Майская сирень

Прохладный май неспеша уходит, забирая с собой последнюю сирень. Воздух становится теплее, мягче, готовит к наступающему лету: если верить радио, оно будет особенно жарким. Солнце ярко светит в окна, отвлекает от конспектов и жужжащего учительского голоса. Последний в учебном году звонок раздаётся неожиданно и, кажется, на две минуты раньше. Усталость сменяется волнительной суетой, планами, смехом: в школьных холодильниках не остаётся мороженного, в коридорах — тишины. Фиалка вдыхает последние дни весны: летняя духота приходит всё быстрее. Ветерок гладит кожу, напоминает о сорванных планах, и будит внутри тоску — тоску по последнему дому, последним друзьям. А так же, тоску по неисполнимому желанию иметь дом. Энтузиазм мамы раздражает, и Фиалка чувствует, что Дэш тоже злится. Возможно, ему тяжелее — сдерживать внутренний азарт гораздо сложнее, чем не иметь его вообще. Эластика лишь сильнее сжимает руль и замолкает, после очередной реплики о необходимости. Фиалка понимает — ей стоит подать пример и поддержать родителей, но она не хочет. Не хочет, потому что сама ещё ребёнок, нуждающийся в поддержке. Боб и Эластика правда стараются, и ей стыдно, что она ничем не может помочь. Она смотрит на сирень у окна своей комнаты и улыбается. Эта сирень — утешительный приз от мамы, за то, что той снова пришлось оторвать её от только появившихся друзей и привычного места среди учебного года. Фиалка с Шастиком заходят в дом, пока мама задерживается на крыльце, чтобы проверить почту. И здесь Фиалка согласна с братом, что привычка действительно бесполезная — они меняют адрес чаще, чем немногие знакомые успевают запомнить предыдущий. Несколько глотков кофе не помешают и сделают только лучше. Всё-таки, кофемашина — лучший подарок, который папа сделал в честь переезда. И хотя мама не любит, когда она делает двойной латте, Вайолет считает, что при её сбившемся режиме он необходим. К тому же, эти тёплые глотки уносят далеко от проблем, преследующих семью. Горячий латте и лёгкий аромат сирени, приносимый ветерком с улицы, напоминают о доме — том, о котором Вайолет мечтает всю жизнь, но который она не помнит, или, возможно, которого никогда не было. — Фиа, милая, тебе тут письмо… Оно отличалось от тех, которые мама держала в руках. Конверт белый, но более яркий, глянцевый, сделанный из незнакомой бумаги. И что-то в этом вызывало необъяснимую тревогу. — А мне писем нет? В одно мгновение Шастик оказался около мамы. Она потрепала его по волосам и положила на стол письмо. — Прости, милый. Всё остальное — просто счета… Дрожь слегка нарастает, когда она берёт в руки письмо. Плотная, но вместе с тем лёгкая текстура не оставляла на себе следов от пальцев, как это происходит с обычной бумагой; при этом, письмо имеет какой-то особенный запах, не похожий на запах пергамента. От конверта исходит неясный аромат одеколона: Фиалке он сразу понравился, и даже показался знакомым. Возможно, когда-то папа пользовался чем-то похожим. — И от кого же оно? Шастик в одно мгновение выхватывает конверт и начинает старательно осматривать его, проверять на свету, после чего, хитро прищурившись, он улыбается: — Надо же, а я и не знал что вы так бли-и-и-зко общаетесь с Уилбером Робинсоном, — Шастик манерно растягивает слова, продолжая дразнить сестру и убегать от неё по всей кухне. — Верни письмо! — более раздраженно крикнула Вайолет, сжав кулаки. Сердцебиение в груди подсказывало, что письмо вовсе не стоит открывать сейчас. Эластика, разобрав пакеты с покупками, устало выдохнула. Иногда её особенно раздражал тот факт, что вместо помощи и поддержки она получала только ссоры и вечные жалобы. Боб никогда не поймёт этих проблем и не всегда сможет помочь, поэтому, Эластике приходится самой заботиться о благополучии и комфорте каждого, даже когда это непросто. Оглядываясь на младшего сына, она уже не ждёт его взросления с былым пылом. — Верни ей письмо, Шастик! — грозно приказала она. Энтузиазм Дэша заметно иссяк. Фыркнув, он положил письмо на стол и обиженно сел на диван. — Ну и ладно. Мне просто было интересно. — Не суй свой нос в чужие дела! — крикнула напоследок Вайолет, поднимаясь в свою комнату по лестнице. *** Убежав с очередного шумного ужина, где родители с излишним интересом начали расспрашивать про письмо и Уилбера Робинсона, она заперлась в комнате и плотно закрыла дверь. Вайолет не ожидала никаких писем, потому её и съедало любопытство. Они пересекались с Уилбером Робинсоном всего два раза: первый, когда он случайно сбил её с ног, куда-то торопясь, и во второй, когда она записывала Шастика в секцию по баскетболу, в которой он является капитаном. Что ожидать от этого письма? Разум спокойно говорил, что её ждёт не более чем сухая официальность: наверняка, что-нибудь насчёт Шастика или по учёбе. Хотя письмо он послал ей. Глубоко вздохнув, она вытащила из конверта бумагу и, выдохнув, прочитала узкие аккуратные строчки, написанные в углу листа.

С каждым вздохом я люблю тебя всё больше и больше.

Уилбер Робинсон Фиалке Парр.

Вайолет несколько раз перечитала строчку, и, пожав плечами, словно сдергивая с себя накатившее раздражение, кинула письмо в урну, посчитав нелепой шуткой. И кому это понадобилось? Открыв окно, она вдохнула мягкий аромат сирени. Ветер мурашками пробежался по коже, сбивая наступающую духоту. Последний шум тихонько угасал в маленьких домиках, вместе со светом: забавно, как рано люди здесь ложатся спать. Несколько цветков сирени упало на траву, и Вайолет показалось, что она услышала их тихий шелест. Весна здесь и в правду теплее. Она обернулась на урну, неуверенно достала письмо и, недолго думая, положила его обратно в ящик. *** Сон прервал треск. Вайолет тряхнула головой и глубоко втянула лёгкими воздух, успокаивая учащенный ритм сердца. Луна мягко освещает комнату, рассеивая мрак. Россыпь звёзд сияет ярче с каждой ночью: некоторые их них падают и, растворяясь в земной атмосфере, оборачиваются светлячками, тихо прячущимися в кронах деревьев. Сладкий ветер снова подул в окно, и Вайолет вновь почувствовала себя в безопасности. Спустя мгновение, в тёплом свете ночи, начала вырисовываться тень: хруст веток участился с её появлением; стал смутно слышен человеческий голос. На подоконике появилась мужская рука, затем и вторая. Вайолет ощутила пробежавшую волну страха, сжавшую крик в горле. Закрыв глаза, она попыталась взять своё состояние под контроль и использовать силы, но чувствовала, что у неё это не выходит. Сжав одеяло, она открыла глаза: на полу лежал парень в одышке. Вайолет присмотрелась и узнала в нём Уилбера Робинсона, правда, значительно повзрослевшего. — Робинсон! — закричала Фиалка, сотрясаясь от страха и ярости, — Робинсон, ты вообще в своём уме?! Ты хотя бы представляешь, как ты меня напугал?! Уилбер встал, и Вайолет заметила, что этот Робинсон ещё и гораздо выше. — Доброй ночи, Фиалка, — улыбнулся Уилбер, — Я тут просто заскочил… Нужно было, понимаешь… Он выглядит на семь лет старше: внешне в нем чувствовалось то же ребячество, свойственное почти всем молодым юношам, и искра, с которой смотрят на жизнь люди, только-только расставшиеся с детством. Отряхнувшись от цветочков сирени, он положил несколько веток на стол: видимо это те, что он сломал по пути. Вайолет хотела раскричаться, готовая к новой вспышке гнева. Робинсон приложил палец к губам и умоляюще попросил: — Прошу, давай без крика. Я ненадолго, но по очень важному делу. — Правда? — ехидным тоном заметила она, — И, по какому же? Он смутился: на щеках заиграл румянец, а рука нервно начала чесать затылок. Неуверенный взгляд некоторое время скользил по полу. — В общем, — он глубоко вздохнул и посмотрел ей в глаза, — Тебе… Случайно… Не попадало никаких писем? — Ну, попадало, — Вайолет скрестила руки на груди и нахмурилась, — Но ведь это мои письма. — Знаешь, просто… Сегодня, тебе могло одно письмо попасть по ошибке… Не могла бы ты его вернуть? Она встала и достала из ящика письмо, переводя взгляд с Робинсона на конверт. Неужели нельзя было дождаться утра, чтобы забрать его? — Это? — она протянула ему конверт. — Да! — он улыбнулся и снова порозовел, — Скажи… Ты читала его? Она крепче сжала письмо и резко убрала руку. — Да, читала… С чего ты взял, что это ошибка? Тут ведь точно написано, что оно мне. Уилбер подошёл ближе, и Вайолет слегка задрожала. Никогда не чувствовав чужое дыхание на своей коже, она ощутила волну жара, пробежавшую по телу. Ей стало некомфортно и хотелось отойти, но она лишь стояла, продолжая смотреть ему в глаза. — Фиа… Просто отдай его мне, прошу. Рассмотрев его лицо ближе, она увидела, как напускное озорство граничит с усталостью и тоской, и этот отпечаток делал его лицо намного глубже и старше. Она отдала конверт. Это её комната, её территория, и она имела права ещё немного его подразнить. Но когда он смотрит так одиноко и потеряно, это не имеет никакого смысла. — Спасибо. Он подошёл к окну и попросил себя не оборачиваться, но не смог. Вайолет всё ещё стояла, не поменяв позы, и смотрела ему вслед. В свете тусклой луны, подобно призрачному лику, она выглядела бледной и усталой; казалась ему маленькой и беспомощной, с растерянной грустью провожающей его взглядом, одинокой. Теперь он пожалел, что разбудил её. Недолго о чем-то раздумывая, он резко приблизился и, положив руки на её талию, прижал к себе, нежно поцеловав. В ней нет страха: в тёплом, нежном поцелуе есть нечто знакомое, что-то, что Вайолет хотелось бы назвать своим. Она ощущает дом, о котором мечтала все эти годы. Ей показалось, что так уже было и что так должно быть всегда. Она пустила пальцы в его волосы и прижалась так близко, как только смогла. В один миг он разорвал поцелуй. Нежно погладив её по щеке, он тоскливо на неё смотрел: оторвать взгляд от её лица было выше его сил. — Всё будет хорошо Фиа… — он мягко опустил руку и развернулся к окну и медленно, будто тщательно подбирая слова, хрипло произнёс, — И… Письмо не было ошибкой… — он улыбнулся, с горечью сжимая конверт в руке и перелезая через подоконник, — Я… Сладких снов, Фиа. Вайолет не нашла в себе сил выглянуть в окно. Она тихонько коснулась пальцами губ и, не веря в произошедшее, оглянулась на ветки сирени, всё так же лежащих на столе. Один за другим в голове возникали вопросы, и один за другим потухали, понимая, что ответ им всё равно не найти. Впрочем, он был не нужен. Фиалка легла в кровать, вдруг подумав, что Уилбер Робинсон часть того, что уже, как ей теперь кажется, совсем близко. Уилбер Робинсон — часть её дома. *** Сев в машину, Уилбер устало откинулся на спинку, кинув письмо в шкафчик с непригодной мелочью. Над шкафчиком висела золотая подвеска с фотографией, качающаяся в такт майскому ветру. Взглянув на неё, Уилбер снова улыбнулся. — Я люблю тебя, тыковка. И спасу тебя любой ценой, — он коснулся фотографии и глубоко вздохнул, — Даже ценой временного континуума, — он вытер подступившие слёзы и завёл машину, не отрывая взгляда от подвески, — Прости… Я не мог оставить письмо. Они могли найти меня. Всё… Всё будет хорошо. Обещаю. Послышался лёгкий хлопок. Стая голубей испуганно разлетелась в стороны, а машина, столь напугавшая их, растворилась в весеннем воздухе.