Вечер. Лайнер Фиджеральда.
POV: Дазай
«Какую эмоцию мне сейчас показать? Что сделать? Как себя вести? Что сказать? Может мне и вовсе стоит уйти? Никто не заметит» Дазай сейчас был каким-то отстранённым и беспристрастными ко всему этому миру. Все члены агентства наоборот находились недалеко от него и праздновали победу над Небожителями, общаясь между собой и веселясь, вспоминая все повороты судьбы, что привели их к этому моменту. Время от времени они отвлекались от захватывающих обсуждений и приглашали Осаму принять участие в празднике, а не стоять в стороне так, словно тот был незваным гостем. Кто-то смеётся, кто-то просто улыбается своим мыслям, а кому-то просто нравится наблюдать за всей этой суматохой со стороны, запечатляя эти радостные и блаженные моменты в своём сознании. И только Дазай не может найти себе места. Хотя. это уже вошло в привычку — быть в тени, быть полезным и только. Ему нигде нет места. Куда бы он не пошёл, с кем бы он не общался, что бы он не сделал, в какой бы ситуации он не находился — он везде чужой. Его не хотят выслушать, ему не стремятся помочь, он лишь удобный инструмент для всех вокруг. Будто незаменимая, но невзрачная и отличная от других деталь огромного механизма, которую создатель и вовсе добавил по нелепой случайности или оплошности. «Чужой…» Эхом отзывается у него в голове это омерзительное и кажется уже даже горькое на вкус слово, которое словно яд пронизывает каждую клеточку его сознания. Острая, резкая боль, словно что-то надламывается внутри него, неисправимо рушится, трескается и дает сбой.Точно открывается тот запретный и забытый уголок подсознания, который он всеми силами пытается уничтожить и подавить внутри себя. Перед глазами всплыл силуэт Акутагавы: его чёрные волосы, где каждая прядь отличалась от другой длиной, худощавая фигура, серые глаза и улыбка, которую он когда-то пытался подарить своему учителю, когда тот только-только взял его в Портовую Мафию. Он вспомнил, как когда-то подарил слабому и испуганному мальчишке плащ, как научил его выживать, как однажды, когда Акутагаве было всего 14, он согласился взять его с собой в тот самый бар, где он время от времени выпивал с Одасаку и Анго. В этом не было ничего особенного для Осаму, но вот Рюноскэ это видел так, словно на него снизошло благословение, будто он наконец-то стал кому-то нужен и его принимают, признают как равного. Дазай и по сей день помнит тот восторг и блеск в его глазах, что казалось сияли ярче всех звёзд на небе в тут безлунную ночь, когда они общались с ним как добрые друзья. Мальчишка ловил каждое его слово и кажется вот-вот возьмёт ручку с блокнотом и начнёт писать конспекты, чтобы не упустить ни одного момента их диалога, ни одного слова и даже взгляда. Он запоминал все, словно это были последние и единственные моменты его жизни. Тогда… Дазай действительно был нужен кому-то и не казался лишним. Он запомнил это прекрасное, но ускользающее навсегда мгновение. Тогда, в том небольшом и невзрачном с первого взгляда Баре, рядом с измученным от изнурительных тренировок мальчишкой, что с восторгом слушал его бредни, он наконец-то почувствовал себя живым. Даа. точно… он не везде чужой! Когда-то у него было место в этом мире! У него были люди, которые готовы были принять его настоящим, принять его с изъянами, принять со всеми его уродливыми шрамами на душе и теле, принять… любого Но сейчас, стоя на этом шикарном, но совершенно не впечатляющим Осаму корабле, в одиночестве, по ту сторону веселья и жизни он отчетливо осознал… Нет. Он просто не достоин их… не достоин любви, ласки, понимания, поддержки, доброты и помощи. Он заслужил лишь смерть. Как он вообще может, даже на долю секунды, понадеяться на то, что его могут любить?! Как он может быть так глуп, так наивен и доверчив?! Это была всего лишь его секундная слабость. это была Надежда… Она убивала его изнутри, терзала душу так, что хотелось покончить с собой, хотелось исчезнуть, потеряться — неважно! Что угодно, любые муки, любое, даже самое жаркое адское пламя! Только бы избавиться от этой непроглядной тьмы и звенящей, душащей пустоты внутри него! Но ему… Никогда не залатать эту ноющую дыру в его сердце. Потому что сначала ты впускаешь в свою жизнь человека, ты вверяешь в его руки свою жизнь, свою душу, готов на все, лишь бы не упустить даже самый крохотный лучик надежды, что он тебе даёт. Но даже если ты сокрушишь небеса, даже если остановишь время, ничего не изменится… Он всегда теряет то, чем дорожит… Он всегда теряет надежду… И сегодня… Он потерял его — Дазай-сан… Где-то сзади слышится неуверенный, дрожащий и кажется даже чем-то напуганный голос Ацуши. Тот незаметно ускользнул из толпы веселящихся членов агентства и протянул шатену бокал с шампанским, попутно спешно пытаясь нащупать небольшой белый платок у себя в кармане, который тот, непонятно зачем медленно протягивает Осаму. Не дождавшись ответной реакции наставника, тигр вкладывает эту белую тряпочку в тонкую, забинтованную руку и самостоятельно сжимает пальцы Дазая в кулак. На лице Осаму расплывается глупая, немного непонимающая улыбка и он, как и прежде, готов дать совет Накаджиме, готов помочь, подсказать, поддержать, только вот… — Дазай-сан… Я не мастер проявления чувств… Я долгое время трясся и боялся даже просто дышать… Но вы научили меня сражаться, Вы помогли мне встать на ноги и научили не просто выживать, но и жить! Осаму был несколько обескуражен такой внезапной сменой настроения и ностальгией со стороны своего собеседника, но даже не успевает вставить и слова, как тигр продолжает говорить, явно планируя провести с Осаму монолог, но никак не диалог — Так что прошу, прекратите… В его голос предательски дрогнул и парень вновь, как и при их первой встрече, смотрит на шатена глазами полными слез и отчаяния, стремящихся вырваться наружу. Его дыхание учащается и кажется, что даже громкая музыка, что доносится со всех сторон и немного раздражающе бьет в уши не могла заглушить биение его сердца, что вот-вот вырвется из грудной клетки, словно птица из тягостного ей плена. — я ведь тоже! Я тоже его потерял… прошу, Дазай-Сан, позвольте дать вам совет… Лайнер с негромким гудком причаливает к берегу и все вокруг начинают медленно расходиться, собирая свои вещи и помогая спускаться вниз уже пьяным товарищам. Кто-то тихо посмеивается что-то рассказывая собеседнику, а кто-то никак не унимается и продолжает дурачится, однако уже через две минуты на палубе остаются стоять лишь двое мужчин на фоне уходящего заката. — знаете. Дазай-Сан… обычно, Когда люди теряют своих детей, они плачут… вместе с этим уходящим закатом, отпустите его, отпустите всю вашу боль И Дазай вздрагивает. Нет, не телом. Душой. Весь его внутренний мир, хранящий боль, сожаления и отчаяние в одно мгновение содрогается. Ацуши разворачивается и неспешно уходит в след за остальными, оставляя перебинтованного парня вновь в душащем его одиночестве. Одна. Маленькая и почти неощутима слеза падает и разбивается о пол , блеснув на солнце, словно была сделана из хрупкого хрусталя, и только тогда Дазай прозревает. Это оно… это и есть прощание… он должен успеть… пока не исчез последний луч солнца, пока закат не исчез, пока у него есть…Надежда***
Он бежал так, как никогда ранее. Шатен даже не заметил того, что сейчас происходило вокруг него, все словно остановилось, а все звуки вокруг смолкли. Абсолютно все: звон сирены вдалеке, шум толпы, вечные звуки пробок и даже собственное дыхание кажется ему чем-то далеким и чужим. Поворот, ещё один, склон. И вот он стоит прямо перед этим проклятым местом, напитанным болью, скорбью и смертью. Тем самым местом, которое когда-то он навещал так часто, что даже в забвении сможет найти к нему дорогу и вновь вспороть на сердце только недавно покрывшиеся легкой корочкой раны. И вот он вновь тут. Стоит, и не может сделать и шагу. Тело словно парализовано и отказывается двигаться и противиться этому месту и воспоминаниям, связанным с ним Он замечает вдалеке знакомые рыжие волосы, безвкусную и оттого нелепую шляпу, и кажется даже чувствует его немного горьковатый, но до боли знакомый запах духов, слышит знакомые тихие шаги, приближающиеся к нему пугающе неспешно — думал, что ты не прийдешь… Тихо. Почти шёпотом произносит Чуя, смотря себе под ноги и останавливаясь позади шатена спиной к спине, то ли не желая ощущать на себе его взгляд, то ли стараясь скрыть от него свой — Значит ты не такой трус, как могло показаться… я буду ждать тебя у парковки. Попрощайся с ним как следует! Добавляет рыжеволосый на выдохе, уходя по вымощенной тропинке в сторону, откуда доносятся звуки заводящихся моторов. Он не оборачивается. Он уже слишком пуст. У него больше нет сил чтобы подарить ему хотя бы взгляд. Дазай стоит не двигаясь ещё около десяти минут и только после этого делает неуверенный шаг в его сторону… в сторону его Акутагавы, впервые проходя мимо могилы Одасаку Он молча, с тоской во взгляде осматривает надгробный камень и осторожно присаживается рядом, слабо улыбнувшись фотографии Рюноскэ и помахав ей ладонью в знак приветствия так, словно ожидая, что тот вот-вот ему ответит тем же неуверенным жестом — Привет, Рюноске… Почти беззвучно, но с какой-то необъяснимой нежностью произносит тот, чувствуя как боль внутри него, копившаяся годами, вырывалась наружу и более не способна копиться в его душе — Я рад тебя видеть… ты уже не такой маленький и напуганный мальчик, каким я нашёл тебя в тот день… Акутагава, я… Его голос дрогнул и он выждал около минуты чтобы продолжить свой монолог. Дрожащие, вечно холодные пальцы тянутся к карману и судорожно нащупывают тот самый белый платок, что передал ему Ацуши. Как он мог его не узнать? Как мог забыть? Это же он когда-то сказал чёрному псу мафии, что этот глупый платок на шее ему к лицу, это он сказал что так он выглядит лучше, это он его обманул! — я хотел извиниться перед тобой. Я хотел сделать тебя сильнее. Сильнее себя. Чтобы ты мог чувствовать то, чего я никогда не смогу, чтобы ты имел право на то, на что я никогда иметь не буду, чтобы тебя признавали и любили так, как никто и никогда не полюбит меня… я сожалею… но я… я люблю тебя, Акутагава! Я признаю тебя, Акутагава! И я клянусь… ради тебя, я стану тем человеком, каким всегда хотел стать, ради тебя я стану тем человеком, каким никогда не был, ради тебя я стану человеком… Его голос срывается на крик и небольшая хрипотца отдается в грудной клетке. Он яростно сжимает лёгкую белую тряпочку в своём кулаке, словно та является единственным спасательным кругом и ему кажется, что пока она у него, пока она в его руках, то и какая-то часть Рюноске рядом, поддерживая его в этот момент. — Слышишь, Акутагава?! Я ПРИЗНАЮ ТЕБЯ! И в этот момент последний луч солнца падает на землю, проходясь по кроне деревьев, отражаясь в небольшой, ещё не высохшей после вчерашнего дождя лужице на асфальте, нежно касаясь каштановых, немного вьющихся волос высокого парня в плаще цвета кофе, а затем скрывается за горизонтом, оставляя Осаму наедине со своими мыслями «А потому. я отпускаю тебя, Акутагава…» Каждый раз произнося его имя он вкладывает в него такую любовь, ласку и нежность, какую не вкладывал ни во что иное. Он давно забыл, что способен на проявление подобных чувств. Что он способен на любовь! Дазай встает перед могилой своего некогда подчинённого на одно колено и со смирением склоняет голову перед ней, доказывая всю серьёзность своих намерений и искренность слов. Сколько он так простоял? Минуту? Десять? Полчаса? Час? Он не помнит, да и неважно это было. Сейчас парень медленно и совершенно отстранённо идёт в сторону, куда, как он помнит ушёл Чуя. Сомнений не было, что тот выполнил своё обещание и сейчас ждёт его у парковки. Это же Чуя! Только что Дазай пообещал Акутагаве жить, он пообещал принять себя, принять других, принять в себе человека. И вот он уже видит спину Чуи, его огненнные волосы, которые тот как всегда уложил на одно плечо, пытаясь следовать моде, его дурацкую чёрную шляпу с фиолетовой ленточкой, на которую только перо приклеить осталось и было бы вообще уродливо. Он опирается на свой мотоцикл и с небольшим, но явным раздражение дожидается его, иногда посматривая на время, но при этом не произнося и слова недовольства. Вот он! Это его шанс наконец-то начать жить! Он сможет! вместе с Чуей у него получится перебороть себя, перебороть судьбу, уготованную ему этим жестоким миром, начать все с чистого листа! Уголки его губ вздрагивают и медленно ползут вверх, предвкушая это новое чувство, предвкушая, как тот сдержит обещание. Он делает всего шаг в сторону рыжеволосого парня и замирает поневоле. Он хочет сейчас сорваться на бег, накинуться на Чую с объятиями, рассказать ему обо всем на свете, но он не может. Он с отчаянной мольбой во взгляде смотрит на стоящего к нему спиной Накахару в надежде, что тот вот-вот обернётся и сам вытащил его на свет, но он не поворачивается. Он продолжает стоять к нему спиной и даже не замечает, как стоявший неподалёку ещё секунду назад Дазай Осаму делает несколько неуверенных шагов назад, а затем и вовсе уходит прочь, так и не сдержав своё обещание.