Гвозди внутривенно

Белая стена без изъянов, ровная и без мельчайших выступов режет глаза. Итан опускает взгляд на свои руки, на одной из которых отсутствует два пальца, и чувствует, как подступает тошнота. Об его коленку стукается колено близкого человека, и это помогает немного прийти в себя. Карл сидит неприлично близко для того, чтобы выглядеть просто другом; рядом и старается держать дистанцию, но напоминает о себе, когда понимает, что нужен. При этом, всё ещё смотрит куда-то в сторону, пытаясь либо что-то разглядеть, либо прожечь стену взглядом. Напряжённо, вроде. Уинтерс пока что об этом не задумывается, ждёт, когда головная боль пройдёт. Было глупым предполагать, что после произошедшего их быстро отпустят. Амбрелле были нужны такие люди, но, наверное, только с помощью Криса вышло добиться того, что их в итоге отпустят. "После некоторых анализов" — охуенная по уклончивости формулировка. Итан внутренне напрягся, но не в его положении было отказываться. Умирать, хоть и на время, всё же, неприятно. Да и не факт, что Гейзенберг вёл бы себя спокойно. Но пока что всё проходило достаточно мирно, и, в теории, быть им тут осталось несколько дней, а куда дальше — пока что неизвестно. Не приходилось думать об этом: из раза в раз мысли возвращались к произошедшему ужасу. С Карлом всё вышло как-то странно и смутно: его подкорректированный план — жертвовать дочерью, Итан, всё же, был не согласен — зиял множеством дыр и вызывал вопросов всё больше, но... Но, чёрт побери, сработал. Когда Миранда была мертва, он признался, что потом хотел хлопнуть и Итана, и Розу, или пустить на очередные бесчеловечные опыты. На вопрос "почему передумал" ответил странной усмешкой. В последующие попытки что-то узнать либо игнорировал, либо отнекивался. А сейчас прижимается бедром к бедру плотнее, и даже как-то легче становится на короткий срок. Дверь неожиданно открывается — и Уинтерс поднимает голову слишком резко. В глазах на доли секунд мутнеет чернотой, и он тихо матерится. В следующую секунду слышится металлический, ритмичный звон, и ему становится как-то не до своего состояния. Потому что, возможно, произойдёт пиздец, если он не вмешается. — Карл, — Уинтерс мягко, но ощутимо сжал плечо бывшего лорда и осторожно поднял голову. Врач замер у входа, на манипуляционном столике пара упакованных шприцов и ещё какие-то вещи — Итан плохо помнит по названиям, только как применять их. Но взгляд Гейзенберга направлен именно на шприцы. По столику злобно постукивают, управляемые его силой, иглы в колпачках, лотки, да и в принципе всё, что состоит из металла. Следом начинает трястись и сам стол. Врач испуганно отшатывается, вжимаясь спиной в стену, и всё это взмывает в воздух. — Карл! — Уинтерс впивается пальцами в его плечо; собственный вскрик мигренью отскакивает от черепной коробки, но, благо, затихает быстро. Гейзенберг дёргает плечом, сбрасывая его руку. Медленно всё возвращается по своим местам. В глазах у Карла не страх — напряжение, которое готово перерасти в агрессию, если врач сделает шаг ближе. Но, в конце концов, чужие пальцы впиваются в плечо слишком ощутимо. Все предметы будто с неохотой возвращаются на место. Гейзенберг становится более нервным, в его глазах немое обещание о расправе, если посторонний для него человек сделает шаг ближе. — Что нужно сделать? — Уинтерс тяжело выдыхает. — Взять кровь на анализ, — докторша переводит взгляд с него на Карла, а потом обратно. — Уже для проверки здоровья, последний... — Уже? — Итан криво улыбается. Настолько криво, что Энджи позавидовала бы. Испуганная женщина в конец стушевалась: этот вопрос застал её врасплох. Уинтерсу узнать бы, для чего их держали тут последние два месяца. Итану хочется спать в тёплой постели со своим мужчиной, хорошо и плотно завтракать с чашкой нормального кофе, играть с дочерью на коленях возле тёплого камина под металлический скрежет за стеной, что совсем не является пугающим... Этот список "хочу" можно продолжать до бесконечности, но объединяет их одно единственное слово. Свобода. Только на его потребности клали огромный такой болт. Торчит здесь как крыса. «Для опытов» — с гадким хихиканьем подсказывает сознание, и мужчина поводит плечами. — Вернитесь через полчаса, — Итан слишком резко кивает на дверь. Болезненная вспышка не пытается проломить его череп, и он мысленно выдыхает на какое-то время. Женщина полубоком пятится к выходу, прежде чем сбежать, едва ли не с громким хлопком закрыв за собой дверь. Если бы это вызвало очередную порцию головной боли, он бы наверняка натравил на неё Карла, но Уинтерс шлёт эту мысль куда подальше — вины конкретно этой женщины во всём этом нет — и ногой подвигает столик поближе к ним. Тот глухо стукается о край кушетки. Напряжение, как высоковольтное электричество, уходить не собиралось. Гейзенберг продолжает сохранять молчание, таящее опасность практически всему живому. Практически. — Боязно? — Итан берёт в руки шприц. Игла даже через прозрачный пластик поблёскивает. Тут везде всё такое стерилизовано-чистое, что временами тянет блевать. Головные боли становятся более частыми и продолжительными. На заводе Карла и то уютнее было, хотя любой чистюля и перфекционист там сначала разрыдался, а потом и надолго упал бы в обморок. Уинтерс про себя назвал бы их идиотами. В том хаосе безумного инженера Итан чувствовал себя определённо спокойнее. По крайней мере, после того, как Гейзенберг отбросил мысли прикончить его. — Миранда была изощрённой блядью в плане экспериментов, — Карл болезненно морщиться. — Да и само вживление Каду было занятием мало приятным... Уинтерс поджимает губы, судорожно пытаясь придумать, как выкрутиться из этой ситуации. Итан помнит, как Карл рассказывал о периоде трансформации. Прочувствовал из-за сучки-эмпатии, как ломало и выворачивало кости, которые позже будто сбивали гвоздями вместо хрящевой ткани, что и по сей день гноит, напоминая о себе ноющей болью в суставах. Уловил все эмоции в голосе, и пробрало так, что Уинтерс обнял своего многострадальца. Через несколько часов от Миранды остались только кристаллы, и то, как облегчённо выдохнул Гейзенберг, распластало его сердце на кровавые лохмотья: держи, и только посмей, сука, выкинуть, после всего, что между нами было. Не посмел. Карл в следующий момент подрагивающими пальцами закатывает собственный рукав, пропахший хлоркой и скрывающий его истинный запах, который Итан не чувствовал слишком давно. Но не об этом он пытался думать. Он удивлённо вытаращил глаза, пока шестерёнки в голове двигаются чертовски медленно. — Ты — не она, — Гейзенберг смотрит ему в глаза так, будто бы это что-то проясняло. — Чего? — совершенно глупо переспрашивает Уинтерс. Карл, ожидаемо, усмехается той самой усмешкой, которую временами хотелось бы стереть с его наглого лица. Он протягивает ладонь, пальцы на которой предательски подрагивают. — Наверное, я доверяю тебе сильнее, чем стоило бы, — Гейзенберг смотрит ему в глаза. Итан зависает, а потом понимает. Кадык дёргается, комок в горле шлёпается о стенку желудка, и напряжение наконец-то отпускает. Уинтерсу кажется, что на его груди, где-то в районе кое-как живого сердца, расползлась огромная рана от переизбытка чувств. Он целует костяшки протянутой ладони, от которой чувствует фантомный запах машинного масла. На лицо сама лезет неприлично широкая улыбка, когда Карла от столь невинного действия начало потряхивать. В глазах его и смущение, и непонятный страх. Но вырваться он теперь не пытается.