Мой приз

В маленькой комнатке, любезно предоставленной знатным гостям хозяином дома, зажиточным фермером, тихо и темно; слабый свет исходит только от углей, горящих в стоящей в изножье кровати небольшой жаровне. Огонь жаровни согревает комнату, и несмотря на то, что за бревенчатыми стенами и плотно закрытыми ставнями завывает ледяной ветер, несущий колючую снежную крупу, здесь, внутри, тепло и сухо. Особенно, конечно, если лежишь в постели под меховым одеялом; старший сын хозяина гордится своим мастерством охотника, и все шкуры, из которых сшиты зимние одежды и одеяла в доме, добыты его руками. Оливье де Бретань ёрзает под одеялом и невольно подтягивает его выше, прислушиваясь к заунывной песне ветра. Ему, уроженцу солнечной Антиохии, любая английская зима кажется холодной — но такой, как в этом году, не было, если верить людям, уже много лет. И можно сколько угодно считать себя закалённым воином, готовым спокойно сносить и зной, и стужу, — Оливье всё равно рад, что сегодня они ночуют в тепле. Да и в конце концов, он не один. С ним Эрмина — гордая, отважная и прекрасная Эрмина Хьюгонин, чьей руки он надеется добиться у её дяди, — и юный Ив, её младший брат. Несмотря на юность, не менее гордый, отважный и прекрасный. Эрмине, разумеется, постелили не с её спутниками, а в одной спальне с хозяйской дочерью, с застенчивой улыбкой пообещавшей «прекрасной госпоже» помочь ей переодеться и расчесать волосы перед сном. Эрмина ничего не имела против и не хуже других понимала, что если ей и пристало спать в одной комнате с младшим братом, то отнюдь не пристало — с мужчиной, которого она надеется назвать своим женихом. Разумеется, не каждую ночёвку во время путешествия им удаётся соблюсти все приличия — но почему бы не сделать это, когда есть такая возможность? Сегодня же всё сложилось как нельзя лучше. Тяжёлая золотая монета, которую Оливье положил на стол перед хозяином дома, сделала его ещё более гостеприимным по отношению к путникам, чем он был, когда только открыл дверь — хотя и тогда не собирался оставлять их мёрзнуть в снегу. Они получили сытный ужин, тёплую и мягкую постель… …и Оливье наконец остался наедине с Ивом. Юноша лежит сейчас рядом с ним, на широкой дубовой кровати, и, помимо потрескивания углей, в комнате слышно его дыхание. Прерывистое, неглубокое — дыхание не спящего, но человека, который с замиранием сердца ожидает того, что вот-вот произойдёт… и немного этого боится. Оливье усмехается, глядя в тёмный потолок. О да, он любит Эрмину. Она — единственная женщина, сумевшая разжечь в нём настоящую страсть, и он сделает всё от него зависящее, чтобы стать ей достойным мужем. Но её брат… её брат вызывает не меньшее влечение. Стоило ему увидеть Ива в первый раз, на верхней площадке башни, храбро отвлекающим разбойную мразь, чтобы спаситель мог подобраться поближе, Оливье осознал: этот юноша не избегнет его объятий. Если, конечно, захочет того же; Оливье никогда не уподоблялся мерзавцам, державшим Ива в плену, и не брал своё силой. Но едва Ив взглянул на него и в его ясных карих глазах вспыхнул восторг, Оливье понял: да, юноша захочет. Ив ещё никому не принадлежал, это очевидно. Скорее всего, в его юной жизни не было и девиц — даже невинных поцелуев с ними. И при мысли о том, что ему достанется не только красота Ива, но и его невинность, Оливье окатывает жаркая волна. Он будет осторожным… в первый раз. Раскроет юношу, как нежный и прекрасный цветок, из которого собирается выпить росу; как створки перламутровой раковины, чью жемчужину мечтает заполучить. Надо будет сказать Иву эти слова. Сегодня же ночью. В те краткие мгновения, когда рядом не было Эрмины, Оливье уже несколько раз поцеловал юношу — чаще в шею или ухо, реже в уголок губ. Всему своё время. Он забирался широкими горячими ладонями под одежду Ива, прижимал его к себе, шептал, что скоро будет ещё лучше… Юноша жарко краснел — и не пытался отстраниться. А к тому времени, как к ним возвращалась Эрмина, оба делали вид, что ничего не было, — хотя порой Оливье казалось, что его возлюбленная что-то подозревает. Но Эрмина не отдалялась от него, в её обращении не появлялось прохлады — и это главное. Женщины мудрее мужчин. Ив не скрывая бросал на старшую сестру обжигающие ревностью взгляды, и Оливье уже не раз задумывался, что именно ему придётся как-то с этим справляться — в особенности после того, как он наконец овладеет Ивом и женится на Эрмине. Конечно, может статься так, что с Ивом они к тому времени уже не будут делить страсть… Что ж, в любом случае пока об этом ещё рано думать. Сейчас — сейчас Ив лежит рядом с ним, под одним одеялом, тёплый и жаждущий, в одной нижней сорочке — и грех будет не воспользоваться возможностью. — Спишь, душа моя? — шёпотом спрашивает Оливье, используя ласковое прозвище, которым называет Ива со дня встречи. Юноше оно нравится — недаром он всякий раз, заслышав его, краснеет почти так же, как когда Оливье целует его и запускает руки под одежду. В свете жаровни слабо видно, как Ив мотает головой по подушке. Потом — видимо, решив, что Оливье не увидит этого жеста в темноте, — тихо и хрипловато отвечает: — Нет. Оливье отбрасывает одеяло, бесшумно переворачивается, нависает над Ивом, оперевшись руками о постель по обе стороны от него. Всматривается зоркими ястребиными глазами, видящими даже при таком освещении, в обращённое к нему красивое юное лицо. — Мой приз, — с улыбкой говорит Оливье, и Ив громко сглатывает. — Помнишь, душа моя, что я тебе обещал? — Помню, — чуть слышно отвечает Ив. Снова сглатывает, быстро облизывает губы — от этого жеста жар в чреслах Оливье становится почти невыносимым — и повторяет: — Да, помню. — Хочешь меня остановить? — Оливье склоняется ниже; теперь его губы почти касаются губ Ива. — Я остановлюсь. Если ты скажешь. — Нет, — голос Ива становится твёрдым, и Оливье вновь восхищается его силой духа, не всегда свойственной юности. — Нет. Не хочу. Не останавливайся. Он поднимает руку, касается дрожащими пальцами щеки Оливье, и тот, снова улыбнувшись, тянет за завязки его сорочки. — Тогда потом не жалуйся, что обесчестил, — выдыхает Оливье и прежде, чем Ив успевает хотя бы пискнуть, накрывает его губы своими. Сегодня поцелуи не будут целомудренными. Губы Ива размыкаются под губами Оливье, юноша весь раскрывается навстречу; сплетаются языки, трутся друг о друга тела, разделённые лишь почти неощутимой преградой из тонких сорочек, скользят по коже руки, забираясь под одежду. Оливье снимает сорочку с Ива, отбрасывает свою, ложится на юношу, накрывая всем телом — нагота к наготе, — и у того вырывается прерывистый вздох желания, удовольствия и нетерпения. — Не пожалуюсь, — говорит Ив и, чуть помедлив, касается ладонью напряжённой мужской плоти Оливье — робко и в то же время уверенно, сколь бы странным это ни казалось. — Никогда. Ни на что. — Хорошо, душа моя. Оливье проводит пальцами по губам Ива, проталкивает их во влажный жар рта. Отчего он не запасся мазью?.. А впрочем, где и было запастись ею в дороге? Тем более что путешествуют они с Эрминой. Даже если она и впрямь подозревает. Даже если… …Даже если она не против, чтобы жених забрал не только её невинность — после свадьбы, — но и невинность её брата — сейчас. Ив постанывает и кусает губы, пока Оливье раскрывает его пальцами — бережно, стараясь не торопиться. Ловит поцелуи, заглушающие стоны, зарывается пальцами в густые смоляные волосы старшего товарища. Когда Оливье входит в него, лицо юноши бледнеет от боли — но почти сразу же он сам подаётся навстречу, обхватывает руками и ногами, выше поднимает колени. Он тоже хочет. И — тоже наслаждается. И, размеренно и глубоко погружаясь в желанное тело, шепча какие-то нелепые слова нежности и страсти, слушая их в ответ, Оливье понимает: будь он проклят, но он никогда не откажется от Ива. …Так же, как и от его сестры.