Смерть

Шень Цинцю – это Смерть, гордо восседающая на троне, но желающая поскорее стереть свое существование. Его силуэт выглядит статно и величественно, но Лю Цингэ видит во взгляде глубоко скрытую печаль. Ничего не говорит: знает, что словами сделает еще хуже. Цинцю никогда не просит подойти ближе – наоборот, кричит и огрызается, чтобы его наконец оставили в покое. А Цингэ не уходит: стоит и смотрит, не двигается с места и вслушивается в дыхание Бога – хотя понимает, что Боги не умеют дышать. Шень Цинцю смотрит на него так отчаянно, с такой огромной усталостью и нескончаемой болью, что Лю никогда не выдерживает – плюет на все запреты и правила, мгновенно оказывается запретно близко и сжимает сопротивляющееся тело в своих объятиях. И каждый раз Цинцю просит его отойти, каждый раз шепчет в никуда одно и то же: – Пожалуйста, оставь меня. Уходи. Уходи. Уходи же! Я ничтожен. Я приношу в этот мир одно сплошное зло. Я должен покончить с собой… Лю Цингэ знает, что Смерть с собой покончить не может. Смерть не умирает – у неё другое предназначение; поэтому он еще сильнее прижимает к себе Шеня – тот приближается в ответ, скорее инстинктивно, чем осознано. Цингэ знает, что он – почти человек – намного теплее, а тепло так необходимо его Богу. Лю Цингэ так и зовет Цинцю: «Мое Божество». Шень поднимает взгляд и не видит там ни капли страха или лжи – и начинает плакать с еще большей силой. Всхлипывает – но даже в содроганиях чувствуется усталость – и старательно пытается связать слова в предложения: – П-почему ты зовешь меня Божеством? Я… так устал. Я приношу сплошные страдания… Я забираю чужие жизни… И твою тоже з-забрал… – и голос Шень Цинцю окончательно срывается. – Это был мой выбор. И вот Лю Цингэ сидит в Черном замке, обнимает самую настоящую Смерть и понимает, что давно не чувствует ничего, кроме любви и привязанности. А ему и не нужно.