы, а стрижка еще короче, чем у Чунмена. Рядом с ним, еще два парня — отдыхающие студенты? Один тычет пальцем в афишу Синепласа, у него фиолетовые волосы, светло-светло. Другой, с цвета вкусной густой карамели кожей и неприлично светлыми волосами, скрещивает руки на груди и не хочет идти в кинотеатр. Ифань любит ловить таких вот мимолетных незнакомцев взглядом, ненадолго поселять в свое сердце, чтобы через минуту выкинуть, забывая. Он любит фантазировать об их жизнях, но он не экстрасенс или что-то подобное, поэтому в 20 процентах из 100 возможных он вряд ли угадывает. Но про этих думает, что они, отчего-то, всегда вместе. Или не совсем, но на то похожее. — Земля вызывает Криса, прием. Сеул в опасности, вы немедленно должны его спасти. Агент Сухо поможет вам справиться со всеми неприятностями! Ифань тут же переводит взгляд на запачкавшего подбородок в мороженом парня, своего парня, теплого и незаменимого. Его даже нельзя заменить, вот черт, думается случайно Ифаню, прямо сейчас. Нельзя заменить, даже если диабет разовьется. Ведь у Чунмена нет аналога, как у сахара заменитель в виде драже. — Почему Сухо? И да, дурак. Ты сейчас похож на пятимесячного карапуза. — Крис усмехается, не брезгуя пальцами стереть с подбородка младшего белые разводы. Точно так же, как Чунмен не брезгует по утрам чмокнуть Ифаня в уголок губ, хихикая и почти крича, слишком громко для семи утра: ты же не собираешься появиться на работе с пастой на губах, почему бы тебе не смотреться в зеркало, когда ты закончил с водными процедурами. — Сам дурак. Это не смущает. Это смущало первые две недели. Теперь, Ифань видел Чунмена любым. Пьяным, голым, ужасно усталым, небритым и депрессивно-маниакальным. Теперь все равно. — А Сухо, — Чунмен делает вид, что задумывается, или вспоминает, но точно что-то из этого. — потому что защитник. Я защищу тебя. Ифань, защищу. Крис усмехается и бежит на работу. В деловом костюме жарко, но только на улице — в офисе кондиционер, и там он помогает отцу с неинтересной бумажной работой, пока единственная секретарша из редкой категории те, что секут в декрете, который не вовремя. Благодарности Небесам, потому что Ифань тоже сечет. Черт знает, с какого перепуга. Перед тем, как пропасть в кипах бумаг, которые нужно рассортировать, дабы избавиться от мысли, что эта бесконечная и уродливая, неаккуратно размещенная на столе в кабинете Ифаня куча документов — одно чтогдезачем целое, Крис целует тыльную сторону ладони его защитника. Он не может не поцеловать Чунмена. А поцеловав, с чистой совестью может исчезнуть до вечера. Пожав плечами словно самому себе, Чунмен грустит, но пытается не признавать этого. Зачем плечами пожал? Зачем грустит? Ведь знает, что так нужно. Что Ифань не может по-другому. Не то чтобы старшего заставляли, скорее он сам хочет этого, ему интересно. А Чунмен не может ненавидеть то, что интересно Ифаню, даже если это режет изнутри и нагоняет скуку по былым временам. Нельзя. Чунмену нельзя становиться злым и агрессивным, меняться в такую сторону — нельзя. Он может изо дня в день становиться для Криса по утрам еще более улыбчивым, подбадривая, делать кофе лучше, с каждым новым днем, но он не может обвинять Криса в чем-то. Тем более, несмотря на усталость отметки wild у Криса каждый раз после работы, скорее не из-за того, какая она, а сколько ее в последнее время, Ифань всегда исполняет обещания, которые дает во время почти обеденного перерыва; обещания на вечер. Вниманием Чунмен не обделен, спасибо уходит все тому же Крису, который делает все и немного больше, чтобы Чунмен чувствовал себя счастливым с ним. Ведь Крис не хочет без Чунмена. Это было бы так же глупо и несуразно, неправильно, как и снег в середине июля. Аномалия. Крис без Чунмена — аномалия. И наоборот — аномалия. Ифань фань для чунменова чун. Крис для хо от чунменова дурацкого прозвища. Чунмен успокаивает свои мысли за пятнадцать минут до начала смены. Американо со льдом из Старбакса он бы не посоветовал ни одному из клиентов, но если будет предостерегать посетителей — нетрудно догадаться, как быстро Ким вылетит с этой работы. Американо со льдом из Старбакса — ужасное. Но Чунмен все равно его пьет, потому что ужасные мысли можно вышибить только чем-то более ужасным. Американо со льдом сойдет. Он улыбается каждому: парню или девушке. Как правило, летом популярнее всего у жителей Сеула стрит-фуд и автоматы с газировкой прямо на улице. Не Старбакс, где пахнет кофе и горячо из-за просто запаха. Настолько стойкий и сильный он. Чунмену жарко возле всех этих кофемашин, и между заказами, он успевает лишь вскользь пройтись рукавом рубашки по своему потному лбу, когда хочется засунуть себя в ведро со льдом, или прямиком в вечную зиму. Но мысли Чунмена останавливаются на фонтане, рядом с которым они ели мороженое сегодня в полдень. Они — Чунмен и Ифань, кто же еще. Сразу после обеда, наступала смена Чунмена — если бы он любил поспать подольше, то обязательно бы отметил, какой победитель по жизни. Но люди — разные. Чунмен не из тех, кто ценит сон. Чунмен из тех, кто не любит тратить на него свое время. Сегодня правда было жарко. Посетителей было слишком много — и нельзя было угадать последовательность того, что будут заказывать так внезапно большим количеством нахлынувшие подростки, школьники или студенты, желающие посидеть здесь за чашечкой кофе. Хотя, многие из них, даже слишком многие, брали заказ с собой, поспешно спускаясь по лестнице на первый этаж обратно, откуда появились. Чунмен случайно услышал разговор двух парней, один из которых был очень милым, с круглыми щечками и добрыми миндалевидными глазами, у которых был очень резкий разрез. Тот объяснял своему собеседнику, почему они не могут сегодня порепетировать, даже если причины казались достаточно очевидными. И собеседнику, которому объясняли, и Чунмену, и вообще очевидными. Да. — Мы не можем проиграть Донггуку. То есть, мы можем. Но ректор не оценит проигрыш, зато выигрыш оценит. А я еще не планирую вылететь из колледжа, так что просто допивай свой кофе, и пошли дальше цветочки сажать. Волонтеры мы или где? Волонтеры, значит. Чунмен еле сдержал позыв смеха, когда тот, что слушал объяснения своего друга, заиграл на невидимой бас-гитаре и придумал для слова волонтер одну незатейливую рифму. Но Чунмен, он приличный. В каком-то смысле. Он не подумает об этом в своей голове, но ему будет смешно. Уже смешно. Но все еще очень, почти бесчеловечно, жарко. Выпадает свободная минутка, и бариста набирает Ифаню глупое сообщение, которое едва ли богато словами и кишит плачущими смайликами. Если бы такие были, Чунмен бы вставил один красноречивый — что-то вроде рожицы в огне, ведь он действительно сгорал в этом кофейном аду заживо. — Простите, я могу сделать заказ? Какая прелесть. Этот парень — точно азиат. Но Чунмен, окончивший факультет языковой коммуникации, не может ошибаться. Он слышит китайский акцент. Скорее всего, этот парень не из провинции или что-то подобное — он из столицы, а еще неплохо знает корейский, и это не просто пара дежурных фраз, таких как простите, я могу…. (Какого черта Чунмен работает баристой в Старбаксе? Да.) — Конечно, вы можете. Быть со всеми приветливым. Никого не выделять. Никому не грубить. Клиент всегда прав. Ты не бариста, ты пустое место. Запомни, Ким Чунмен. Тебя этому учили в первый день, который был буквально две недели назад, черт возьми. — Тогда чабатту с ветчиной и сыром Эмменталь, бутылочку кофейного фраппучино и, хм. Посоветуете что-нибудь гадское? Эм, что? — Г-гадское? — Чунмен, запинаясь, переспрашивает, даже вытягиваясь из-за кассы поближе к странному клиенту. Он ослышался? Или китаец плохо формулирует предложения на корейском? Может, тот просто перепутал слова? — Я вижу, вы удивлены. Но я правда хочу чего-нибудь гадского. И да, это не для меня. Парень с фиолетовыми волосами (виднеется платиновая основа) гаденько хихикает, а Чунмен медленно соображает, придумывая. Что же такого гадского предложить? Разве так вообще… можно? То есть. Не то чтобы. Но. — Может, американо со льдом? Уже не как бариста, скажу, что это — самое гадское, после комбуча, что я когда-либо пил. Огромные два стеклышка-глаза парня напротив кассы загораются в нездоровом, обоже, психически-неуравновешенном (?) огоньке. Он улыбается, оживленно кивая, и когда его заказ с самым гадким пойлом на свете (уж не знал Чунмен, для кого) готов, тот представляется Луханом и заверяет, что придет еще. Два или три раза точно. Чунмен только ждет, шумно выдыхая от столь необычного знакомства, после чего протирает стойку в ожидании клиентов. Но их, если сначала было совсем много, то теперь — точно так же, но мало. Лухан действительно приходит через некоторое время, с самым счастливым лицом, похожим на выражение лиц детей из американских семейных комедий, когда те придумали ну просто гениальную шалость или кровавый план возмездия. Обычно, в таких фильмах кетчуп заменял кровь, а на ум Чунмену пришел только «Трудный Ребенок». — Я чуть не отравил его, Чунмен. Мне нужно что-нибудь самое вкусное, на твое усмотрение. В последний раз, я был в Старбаксе год назад. Или больше… — Маккиато? — Ну… эээ… Мне без разницы? Улыбка Лухана странная. Она показалась Чунмену другой, но все точно такой же одновременно. Он улыбается так, словно хочет сделать своему другу приятное, обрадовать чашечкой вкусного на этот раз кофе, но с другой стороны кажется, будто Лухан перемешает любой кофе, что Чунмен посоветует, с крысиным ядом. Чунмен хочет быть уверен, что это всего лишь игра воображения. Да. — Тогда, ох, маккиато. — Ты просто прелесть, Чунмен-а. Ким немного опешил от такой искренности. Искренности ли? Скорее, не так. Скорее, Чунмен опешил от такой наглости? Или снова не то? Чунмен опешил от такого Лухана. А вот это, уже ближе к истине. — Прости? — Нет-нет, ничего. Ты очень приятный бариста, это все, что я хотел сказать. — тот играет бровями и удаляется в сторону комнаты с игровыми автоматами, сжимая в руке стаканчик с вкусным дымящимся кофе, который является разработкой самого заведения. Чунмен улыбается, второй раз был намного теплее, даже если было странно все же, но меньше. Уже не так жарко, именно тепло. Когда Лухан приходит в третий раз, за маффинами, Чунмен сходу признается Лухану в любви. Возможно, за то, что тот снизил его потребность скучать по Ифаню. Возможно, за то, что такие странные личности раскрашивают черно-белую раскраску-жизнь своим редким появлением. Лухан — фиолетовая гуашь, в таком случае. Хотя, возможно, что Чунмен говорит это так просто потому, что выручка будет больше. У его кассы — не у кассы напарника. — Что, так быстро? Чунмен выполняет заказ в рекордные сроки. Да, Лухан помог ему не только раскрасить свою жизнь, перестать скучать по занятому китайцу и выделиться перед начальством, но и установить свой собственный рекорд по подаче маффинов. Первый и последний, наверное. — Хм, ты прав. Скажу это серьезней, когда ты придешь в четвертый раз. Лухан улыбается. Ну да, это не новость, не грандиозное событие, не апокалипсис и не эпидемия, в конце концов. Но он улыбается не так, как улыбался до этого — теперь как-то мило и добренько. Чунменовы щечки розовеют то ли от внезапно нахлынувшей жары, но разве она куда-то исчезала, то ли от столь красивой улыбки тонкими розовыми губами. — У тебя есть время, Чунмен. Вряд ли они снова встретятся, правда? Чунмен наклоняет голову вбок, когда Лухан удаляется в неизменную сторону игровой комнаты, но действительно не приходит сегодня больше. Чунмен видит, как его новый знакомый покидает торговый центр, махая ему рукой так, будто они сто лет знакомы, и это нормально. С Луханом еще два парня — одного хочется обнять, как самого милого коричневого плюшевого мишку, а другому парню, с глазами как у щеночка, Чунмен бы дышал в пупок. И этим, он чему-то напомнил баристе Ифаня. Ифаня, по которому он начал скучать вновь. Словно эту скуку Лухан поставил на паузу, а теперь все вновь воспроизводится как прежде, так еще и в необычном режиме hard. Чунмен никогда не скучал так сильно. Возможно, в стиле самого себя, Ким расскажет Ифаню об этом парне во время секса или еще чего-то такого, во время чего лучше не делиться подобными вещами. Тем более, если знаешь, что кое-кто будет ревновать, но и пытаться скрыть ревность — тоже будет. — Ревность, так глупо. Если ты в чем-то уверен, у тебя не возникает никаких сомнений. Ревность — это разновидность сомнения. — Кто сказал, что я ревную? — Ифань не закипает в такие моменты, но глаза прикрывает, как бы показывая, что он все это еле терпит. — Ты сам говорил, что люди разные. В конце концов, есть и такие, которые терпеть не могут, когда незнакомцы вторгаются в их личное пространство. — Но он же не вторгался. Он вторгся только в мое, верно? Чунмен глупее, чем можно было ожидать. А еще, совсем не понимает намеков, которые не настолько прямые, как смотри, сегодня двадцать третье декабря, как ты думаешь, чего не хватает в доме, зеленого и хвойного? — Дурак ты, Чунмен. Нет никакого твоего и моего личного пространства. Оно уже наше. Общее. Вторгаясь в твое, он вторгается и в мое тоже. Потому что, ты в моем пространстве. Ифань — не пикап-мастер. Но у него замечательно выходит. Чунмен идиот. Он рассказал Лухану зачем-то о своих сменах. Что он не работает только в понедельник и четверг. А смена начинается после двенадцати. Работает он восемь часов, это до восьми вечера. И если тот захочет встретиться, правда этого Чунмен не говорил, с ним хоть еще разок, то может зайти, выпить кофе, правильно? Чунмен не приглашал, просто намекнул. Хотя, намеки — не его конек. Он не умеет их делать точно так же, как совершенно не понимает, где намек, а где уж совсем прямо сказано. Через некоторое время, что пролетело как-то слишком незаметно, пускай даже, когда жарко, все кажется словно в замедленном действии, греющий сердце конвертик появился на дисплее телефона Чунмена. От яснопонятнокого. Чунмен хочет от Ифаня, но нет же — это Чондэ, который снова пишет ему какую-то ерунду. Хен, скажи, что лучше? Бросить университет прямо сейчас и пойти баристой, как ты, или добить этот чертов диплом, защитить его и безжалостно перенести все файлы, с ним связанные, в корзину, отчистив ее нахрен? И не лень брату было печатать это все, если можно было просто позвонить? Ну…да, Чунмен не только слаб в намеках и во всем, что с ними связано, он слаб еще к тому же и в нотациях, особенно если это касается младшего сводного брата, который только делал вид, что уважал его, как старшего. На самом деле, тот был ужасен. Хотя бы потому что во время каждой встречи с Ифанем, троллил его по всем параметрам, которые только были для такого тролля доступны. Если тебе серьезно нужен совет, то иди и готовься к защите. А если ты просто хочешь послушать мое мнение, то я бы все нафиг послал. Буквально одновременно, через какое-то время, когда на часах дело близится к четырем вечера, приходит сразу два сообщения. Чунменовы брови ползут вверх в искреннем удивлении от такой синхронности, хотя хочется бегать там, где вообще можно разогнаться и кричать от счастья, танцевать победные танцы с кексом на голове — Ифань. Написал. Ему. Что-то. А, ну да и похрен, что Чондэ тоже прислал какой-то ответ; Чунмен прочтет его в последнюю очередь. Караоке, вечером. Может, ресторан? Перед тем, как я спою тебе Bubble Pop :) Детка, в общем, хочу сказать, что помню об этом. Скучаю, но сейчас так много работы -_- Правда, я уже почти со всем справился. Заеду за тобой в восемь? :) Ресторан? Какой? Подумай об этом, Сухо-щи ;-) И выйди к машине со стаканчиком мокка. Иначе не пущу. Еще четыре часа. Жутко долго. Ты должен быть сильным, малыш. Не забывай, что вечер воскресенья, он твой любимый, ага. Чунмен улыбается, как идиот. Он так глупо выглядит в этой униформе, улыбающийся, пропахший кофе и потом. Но улыбаться ему ничего не мешает, ведь он любит Ифаня. Любит сообщения от него. Даже если они полны тупых смайликов и доминирующих словечек — плевать, ко всему привыкается. Да, Ифань в деловом костюме за рулем Ниссана Кашкай никак не вяжется со смайликом :). Ифань, который на самом деле холит и лелеет свою коллекцию всего-всего с энгри берд, на самом деле вообще не вяжется со смайликами. Ни с одним из набора стандартных. Да и нестандартных. (Но только Чунмен знает Криса с такой стороны. И гордится этим.) Вечера воскресенья — каким бы жарким и изнуряющим не был день, вечер воскресенья является для Чунмена чем-то, что по масштабам сравнимо только с бразильским карнавалом. Просто Чунмен не может не признать, что Ифань очень мило (забавно, отвратительно, но так мило) перепевает песни соло-исполнителей или целых женских групп. Чунмен не может не признать, что Ифань здорово виляет бедрами и даже пытается танцевать, и это он еще трезвый. А потом, уже Чунмен за рулем металлического цвета Кашкая, прекрасно понимая, что Ифань не может без маленького, но количества скотча или любимого канадского Краун Рояля почувствовать себя отцепленным наконец от работы. Расслабленным. Ифань не пьянеет от малого количества спиртного. Даже от большого, редко. Чунмен любит любого Ифаня, даже если тот запинается на реп-партии Минхо из SHINee, но все еще продолжает думать, что нереально крут и получит сто баллов из ста. Чунмен любит даже самого плохого Ифаня, но такого он еще ни разу не видел; такого, может, и нет в природе. Но Чунмен готов, если есть. Он готов принять. И знает, что Ифань думает насчет него точно так же. Только Чунмен не пьет — он мог бы, но это еще ни для кого хорошо не заканчивалось. Хенним, ты совершенно точно неудачник по жизни. И можешь научить только плохому, как же так? Забудь, что у тебя есть брат :( — Не больно-то и вспоминать хотелось. — самому себе ворчит под нос Чунмен, когда читает вторую смс, хмурясь и не решаясь ничего написать в ответ, даже если очень хотелось — перехочется. Он любит Чондэ. Но, переехав к Ифаню, в общем-то, променяв его на семью и поддерживая с той лишь призрачные отношения, их братские узы разломились на части. Все же, части можно склеить, если не станет слишком поздно. Чунмен надеялся, что это поздно не наступит до тех пор, пока он морально готовился уделять брату больше внимания. Он эгоистично не готов уделять свое внимание кому-то, кроме Ифаня. Даже если работа мешает делать это, как в студенческие годы, Чунмен все равно не готов. Ким вообще долго к чему бы то ни было готовится: будь то убийство паука в ванной, который мешает умываться в полной уверенности, что никто не смотрит на тебя четырьмя парами глаз, или покупка новой книги, когда ты, в общем-то, шел за стиральным порошком, который быстро закончился. Ифань очень любит этого дурака. Сангвиника, у которого маска ворчливого старика, так и не сумевшего толком вступить во взрослую жизнь. Одна нога здесь, во взрослой, другая там, где все еще решают за тебя, то или иное. Если Чунмену так будет проще, он готов решать за него. Не все, конечно, но многое. Может выбрать цвет его носков на сегодня или каким магнитом прикрепить стикер-напоминалку к холодильнику, что-то вроде дантист. завтра. в девять утра. Ифань готов.