19 декабря 2017 года
Гарри смотрит вверх через лобовое стекло одолженного внедорожника и встречается взглядом со сморщенной, неодобрительно глядящей старухой за полсекунды до того, как его ладонь врезается в руль, громко сигналя автобусу, полному пожилых граждан, который только что подрезал его. С тех пор как он выехал с Кингс-Кросс, такое происходит уже в третий раз, с него довольно. — Научись водить! — возмущается он бессмысленно. Оскорбленный водитель не слышит его, он это понимает, но угрюмая старушка качает головой и толкает локтем своих подруг, что-то ворча. — Папа, успокойся, — раздается голос с волшебно увеличенного заднего сиденья. Все еще кипя от злости, Гарри встречается взглядом с дочерью в зеркале заднего вида. — Я совершенно спокоен, Лили. Я просто немного устал от автобусов, считающих, что они могут делать все, что им заблагорассудится, потому что они большие. Вот и все. Лили морщит нос. — Тебе нужно не париться. Серьезно. — Не париться, — повторяет он себе под нос. Он отводит взгляд от ее всезнающего лица и на мгновение сосредотачивается на отражении собственных глаз. Он и правда не помнит, когда у него появились темные круги и гусиные лапки. Откуда они пришли и что им надо. Оторвав взгляд от дороги, он в последний раз смотрит на пожилых пассажиров автобуса — наверное, они тоже не помнят. Черт, он устал. Он никогда не был хорош в вождении, но вот едет со скоростью шестьдесят миль в час с пульсирующей головной болью, вспыльчивым характером, четырьмя детьми и котом Лили, который, кажется, не способен расстаться с хозяйкой. Не имеет значения, что он только позаимствовал новую (и сильно модифицированную, к большому огорчению Молли) машину у Артура, потому что теперь его очередь забирать детей с вокзала, и что Лили вполне могла остаться дома. Нет, потому что она в ужасе от мысли, что может что-то пропустить, особенно что-то, связанное с Хогвартсом. И вот она сидит, скрестив ноги, у окна, держит на коленях мурлыкающий кошачий комок и просит Гарри «не париться». Он считает, что ему повезло, что она не присоединилась к бессмысленному спору, который сейчас бушует между Алом, Роуз Уизли и Джеймсом. Гарри щиплет себя за переносицу и вздыхает, когда дорога перед ним на мгновение плывет. Жаль, что «нежелание знать» не уменьшает пульсирующей боли в черепе. — Э-э, это отвратительно! — восклицает Роуз под рассеянный смех с заднего сиденья. Не то чтобы он не рад их видеть; зимний семестр всегда кажется ему самым длинным, и он безумно скучал по маленьким бунтарским выходкам Джеймса, странным вопросам Ала, который «срастается» с Розой как сиамские близнецы, что часто оставляет его в недоумении, сколько у него на самом деле детей. Но… он хотел бы, чтобы они были рады видеть его чуть спокойнее. Хотя бы на некоторое время. Хотя бы до тех пор, пока он не избавится от остатков этого дня. И посмотрит, в каком настроении Джинни. «Не парься», — нараспев произносит про себя он. Не парься. — Так или иначе, — твердит Ал Роуз, — Скорп говорит, что теперь, когда его мама и папа разводятся, он собирается… — Что? — перебивает Гарри, поворачиваясь на сиденье, чтобы посмотреть на сына, так резко, что машину чуть заносит вправо, а Лили подпрыгивает и хватается за подлокотник. Кот, кажется, защищает себя, вонзая острые когти ей в бедро. — Прости, Лил. — Он с некоторым усилием выпрямляет машину и смотрит на Ала в зеркало. — Что там насчет Мал… насчет мамы и папы Скорпиуса? Ал оглядывается, зеленые глаза и испачканный чернилами нос. — Они разводятся. — Это тебе Скорпиус сказал? — уточняет Гарри, чувствуя себя неожиданно потрясенным этой новостью. — Да. Но об этом пишут в газетах… Эй, Джеймс. Джеймс! Позволь мне одолжить на минутку. — Ал перегибается через Роуз и пытается забрать Ежедневный пророк, за которым Джеймс прячется с самого начала поездки. Джеймс сердито смотрит в ответ. — Нет. — Только на две секунды! — Нет, Ал, отвали. Я читаю. — Язык, — рассеянно бормочет Гарри. Он не читал Пророк целую вечность, но все равно ловит себя на том, что бессмысленно вытягивает шею, пытаясь разглядеть печатные страницы, за которые цепляется Джеймс. — Ты не читаешь, ты разглядываешь Риду Рэтбоун! Джеймс смотрит так, как может только подросток, когда Лили и Роуз хором заводят песню «Джеймс любит Риду, Джеймс любит Риду…», что заставляет Гарри улыбнуться про себя, несмотря на настойчивую пульсацию в голове. — Ты покойник, — мрачно бормочет он, крепче вцепившись в газету. — Джеймс, перестань быть жопой с ручкой, — скулит Ал. Роуз одобрительно хихикает. — Язык, — снова вздыхает Гарри, в тайне забавляясь изобретательностью оскорбления. Лили вздыхает, а затем раздается шквал шуршащей бумаги и недовольных протестов, из которых появляются самодовольная Лили, слегка взъерошенный Джеймс, сжимающий страницы с фотографиями продуваемого всеми ветрами капитана Паддлмир Юнайтед, и восхищенный Ал, который теперь просматривает оставшиеся страницы, прищурив глаза. — Вот оно, — провозглашает Ал, складывая газету и примостив ее на подтянутые колени. «Не сиди так в машине», — лениво думает Гарри, но ничего не говорит. Делает глубокий вдох. — «Очень сожалеем, что Драко и Астория Малфой (урожденная Гринграсс) объявляют о своем расставании после пятнадцатилетнего брака. Развод будет официально оформлен в Новом году, и единственный ребенок пары, Скорпиус, останется в Малфой-Мэноре со своим отцом», — читает Ал, торжественно завершая фразу и улыбаясь а-ля «Я же говорил». — Бедный Скорпиус, — говорит Роуз, протягивая руку и позволяя коту Лили лизнуть ладонь. Ал пожимает плечами. — Он часто говорит, что никогда не видит свою маму. — Это его не смущает? — вставляет Лили. — Ну, знаешь, что об этом пишут во всех газетах?.. — На самом деле… — начинает Ал. — …смущает, — сообщают они с Розой как один. Лили поднимает брови. «Разведен», — думает Гарри, снова отключаясь от шума на заднем сиденье. Малфои, естественно, не разводятся. Прошло меньше четырех месяцев с тех пор, как он в последний раз видел Малфоя после всех этих лет, и теперь Гарри не может не задаваться вопросом, что же он пропустил. Было удивительно увидеть его снова стоящим на платформе со своим похожим на него сыном и женой, что не обращал внимания ни на что другое. Теперь, поразмыслив об этом, он думает, что Малфой не выглядел таким уж счастливым. Но с другой стороны, он никогда и не был счастливым. Гарри не волнует, что скажут более здравомыслящие голоса в его голове, нет ничего плохого в естественном любопытстве к странным людям, существующим в его жизни. Или странным людям, которые когда-то были в его жизни… Гарри подпрыгивает, испуганный серией неистовых гудков позади него, и понимает, что замедлился практически до нуля посреди двойной проезжей части. В ужасе он давит ногой на педаль и делает извиняющийся жест рукой в сторону других машин, пока трет свое разгоряченное лицо и гадает, может ли головная боль стать еще больше. Через несколько секунд он понимает, что полностью отпустил руль. — Ебаный Малфой, — бормочет он себе под нос, чуть поворачивая и крепко держась за руль.**~*~**
Когда они въезжают в Оттери-Сент-Кэтчпоул, все замолкают всего на секунду-другую, чтобы выглянуть в окно и полюбоваться блестящим морозным инеем на дороге, траве и деревьях. Он проезжает мимо коттеджа Рона и Гермионы на окраине, мимо скопления деревенских магазинов, почты и паба, утиного пруда, школы Лили, закрытой на Рождество, и наконец сворачивает на собственную подъездную дорожку. Когда он выходит из машины и потягивается, то видит вдалеке Нору. Он глубоко вдыхает и наслаждается зимним запахом, прохладным воздухом и слабым намеком на дым, вьющийся из кривой трубы Артура и Молли. Слышится слабая рябь детского смеха на ветру — должно быть, Хьюго, играющий на холодном воздухе со своей бабушкой — но вскоре она исчезает в хлопанье автомобильных дверей, шорканье и стуке багажей. Где-то слева от него мяукает кот Лили, протестуя против внезапной перемены температуры. — Ладно, — говорит Гарри, втягивая в легкие ледяной воздух и встряхиваясь. — Пара секунд, и я сделаю ваши чемоданы легче. Он достает палочку и накладывает заклинание на каждый из чемоданов по очереди, бросая тревожные взгляды на покрытие машины Артура — он знает, что лучше не возвращать ее поцарапанной дважды подряд. — Пальто и обувь снять, чемоданы наверх, — пытается Гарри, вздохнув. — Тихо? И спокойно? — Еще увидимся, пап… Наперегонки поднимемся наверх… Верни мне, Джеймс… Э-э-э, что это?.. ГИГАНТСКИЙ ГИППОГРИФ! — бьет по ушам с разных сторон, и вдруг он остается один на подъездной дорожке. В доме пахнет холодом и затхлостью, как будто он был пуст весь день, но Гарри слышит Джинни на кухне. Пинком захлопнув за собой дверь, он направляется на стук тарелок, на ходу снимая зимнее пальто. Он едва осознает, что делает упреждающий вдох, когда входит в кухню и пытается стряхнуть с себя ужасный день и отключиться от грохота и громких голосов детей наверху. С тихим вздохом он понимает, что забыл завести Роуз домой. Уже не в первый раз. — Все в целости и сохранности? — спрашивает Джинни, не оборачиваясь от стойки. Ее рабочая мантия сброшена на стол, как будто она долго не была дома. — Все четверо, — признается он, и Джинни не сразу понимает, что он имеет в виду. — Снова? — Боюсь, что так. Она убирает свои длинные волосы с лица, а затем отпускает их. — Главный аврор, а не в состоянии привести домой нужное количество детей. В чем дело? — На работе есть другие люди, которые считают за меня, — говорит Гарри, зная, что она наполовину шутит. Но только наполовину. — Старость? — предлагает он, когда ответа не следует. Джинни коротко смеется и взмахивает палочкой, посылая стопку тарелок через всю комнату в шкаф. Гарри делает шаг назад, как и каждый раз, думая, что они обязательно столкнутся и разобьются в воздухе, но, как и всегда, они аккуратно складываются, и дверца шкафа захлопывается. Джинни принимается за вчерашние сковородки; Гарри хмурится. — Я же сказал, что помою посуду, — тихо говорит он. Джинни на мгновение поднимает взгляд, выразительные глаза встревожены. Она ломко пожимает плечами, и Гарри, прислонившийся к столешнице, слегка напрягается и прижимает руки к мрамору. — Тут был настоящий бардак. Меня это ужаснуло. Я думала, у тебя сегодня выходной, — обвиняюще говорит она. Гарри морщится. Так и было, но, как обычно, что-то пошло не так. Ему потребовалось почти три часа, чтобы выбраться из-под горы бумаг, и он закончил как раз к проволоке с поездкой в центр Лондона, чтобы встретить Хогвартс-экспресс. Проблема с работой в том, что, хотя он и возглавляет Аврорат, все ждут от него помощи, а он не может сказать «нет». — Да, я знаю. Извини. Тем не менее, я не думаю, что им сильно важно, чисто в доме или нет, — говорит он, криво улыбаясь и надеясь на лучшее. — А тебе? — Она резко поворачивается, чтобы посмотреть на него, уперев руки в бока, и на мгновение становится очень похожа на свою мать. Это не так уж и плохо, на самом деле, но, когда он видит это, у него скручивает живот. — Я пошутил, — произносит он, стараясь говорить непринужденным тоном, и пытается отвлечь: — Хэй, ты слышала про Малфоя? — Конечно, слышала. — Она наполняет чайник и смотрит на него, явно успокоенная. — Он весь день бегает по офису. Даже гоблины говорят об этом. Гарри фыркает. — Я забываю, что вы иногда работаете вместе. Брови Джинни поднимаются практически до линии роста волос, а губы кривятся. — Нет, не забываешь. Потому что мы не работаем вместе. Я работаю в Гринготтсе, а он независимый финансовый консультант. Есть небольшие пересечения, но на этом все. Гарри замолкает, уязвленный. Вот это он действительно забыл. Он, кажется, упоминал Малфоя несколько раз с первого сентября, но не думал, что Джинни так устала о нем слышать. Тем не менее, он может понять ее усталость. И, возможно, ее день был таким же плохим, как и его. Нет смысла спорить в присутствии детей, даже тех, которые им не принадлежат. — Ал сказал, что Скорпиус не выглядит слишком расстроенным, — наконец произносит он, закрывая глаза и пытаясь избавиться от боли в шее. — Нет? — Джинни задумчиво мычит, наливая горячую воду в шесть кружек и запуская в воздух ароматный пар. — Ну, дети довольно устойчивы. Может быть, так было уже какое-то время. Глаза Гарри резко открываются, но сцена перед ним остается неизменной. — Хм. В этот момент раздается грохот и стук, и кухня наполняется детьми. Они набрасываются на Джинни, отчего та улыбается так, что годы уходят с ее лица. Несмотря на то, что она поворчала на Гарри, Джинни в равной степени рада видеть и Роуз, которая тоже получает объятия и «Вау, ну разве ты не подросла!», кроме Лили, которая просто поднимает своего кота на плечо и несет его к кухонному столу. — В чем дело, папа? — спрашивает она. Сердце Гарри сжимается. Он сухо сглатывает и переводит взгляд с радостной кучки детей на дочь. — Ничего, Лил. У меня просто немного болит голова. Она морщит носик. — Мальчики шумные. Я понимаю. Гарри улыбается, теперь уже искренне. — Да. Кроме Фрэнка, — добавляет он, взъерошивая полосатую шерстку на голове кота, свисающего с плеча Лили. — Фрэнк иногда шумит, — мрачно говорит Лили. — Но, по крайней мере, он не спорит со мной, не одалживает мои книги и не кладет их обратно в неправильном порядке. — Это очень важно, — соглашается он, думая, что именно в этот момент он согласился бы на отношения без споров или настоящего беспорядка в доме. — А еще Фрэнк умеет обниматься, — добавляет Лили. На другом конце комнаты Джинни все еще крепко прижимает к себе Джеймса и спрашивает, что он сделал со своими волосами. Гарри внутренне содрогается, наклоняется и с некоторым усилием заключает в объятия и дочь, и кота. Лили хихикает, а Фрэнк шершавым языком облизывает мочку уха. — Я тоже.**~*~**
Вернув Роуз к ее «другой» семье и вляпавшись в «наверстаем упущенное» с такими же измотанными Роном и Гермионой, Гарри возвращает машину Артуру — без царапин — и наслаждается прогулкой домой холодным, бодрящим вечером. Свежий воздух так действенно снимает головную боль, что он может наслаждаться спорами, смехом и большой компанией за ужином. Конечно, большая часть действия происходит дальше по столу, где сидят Джинни, Альбус и Лили, но Гарри откидывается назад, хрустит жареной картошкой и позволяет этому течь по нему, как бальзам. Невероятно, но еще до десяти все оказываются в своих спальнях. Гарри поднимается по лестнице, прикрывая зевок и выключая свет в каждой из комнат ленивым движением запястья. Он тихо выдыхает, когда босые ноги погружаются в пушистый ковер лестничной площадки, и наконец чувствует, как напряжение начинает покидать тело. Дверь Лили, как всегда, открыта, и Гарри улыбается, глядя, как она спит, обнимая плюшевую рыбу, которую он выиграл для нее на ярмарке, когда она была маленькой, в то время как Фрэнк заботливо свернулся у ее ног. У Джеймса горит свет, но он громко храпит. Гарри обдумывает, не наложить ли невербальный Нокс, но вспоминает, что к подросткам лучше не лезть. Он идет дальше, замечая, что Ал оставил ему записку, приклеенную к двери, как он часто делает, когда находится дома. Там написано: «Папа — мудрец не играет в чехарду с единорогом». Гарри фыркает, осторожно отклеивая записку и засовывая ее в карман. Он улыбается и толкает дверь в конце лестничной площадки. Дверь тихо закрывается за ним, он тянется к кровати, садится и сонно расстегивает пуговицы. — Ты разрешил Джеймсу сделать голубые пряди в волосах? — спрашивает Джинни, вертя зубную щетку. Нахмурившись, Гарри поворачивается к жене. Она входит в спальню и обхватывает рукой свой живот, скрытый фланелевым халатом. — Ты разрешил? — Что? Нет! — Гарри растерянно потирает лицо. Затем, стараясь говорить тише, добавляет: — О чем ты? — О том, мой сын выглядит как… как… Я не знаю, но он, видимо, спросил тебя! — Э-э… почему? — спрашивает Гарри, теребя манжеты и качая головой в сторону Джинни, которая все еще яростно чистит зубы и выглядит так, будто у нее изо рта идет пена. Он тут же выбрасывает эту мысль из головы, прежде чем она начинает его забавлять. Если серьезно, он даже не заметил изменившийся цвет волос Джеймса, пока Джинни не ткнула его в это. — Потому что ты ему нравишься больше, чем я, — тихо говорит она, перестав чистить зубы. — Ты серьезно? Она делает паузу и вытирает рот. Вздыхает. — Иногда мне так кажется. — Джинни, не глупи. Он любит свою маму. — Гарри стряхивает с себя рубашку и делает шаг к ней. — Я ничего об этом не знал. Честно говоря, я даже не заметил этого в машине. — Он протягивает руку — живот скручивает в узел — и обнимает ее за талию. Он пытается притянуть ее к себе, но она напрягается, сопротивляясь. — Даже не заметил, — вздыхает она, почти слишком тихо, чтобы он мог услышать. — Слишком занят, чтобы замечать все остальное. Ее глаза усталые и разочарованные, и она позволяет себе прислониться к Гарри на секунду или две. Ее горячее дыхание касается его обнаженной кожи, и он проводит пальцами по ее волосам… ему всегда нравились ее волосы. Похожи на шелк и пахнут кокосом, как прошедшие двадцать лет, как знакомое объятие, которое больше не кажется правильным. — Я просто устал, — говорит он ей в макушку. — Давай спать. Мольба, а не просьба. Не предложение. Она вздыхает. Кивает. И соглашается. Когда они забираются в постель, Джинни тут же поворачивается к нему спиной и сворачивается в комок, чтобы заснуть. Ничего личного, он это знает. Она всегда так спит. Он смутно помнит время, когда они спали в объятиях друг друга, руки и ноги сплетены вместе, а лица близко, но так не было уже много-много лет. Измученный, Гарри гасит свет и взбивает комковатую подушку. В темноте он видит рождественские огни деревни, сверкающие на морозе, и устало улыбается, прежде чем закрыть глаза.**~*~**
Сбитый с толку, Гарри оглядывается в поисках звука, а затем резко втягивает воздух. Он узнает это место. Он бывал здесь много-много раз. Всегда одно и то же. — …Я не могу этого сделать… Я не могу… это не сработает. Гарри смотрит, хотя и так знает, что увидит. Всегда одно и то же. Беспокойный призрак и бледная, страдающая фигура, прислонившаяся к раковине. Мальчик. И он плачет. — …Он сказал, что убьет меня. Слова звучат снова и снова, пока не становятся бессмысленными. Он ждет, примороженный к полу, зная, что будет дальше, и все же бессильный что-либо изменить. Мальчик оборачивается, замечает Гарри, и комната кренится и расплывается. Повсюду раздается грохот, крики и льется вода. Слышится «Прекрати! Нет! Хватит!», но проклятие все равно слетает с его палочки — он чувствует это — не может вдохнуть — а потом повсюду оказывается кровь. Так много крови. Она просачивается сквозь белый хлопок и образует в воде ужасающие вихревые узоры. — Нет, — шепчет он снова и снова, как будто это единственное слово, которое он помнит. Короткие, неглубокие вдохи. Скребущие пальцы. Сокрушительный момент зрительного контакта. Снейп. Комната тошнотворно кружится, и Гарри идет по темному коридору, едва дыша, пальцы вцепляются в мантию-невидимку перед лицом. Пальцы испачканы засохшей кровью, ногти обкусаны до мяса. Лестничный пролет и свет. На этот раз что-то не так. Что-то изменилось. Он делает шаг к свету, и мир растворяется. — Ох, — выдыхает он, приходя в сознание. Сердце колотится, он моргает в темноте и фокусируется на обеспокоенных глазах Джинни, когда она наклоняется над ним, приподнявшись на локте. — Ты в порядке? Гарри кивает и трет глаза. Он уже не в первый раз возвращается в туалет и знает, что давным-давно исчерпал терпение жены, чтобы обсуждать это. Он полагает, что должен был бы предвидеть это сегодня, но это вряд ли бы ему помогло. — Да, — наконец говорит он, бросая взгляд на прикроватные часы. Сейчас только половина одиннадцатого — не мог же он проспать так мало. Он вздыхает, приготовившись к холоду, и встает. — Я, пожалуй, немного прогуляюсь… подышу свежим воздухом, — бормочет он. Одевается, натягивая брошенную одежду с пола, и морщится от холода ткани на коже, он бросает взгляд на Джинни, которая молча наблюдает за ним в темноте. На ее лице застыло что-то среднее между беспокойством и раздражением. Он думает, что она хочет что-то сказать, но через мгновение Джинни просто сворачивается калачиком и смотрит в стену. — Скоро приду, — говорит Гарри в тишину. Годы ночных скитаний остались далеко позади, но инстинкты возвращаются в одно мгновение, и он находит тихое волнение в том, чтобы пройти через дом без единого звука. Схватив тяжелое пальто и накинув на шею теплый шерстяной шарф, он выходит в ночь и тихо закрывает за собой дверь. Воздух кусается, когда он начинает идти по улице, но пахнет и восхитителен на вкус — холодно-ароматный у задней стенки горла — а чистое, яркое звездное небо тянет его вниз по подъездной дорожке в деревню. Голова откинута назад, руки засунуты в карманы. Иней теперь накрыл всерьез и невозможно ярко сверкает со всех сторон. Деревня сияет в темноте, как драгоценный камень, и, направляясь к ней, Гарри с трудом удерживается, чтобы не вспомнить, как однажды они с Гермионой провели Рождество в Годриковой впадине. Он медленно выдыхает, дыхание сворачивается клубами; не успокоенными клубами печали, облегчения и ностальгии в глубине живота. Кажется, это не поможет не думать об этом слишком много. Он не думает, что кошмары о Драко-ебаном-Малфое приносят ему много пользы, но знает, что это помогает так же эффективно, как Веселящие чары против Непростительного. Когда он приближается к деревенскому пабу, мягкий свет и теплая болтовня, льющаяся изнутри, заставляют его с болезненностью осознавать, как чертовски рано он ложится спать. Он не помнит, когда это случилось, но подозревает, что это как-то связано с рождением детей. Он держит руку на витражном стекле двери, когда краем глаза замечает какое-то движение. Оборачивается. На другой стороне дороги сгорбленный старик ступает с тротуара, опуская одну нетвердую ногу, а затем другую на обледенелый асфальт. Он время от времени переводит взгляд с дороги на паб, словно желая приблизиться к месту назначения, и Гарри колеблется, не зная, оскорбит ли его предложение о помощи. — Черт, — бормочет мужчина, теряя равновесие; мгновение он пошатывается, а затем его ноги будто подсекают. Гарри действует не задумываясь, бросая заклинание из-под пальто, чтобы замедлить падение, и бросается на дорогу, чтобы схватить мужчину за плечи, прежде чем тот ударится о неумолимую землю. Старик удивленно хмыкает. Гарри понимает, что он, вероятно, магл, и знает, что, скорее всего, ему не следует вмешиваться, но трудно отстраниться от привычки всей жизни. — Вы в порядке? — спрашивает Гарри, подсунув руки под плечи мужчины, чтобы поднять его на ноги. Он удивительно легкий, и кажется, что его потрепанный клеенчатый плащ составляет большую часть его веса. Он пахнет гнилыми листьями и дымом, и его борода касается подбородка Гарри, когда он смотрит на него глазами, почти непрозрачными в лунном свете. — Похоже, что так, парень, — бормочет он с мягким местным акцентом. — Спасибо. А теперь тащи меня через дорогу, чтобы я мог угостить тебя выпивкой. Гарри удивленно молчит, и откуда-то из-под спутанной бороды открывается рот в ухмылке, обнажая несколько сверкающих золотых зубов. Все это очень странно, думает он, но… это просто один из таких дней. Просто прими безумие. — Значит, так и поступим, — храбро говорит он, осторожно ступая к тротуару и позволяя старику тяжело опереться о его бок. — Я выпью с вами пинту. Мужчина смеется. Дойдя до выложенного плиткой вестибюля паба, он поворачивается и качает головой, глядя на Гарри. — О нет, парень. Сегодня же вечер джина! Гарри моргает. Ничего не говорит. Мужчина со скрипом открывает дверь, выпуская струю теплого пивного воздуха, который омывает лицо Гарри. Он вдыхает успокаивающую смесь ароматов и пожимает плечами, следя за тем, как мужчина шаркает к бару. В пабе шумно, оживленно болтают магловские деревенские жители и находятся один или два местных, которых он узнает из собственного мира. Камилла Рот, милая пожилая леди, которая продает отличные домашние лекарства и зелья в своем коттедже на берегу реки, пьет сладкий шерри и безудержно флиртует с Эдди, барменом средних лет. В углу, по-видимому, разговаривая со своим черным лабрадором, стоит Грейди, деревенская Варвара. Для Гарри он всегда был вполне обычным, хотя и немного эксцентричным, в своем пурпурном сюртуке и неразлучной с ним акварелью, но он полагает, что его определение обычности уже давно искажено. Грейди отрывается от разговора и машет рукой так сильно, что рукав его пиджака плюхается в бренди. Гарри отвечает на приветствие через весь зал, демонстративно отводя взгляд, когда видит, как кончик волшебной палочки вытягивает бренди из вельвета. В конце концов, сегодня он не на дежурстве и даже не хочет думать о том, как сильно ужаснулся бы Иеремия от Злоупотребления, если бы был здесь. Потому что его здесь нет. Здесь нет никого, кто знал бы его, кроме Грейди и миссис Рот… и половины других мягко освещенных лиц, замечает он теперь, когда оглядывается. И старика в клеенчатом плаще, где бы он ни был. Гарри медленно поворачивается на месте, понимая, что уже некоторое время плавает в своем собственном мире, а вокруг нет никаких признаков его нового друга. Он только начинает думать, что, возможно, это и к лучшему — он не уверен, насколько хорошо его изнеженная пищеварительная система справится с неожиданным джином в будний вечер, — как вдруг кто-то стучит или, скорее, толкает его в плечо. — Ты что, еще не нашел столик? — спрашивает негромкий укоризненный голос, и мужчина пристально смотрит на него рассеянными бледными глазами. — Давай, парень, давай. Гарри размышляет о том, что уже очень давно никто не называл его «парнем», и хотя он знает, что это относительное понятие и ничего больше, он чувствует себя немного моложе своих тридцати семи лет. Это заставляет его на мгновение забыть, что он мужчина с тремя шумными детьми, скучной канцелярской работой и неудовлетворенной женой. Он быстро оглядывается. Место. — Вон один, — говорит он, пробираясь сквозь смеющуюся звенящую толпу у бара и проскальзывая на пустое место у камина. Дерево старое и твердое, потрескавшееся и выветрившееся под пальцами, но длинная подушка сиденья достаточно мягкая для его усталых костей. Откинувшись на спинку, он расстегивает куртку и кладет ноги на перекладину низкого столика перед собой. — Хм, — одобрительно хмыкает старик, прежде чем плюхнуться рядом с Гарри. Тяжелые рюмки в его руках настолько полны, что любое легкое движение дает импульс прозрачной жидкости выплеснуться на его плащ. Гарри съеживается, но старик, кажется, даже не замечает этого. — Твое здоровье, — говорит он, протягивая одну рюмку Гарри и поднимая другую в руке. — Э-э… ваше здоровье, — эхом отзывается Гарри, поднимая рюмку. Не проходит и половины пути до его рта, как запах чистого алкоголя наполняет ноздри и щиплет глаза. Он замирает, нервно сглатывая, но странно напряженные глаза напротив сосредоточены на его стопке и выжидающе наблюдают за Гарри, когда тот делает глоток напитка. Гарри откидывает голову на жесткую спинку дивана и задумчиво вдыхает. Этот человек едва видит и ходит, и все же какая-то часть Гарри всегда с подозрением относится к незнакомцам, даже в те дни, когда он уже много лет не был в поле и не ловил преступников. Его голова наполняется вопросами. Кто он? Чего хочет? Что хорошего может быть в том, чтобы пить чистый джин в это время ночи? А еще: в какого параноидального, скучного, старого… идиота я превращаюсь? Невольно забавляясь, Гарри позволяет себе улыбнуться, делает глубокий вдох и отважный глоток. — Это пойдет тебе на пользу, — говорит старик и, когда Гарри захлебывается, кашляет и как-то умудряется вдохнуть джин через нос, хихикает и похлопывает его по бедру скрюченной рукой. — Серьезно? — тихо уточняет Гарри, вытирая рот тыльной стороной ладони. — Что заставляет вас так думать? Раздается еще один громкий глоток, а затем: — Он спасает от печалей, джин. — Что? — От печалей, парень. Я могу сказать это уже только по твоей походке. — Седые волосы и борода серьезно кивают. — Полон печали. И как всегда говорила моя мать, покойся с миром ее душа: «Когда ты несчастен, выпей джина». Гарри ухмыляется. — Никогда не слышал такого раньше. — Но все равно хороший совет. Пей, сынок, — говорит он, наклонив голову назад и осушив свою рюмку полностью. Гарри, видимо, воображает себе начало теплой, ползущей по венам истомы и растущее счастье, потому что проглатывает остатки алкоголя в стремлении не отставать, хотя на самом деле выпил не так уж… много… …он спокойно разглядывает пустую стопку. Это очень большая стопка. Он вздыхает. Он больше не привычен к таким вещам — если вообще был привычен, — но когда мужчина берет свою рюмку и ковыляет к бару, отказываясь от денег Гарри и предложения помощи, он обнаруживает, что больше не слишком беспокоится об этом.**~*~**
— Как вообще ходит несчастный человек? — спрашивает Гарри, баюкая третью или, возможно, четвертую стопку джина на коленях и хмурясь. — Вот так, — говорит мужчина, морщась и неуклюже раскачиваясь из стороны в сторону на своем сиденье, выплескивая еще больше джина на пальто и брюки Гарри. Гарри рассеянно потирает мокрое пятно и смеется. — Я не несчастен… я просто… у меня был трудный день, — решительно говорит он. — Трудная жизнь, — говорит его спутник, и Гарри кивает. — Да. Трудная. И все же удивительная… знаешь как… вспышка! Взрыв! — говорит Гарри, демонстративно размахивая свободной рукой и удивляясь огонькам, которые, кажется, следуют за каждым его движением. — На самом деле очень похоже на рыбалку, — бормочут рядом с ним, и Гарри вздыхает, качая головой так энергично, что становится больно. — Но в рыбалке нет ничего удивительного. — Это ты так думаешь, — загадочно говорит старик. Гарри хочет спросить, действительно хочет, но почему-то ловит себя на том, что говорит: — Думаю… рыба вроде сюрприза. Я имею в виду… не знаю, что я имею в виду. — Я в этом не сомневаюсь. Молодые люди обычно так и делают. — Борода дрожит, и старик кашляет в ладонь, снова собирая пустые рюмки и оставляя Гарри одного. Он вытягивает ноги, пытаясь согреть их у тлеющих углей открытого огня, к которому он очень вежливо, как ему кажется, позволил сесть своему спутнику. Медленно выдыхая, он оглядывает все еще оживленный паб, пока огни и завитки на ковре не начинают вызывать у него морскую болезнь. Он не знает точно, который сейчас час, но ни за что на свете не может вспомнить, какое это имеет значение. Его голова полна спокойными, мягко колышущимися картинками рыб, Лили и ее кота, смеющейся Джинни — молодой Джинни — сверкающим инеем и автобусами, полными старых перечниц, и Малфоем, Малфоем, Малфоем. Гарри вздрагивает, моргая. Во рту липко и сухо, но он все равно принимает освеженную рюмку и подносит ее ко рту. Залить печаль. Вероятно. — Ты когда-нибудь задумывался, было бы все по-другому?.. если бы ты сделал другой выбор? Старик задумчиво ерзает рядом с ним, древний плащ и кости скрипят. — Все зависит от обстоятельств… и еще чего-то, наверное. — Гарри теребит манжеты и вздыхает. — Есть кое-кто, кому я мог бы помочь… давным-давно. Мне всегда было интересно, если бы… если бы я помог… было бы все хорошо… ну, вы понимаете, — Гарри замолкает, измученный попытками найти нужные слова. — Прости меня за грубость, — бормочет старик, косясь на Гарри. Его глаза сейчас молочные — как у Арагога, думает Гарри. — Но почему ты не помог, когда у тебя был шанс? Сердце Гарри сжимается, и он позволяет своим плечам подниматься и опускаться, не говоря ни слова. — Ты и сам знаешь, — хмыкает мужчина. — Пей джин. — Испугался, — бормочет Гарри, больше себе, чем кому-либо еще. — Я испугался. — Он выплескивает остатки своего напитка в горло как раз в тот момент, когда звонит колокол, оповещающий о последних заказах. — Еще одну на дорожку? Гарри неловко смеется. — Я правда не думаю, что нужно. Нет, если только я не хочу… кхм… свалиться. — Как хочешь, — хрипит старик. — Может, ты проводишь меня до дома… Один из коттеджей всего лишь через дорогу. — Без проблем. Очень осторожно, опасаясь надежности собственных ног, он встает и пробирается через паб, старик ковыляет за ним. Когда он открывает дверь, холодный воздух на мгновение наполняет его покоем, а когда он снова начинает идти, почему-то кажется, что мир накреняется еще больше от своей оси, чем раньше. — Вон туда, парень, — указывает старик, хватая Гарри за руку, и они вместе осторожно продвигаются по ледяной земле, выдыхая горячие клубы воздуха и ведя негромкий бессмысленный разговор. У калитки старик со скрипом открывает задвижку и останавливается, глядя на Гарри, нахмурив брови, словно принимает важное решение. — Ты хороший парень, — говорит он, все еще хмурясь. — Спасибо, — бормочет Гарри, странно тронутый. — Не благодари меня пока. Я хочу сделать тебе одолжение… но есть правила, понял? Гарри склоняет голову набок, просто чтобы понять, заимеет ли это утверждение больше смысла. — Хм? — Правила! — Спутанная борода ощетинивается от внезапного холодного ветра. — Правило номер один — никому не говорить. Правило номер два — никому не говорить. Правило номер три — пошли красные искры, если я тебе понадоблюсь. — Я понятия не имею, о чем вы говорите, — протестует Гарри. — Пока не беспокойся, ладно? — Старик похлопывает его по руке и уходит по садовой дорожке, нащупывая ключом замочную скважину. Гарри просто смотрит на него в туманном безмолвии. — Иди спать, Гарри. — Хорошая идея, — говорит он в ночь, когда дверь коттеджа захлопывается, оставляя его одного. Он поднимает воротник, засовывает руки в карманы и идет обратно по дорожке. Когда он возвращается в спальню, раздевается и забирается под простыни, Джинни даже не шевелится.**~*~**
Опять этот свет. Наверху лестницы. Он делает шаг, и еще, и еще один… Испуганные светлые глаза в темноте. Теперь нет никакой мантии. — Какого хуя ты здесь делаешь? Испуг быстро сменяется гневом, а затем любопытством. Сидя на жестком полу, он напряженно пытается расслышать слова. Звук, которого он никогда раньше не слышал — восхитительный звук, — а потом кто-то зовет его, и все растворяется.**~*~**
Гарри лежит так ровно, как только может, не смея открыть глаза. Он чувствует себя отвратительнее, чем когда-либо за последние двадцать лет. Так много ебаного джина. Он чувствует его вкус в горле, во рту, покрывающий сухой, жгучий язык. — Нет, — твердо заявляет он, обращаясь к совершенно пустой спальне, судя по ленивым ощупываниям простыни. — Просто… нет. Он действительно провел вечер, выпивая с незнакомым стариком? Гарри вздыхает и с некоторым усилием поднимает руки, чтобы потереть глаза. Все признаки указывают, что «да». — Ты собираешься провести весь день в постели, жалея себя, лентяй? Гарри аж дергается. Его глаза все еще крепко зажмурены, и если он больше ничего не понимает, то точно понимает, что это не голос Джинни. Сердце бешено колотится, он прикусывает губу и быстро соображает — ему определенно удалось вернуться домой прошлой ночью, так почему же в его спальне незнакомый мужчина? Мужчина, который вздыхает и садится на край кровати. — Знаешь, я точно могу сказать, когда ты притворяешься спящим, — говорит он и, кажется, улыбается. — У меня семнадцать лет практики. Желудок Гарри переворачивается. Ухватившись за последние остатки бодрости, оставшиеся от похмелья, он с трудом принимает сидячее положение и заставляет себя открыть глаза. И моргает. И потирает лицо, гадая, возможно ли, что он все еще спит. — Ну, разве ты не выглядишь здоровым? — замечает Драко Малфой с расстояния в несколько дюймов. — Какого хуя ты здесь делаешь? — спрашивает Гарри, подтягивая колени к подбородку, чувствуя себя незащищенным, но испытывая облегчение от того, что на нем боксеры. Хотя и в ужасе от того, что на нем больше ничего нет. Малфой приподнимает бровь, но совсем не кажется взволнованным. — Не обязательно строить такое лицо. Я вернулся за своими записями, вот и все. Кто бы ни назначил встречу на девять часов утра в эти дни, ближе к Рождеству, он действительно заслуживает того, чтобы быть сброшенным в ебаный действующий вулкан. Пока он говорит, Гарри на секунду оглядывает комнату, и сразу становится очевидно, что это не та спальня, которую он делит с Джинни. Эта спальня больше и светлее и выглядит одновременно знакомой и неправильной. И в ней есть Драко Малфой. Другой Драко Малфой, Гарри признает это — он выглядит моложе и счастливее, чем человек в Пророке или человек на вокзале, — но тем не менее это Драко Малфой. Внутри все сжимается в узел; стараясь не паниковать, Гарри глубоко вдыхает и решает попробовать еще раз. Последний ответ, кажется, не имеет никакого смысла, и какая-то часть его — маленькая часть, которую он называет разумом — говорит ему, что злость здесь не поможет. Если Драко Малфой на самом деле не вторгся в его спальню, значит, происходит что-то потенциально очень странное. — Я имею в виду, где Джинни? — пытается он. Малфой хмурится. — Что? — Где Джинни? — повторяет он, меняя положение так, чтобы ноги скользнули на пол и обрели твердую опору. — Что, черт возьми, здесь происходит, Малфой? — Малфой? — ухмыляется он, и наконец-то на его лице появляется знакомое Гарри выражение. — О, я понял… Внезапно на голое бедро Гарри ложится рука. Теплая рука. Рука Малфоя. И сам Малфой достаточно близко, чтобы от него донесся запах (чистоты, мятной зубной пасты и цитрусовых), который кажется чем-то неправильным, и блеск его глаз вбивает понимание в голову Гарри достаточно резко, чтобы причинить боль. Он быстро отскакивает в сторону и встает на ноги. — Ах… серьезно, э-э, Драко, где Джинни? Малфой бросает на него очень странный взгляд. — Джиневра у себя дома, со своим мужем и ребенком, я надеюсь. — Он замолкает, встает с кровати и задумчиво проводит рукой по волосам, которые тут же спадают ему на глаза. — Со своим?.. — шепчет Гарри, но его перебивают. — Ты всегда такой странный, когда выпьешь… Надо будет спросить у Блейза, что он намешал в этих коктейлях. — Малфой вздыхает и хватает Гарри за запястье, притягивая его ближе и нежно целуя в губы, прежде чем тот успевает среагировать. — Увидимся вечером. С этими словами он разворачивается и выходит из комнаты, длинное пальто и полосатый шарф развеваются у него за спиной. Гарри смотрит, не шевелясь, рука медленно поднимается, чтобы прикоснуться к губам. Он понятия не имеет, что здесь происходит, где бы это «здесь» ни было, но, вероятно, это как-то связано с джином.