Как перышко на ветру [Like A Feather In The Breeze]

Крис Эванс счастлив. И это для него не какое-то внезапное или необычное открытие — он вообще воспринимает себя как вполне счастливого человека, за незначительным исключением разве что случайно возникающих панических атак, во время которых у него слабеют колени и становится тяжело дышать. Тех самых панических атак, непосредственно связанных с размышлениями о его будущем, прослушиваниях на новых проектах и всем, что, чёрт подери, он делает со своей жизнью, и почему продюсеры продолжают доверять ему роли в своих фильмах. Поэтому, самое необычное здесь — как раз-таки совершенная ясность этого ощущения счастья. То, как легко чувствуется ему сейчас, как он поднимает лицо к сияющему солнечному свету, и его лучи разливаются своим теплом прямо до самого его нутра. Он наблюдает, как Себастьян сбегает с разбитой, покорёженной машины, и улыбается. Простые истины. Как солнечный свет. Он здесь, стоит на съемочной площадке в костюме Капитана Америка, держа в руке щит и дожидаясь своей очереди вступить в бой. В то время, пока Себастьян Стэн тренируется как можно более угрожающе спрыгивать и запрыгивать обратно на многострадальные машины, кивая периодически режиссёрам. Тёплый солнечный свет радостно скользит по его коже, и Крису тоже мгновенно становится тепло и радостно. Он улыбается. Себастьян возвращается и взбирается на машину уже в пятый раз. Крис вдруг ловит себя на том, как лениво прослеживает взглядом каждое сокращение мышц на крепких бёдрах. Каждый взмах длинных тёмных прядей. Каждое сдержанное, мастерски-стремительное движение профессионального убийцы. Понимание этого не настигает его внезапно. Он слишком расслаблен сейчас для этого. Отнюдь, всё как раз наоборот — оно медленно втекает в его мысли, терпеливо и неспешно, словно растаявший мёд. Он наблюдает, как Себастьян двигается, как дышит, как смертоносность Зимнего Солдата в его глазах преображается в задумчивое, наполненное надеждой очарование в промежутках между съёмками: «сейчас хорошо получилось?», «так угол приземления будет удачнее?», «если хотите, я могу повторить снова», «я могу, без проблем, nici o problemă»... Джо Руссо отвечает, что может быть, стоит попробовать ещё один раз. Себастьян не жалуется. Он с прыжком в очередной раз собирается сбежать с машины под этим ярким солнечным светом... ...и спотыкается. И довольно-таки серьёзно. И хотя Крис уже рванул вперёд, ощущая, как сердце выстукивает где-то в горле, Себастьян спотыкается, но ему всё же удаётся удержаться на крыше машины стоя на одном колене и размахивая руками. Подняв голову, он смотрит на съёмочную команду, машет им и смеётся в маску. — Я в порядке, в порядке, rahat, это было ужасно, простите… я просто неуклюжий, простите, я сейчас вернусь на место… Однако вместо этого он щурит глаза в немного раздражённом на самого себя выражении, спрыгивает на землю и осторожно потирает правое колено, будто тем самым извиняясь перед ним за свою неуклюжесть. Солнечный свет играется в его волосах, и Себастьян выглядит до неприличия красивым, вышагивая великолепными длинными ногами у машины с недовольством к самому себе, читающемуся в его глазах, и едва заметно морщась, когда опирается на больную ногу. Следующий вздох Криса попадает куда-то в район его сердца и застревает там, словно наконечник стрелы из сладкого, тягучего золота. Это любовь с первого взгляда. А затем и любовь примерно с пятисотого взгляда, если так посчитать. Он смотрел на Себастьяна бесчисленное количество раз. Он всегда думал — всегда говорил, — что Себастьян — самый добрый, очаровательный и прекрасный человек на всей планете, парень с огромными, распахнутыми глазами, полный благоговения к окружающим, который весь словно загорается изнутри, стоит только кому-то позвать его со всеми вместе отправиться на ужин или пригласить его поучаствовать в каком-нибудь разговоре. Он чувствует, словно никогда не видел Себастьяна прежде. Этот смех. Этот солнечный свет. Этот самый момент. Это желание, с которым Крису хочется рвануть к нему, чтобы убедиться, что по-настоящему всё дело лишь в небольшом ушибе, заставившем Себастьяна слегка поморщиться, а не в намеренно утаенной серьёзной боли, и плевать, что он прекрасно видит, что Себастьян вполне в состоянии идти сам без какой-либо посторонней помощи. Как же ему хочется тщательно ощупать это колено, это бедро, а затем мягко обхватить ладонями эти чудесные щёки, забраться пальцами в эти тёмные пряди и, наконец, поймать эти изогнутые губы в поцелуе. В голову приходит лишь слово «любовь». И всё так и есть. Он просто… всё так и есть. Простые истины. Подобные сверкающим лучам солнечного света. Это слово просто превосходное и милое, так же, как и Себастьян тоже просто превосходный и, да, милый. Немного робкий и добрый, и заботливый, и озорной, и помимо всего прочего в нём таится сложная система запутанных слоев из навыков и опыта, и неукротимой игривости, и страсти, и преданности своему делу, которые переплетены воедино, словно замысловатая головоломка. Крису так хочется разгадать её и открыть для себя эти слои, или, возможно, не все из них, или, возможно, не все за раз — он хочет знать столько, сколько Себастьян готов будет ему доверить, а самое главное — ему хочется быть тем, кто будет рядом с ним, держа терпеливо за руку, пока кусочки мозаики сами по себе, один за другим, станут складываться в единую картину. Поражённый внезапно, обдумывая все частицы и фрагменты в голове, он вдруг осознал, что никогда раньше даже не пытался представить своё будущее без Себастьяна рядом. Никогда с самого первого дня съемок «Первого мстителя». Он словно бы подсознательно был всё это время уверен, что будет видеть эти удивительные, сверкающие бледно-аквамариновые глаза, слышать этот сохранивший-румынские-интонации голос парня из Нью-Йорка — в каждом будущем фильме о Кэпе. Ему никогда даже в голову не приходило, что сиквел может быть снят без участия Баки Барнса хотя бы в небольшом эпизоде, учитывая даже ту вполне очевидную сцену с его падением с поезда. Просто не приходило в голову. Интересно, а Себастьяну? Несмотря на все эти впечатляющие своей ответственностью и серьезностью контракты с Марвел, никаких гарантий никогда и никто не даёт, а эти серебристо-голубые глаза, подобные чистым водам горных озер, никогда не стали бы принимать что-то на веру. Конечно же, Себастьян об этом задумывался. Когда-то наверняка. Крис не смог бы, как ни пытайся, разделить своё прошлое и будущее и сказать, когда он уже полюбил Себастьяна, а когда ещё нет, потому что уже начал подозревать и уверился абсолютно точно, что всё это время был безнадёжно влюблён в него, но не сумел бы разграничить время, когда вдруг пришло Осознание, и что было после. А после этого его внезапно охватила паника. Что же ему делать? А что вообще он может сделать? Видит ли Себастьян всё это у него на лице? А кто-то другой? Захочет ли вообще Себастьян… захочет ли… Захочет ли вообще Себастьян его? Крис не слепой и прекрасно осознаёт, что некоторые люди считают его привлекательным, ему нравится думать, что он обладает незаурядным чувством юмора, он искренне старается быть приятным парнем, он верный, он любит свою маму, а ещё у него мышцы, как у Капитана Америка, если Себастьяну вообще нравится такое… Он даже не знает, нравится ли такое Себастьяну. Он вполне убеждён, что Себастьян не прочь поиграть за обе команды, если некоторые его высказывания в сторону привлекательности Железного Человека что-то да значат, но что, если Себастьяну нравятся парни вроде Тони Старка — уверенные в себе и самодостаточные, и дерзкие, и легкомысленные, и способные разбить сердце, и эффектные? Как Крис, который не ходил в колледж и вполне готов жить на диете из одной лишь пиццы и пива, который в субботу утром отправляется на пробежку в трениках, может с ним тягаться? И где-то в промежутке, как на него нахлынули все эти мысли, он закрывает глаза. Он слышит, как дышит. Пульс барабанит в ушах. Так, хорошо. Всё хорошо. По всей видимости, он случайно довёл себя всеми этими мыслями до панической атаки, и это ужасно глупо, им ещё фильм снять нужно, да и время сцены боя как раз подходит, и это всё, что крутится сейчас в его голове, к тому же его мир только что всего лишь перевернулся вверх дном, а потом накренился в сторону и вывернулся наизнанку. А он просто не может себе позволить вывалить всё это на кого-то другого, храня всё в себе, и особенно на Себастьяна, который никогда не просил обо всём этом и не заслуживает, чтобы ему навязывали этот… Прохладные кончики пальцев касаются его лица. Приподнимают за подбородок. — Крис? Он знает этот голос. Он открывает глаза. Себастьян. Без маски Зимнего Солдата, которая осталась сиротливо покинутой где-то вне поля зрения. На скулах отражается мягкий солнечный свет, обрамляя острые линии. Неземной. Обеспокоенный. Из-за него, Криса. — Прости, — удаётся выговорить ему, и невыносимо хочется обладать суперспособностью растворяться и с её помощью как можно скорее просочиться сквозь трещины под ногами, покрывающие поврежденный мост автострады. И неудивительно, но как бы ни был милосерден к нему чёрный асфальт, это так и остаётся несбыточной мечтой. — Нет, — говорит Себастьян. — С тобой всё в порядке? Не хочешь присесть? …и вот, иди сюда, садись на эту чрезвычайно удобную машину. Видишь, она сама так и хочет, чтобы ты присел на неё. А теперь посмотри на меня… Крис послушно усаживается на капот машины. Рука Себастьяна так никуда и не исчезает, оставшись надёжно лежать у него на плече. Защищая, собственнически. И он, признаться, не совсем понимает, что это значит. Себастьян помахивает другой — правой, без перчатки, расчерченной вибраниумными пластинами — рукой у него перед глазами. — Тепловой удар? Сфокусируйся на моей руке. Сколько пальцев я показываю? — Два… это что, такой европейский приём? Те два пальца, которые ты показываешь… — и, заметив, как эти сверкающие бирюзой глаза теперь смотрят на него с ещё большим беспокойством, словно сомневаясь в его адекватном состоянии, он старается объяснить, что имеет в виду: — Отсчёт. Начинается с… а знаешь, не обращай внимания на то, что я сейчас сказал. — Он уже и сам начинает сомневаться, что находится в адекватном состоянии. И как же нестерпимо хочется побиться головой о металлический корпус машины. Себастьян бормочет подозрительно похожие на ругательства фразы на нескольких языках сразу. Крис ещё распознал французский, но не два других. — Ты что, только что назвал меня… нелепым ослом? — Упрямым, — заявляет Себастьян и наклоняется слегка, чтобы внимательно понаблюдать за его глазами, а значит их губы буквально на расстоянии нескольких сантиметров. Крис яростно старается подавить желание сократить его до нуля. Себастьян потеряно вздыхает. — Ну почему ты ничего не сказал мне… да кому угодно? Почему ты никому не сказал, что тебе нужен перерыв? Я просто репетировал, а ты всё это время из-за меня торчал на самом солнцепёке, дожидаясь, пока я закончу. Мне стоит поговорить с Джо и Энтони. — Да я в порядке! ...ты сделаешь это? Ради меня? — два последних слова выскользнули изо рта раньше, чем он успел остановиться. Себастьян, который обычно предельно сдержан, когда дело касается чего-то по-настоящему личного, который не приемлет никаких отговорок, не связанных с сыгранным им персонажем или ролью, и предлагает такое… — Ты и представить не можешь, на что я готов пойти ради тебя, — отвечает Себастьян, будто самому себе, полностью сосредоточенный, выискивая и проверяя пульс на запястье Криса. Слова вырвались на свободу и зависли в воздухе, будто символ простой и ничем не примечательной истины. Крис сухо сглатывает. Хватает эти слова и делает глубокий, действительно глубокий решительный вдох и прямо на нагретой дневным солнцем и запыленной съемочной площадке автострады превращает их в свою собственную истину под звуки недовольного ворчания режиссеров на заднем фоне. Переворачивает ладонь. Проворно ловит пальцы Себастьяна своими. Себастьян тут же застывает, переставая двигаться вовсе. И Крису видится в нем изумлённый длинноногий ибис, замерший и в любой момент готовый взлететь. Солнечный свет разливается меж их переплетённых пальцев, поощряя, одобряя. И Себастьян говорит «о», не произнося при этом ни звука. — Да, — Крис ласково потирает пальцем тыльную сторону его ладони, изучая выпирающие костяшки, шёлковую кожу, крохотный шрам рядом с мизинцем. — Да. Ты. — Я… но… — Себастьян теперь тоже смотрит на их держащиеся друг за друга ладони. — Но когда? — Кажется, всегда, — говорит Крис, поднимая взгляд и смотря на него. — А я только что это осознал. Я идиот. Я идиот, и мне жаль, что я… ты споткнулся и едва не слетел с машины, и я подумал, что ты, должно быть, ударился, но ты посмеялся, и я люблю тебя. Себастьян моргает. Раз, за ним ещё один. Ресницы порхают вверх-вниз. Словно крылья птицы, колеблющейся между неверием и радостью. — Знаешь, тебе, кажется, придется повторить всё, что ты только что сказал мне ещё раз… ты что, сказал, что любишь меня? — Эм. Да. Прости. Ты в порядке? — Крис сжимает его пальцы в руке ещё крепче. — Мне показалось, или ты действительно ударился? Твоё колено. Себастьян вглядывается ему в глаза, бормочет едва слышно что-то вроде «блять» на привычном английском, а затем внезапно наклоняется ближе и целует. Поцелуй выходит неуклюжим. Они сидят бок о бок на покорёженной машине посреди съёмочной площадки, пока видеокамеры исподтишка продолжают записывать всё происходящее. Заметно, что Себастьяну этот угол неудобен, но Крис отказывается отпускать его ладонь, держась за неё, словно за долгожданную надежду. Они целуются, волосы развеваются на легком ветерке, а они всё никак не могут поверить в происходящее, поражённые, потрясённые, счастливые. Поцелуй выходит идеальным. Крис ощущает, как повсюду взрываются фейерверки. Они прорываются сквозь его кожу. А вкус на губах — горького чёрного кофе, бальзама для губ и солнечных лучей. Крис пытается обнять Себастьяна другой рукой за плечи. Себастьян пытается вскарабкаться ему на колени. Они неуклюже валятся с машины и приземляются на асфальт — Крис в последнюю секунду перед падением успевает перевернуть их, принимая на себя общий вес, и сталкивается с твёрдой поверхностью дороги спиной, — продолжая целоваться сквозь смех. — Я люблю тебя, — заявляет Себастьян с занавешивающими лицо волосами, растянувшись на нём сверху и переплетя с Крисом ноги. Они лежат, прижавшись друг к другу нос к носу. — Люблю с тех пор… всегда. Te iubesc. Я люблю тебя. Со дня самых первых проб, ты помнишь его? Ты был чертовски уставшим, а я опоздал… пробки… — И ты вбежал в комнату, извиняясь сразу на трёх языках, и забыл даже представиться, и я подумал, что ты какой-то новый ассистент на побегушках… Подожди-ка, с того самого дня? Ты не шутишь? Я… блять, сделал какую-то хрень… я сказал тебе принести мне кофе! — Как же сейчас ему хотелось застонать от отчаяния, вспоминая этот момент, но просто не получалось. Себастьян коварно покусывал его нижнюю губу. И мир вокруг стал безукоризненно прекрасен. — Ты добавил «пожалуйста», — выдохнул в поцелуй Себастьян. — Несмотря на то, что не знал, кто я такой. Ты улыбнулся мне и сказал, чтобы я не переживал так, и добавил «пожалуйста», и я за мгновение влюбился в парня, который хоть и выглядел жутко измотанным, но всё же оставался чрезвычайно добр к взволнованному, смущённому ассистенту. Я всегда тебя любил. В этот раз приходит черед Криса выдыхать приглушённое и чувственное «о», а после он притягивает Себастьяна к себе, зарывшись пальцами ему в волосы, именно так, как всё это время хотел. Глаза Себастьяна загораются. В них безграничные горизонты, беззащитные и невероятно манящие — желающие большего. Один из братьев Руссо ревёт откуда-то со стороны, и мегафон ему совершенно без надобности: — Ребята, простите, но вам не заплатят за эту порно-версию фильма! А второй добавляет также громогласно: — По крайней мере, пока основная не выйдет! Себастьян тут же начинает хохотать, всё ещё возлежа на Крисе. И Крис ощущает вибрацию его смеха каждой клеточкой своего тела. Наблюдает за смехом в его сияющих глазах, подобных морозному ручью зимой. — И правда, пока та не выйдет. Может, тогда в качестве сиквела? — Я был бы не прочь войти в состав такой версии фильма, если и ты тоже. — О, — выдыхает Себастьян, и в одном этом вроде бы невинном звуке слышится столько неприкрытого порока. — Мне нравится идея о том, что ты войдёшь… Крис едва не давится несуществующими пылинками: — Я, наверное, ослышался, и ты не сказал только что, что… — Если хочешь, я мог бы притвориться твоим ассистентом-новичком. Буду смотреть на тебя восторженными, широко распахнутыми глазами, приносить тебе кофе, забывать надевать нижнее белье. Сэр. Крис понимает, что лежит под ним, изумлённый, с приоткрытым ртом. Спустя минуту у него всё-таки получается закрыть его. Себастьян улыбается, в глазах пробивается смущение, но он ничуть не раскаивается в сказанном. — Или этот сценарий подойдёт больше для третьего свидания? — Чёрт подери, да, — говорит Крис. — Это точно сценарий для третьего свидания, а если учитывать этот фильм плюс первого Кэпа, который засчитывается за два полноценных, и я люблю тебя. — Глаза Себастьяна глядят на него, продолжая безупречно сверкать. Боже, эти глаза и танцующие в них солнечные лучи, и горячий асфальт под спиной, и сам Крис — все они в этот момент стали намного, намного счастливее, чем когда-либо.