Янтарь глаз твоих

      Время быстротечно. Это я выяснила за последние годы жизни. Часто я давала право управлять телом малышке, и тогда моё тело вело себя как обычный непоседливый и капризный ребёнок, но когда все эти выверты молодой души уже сидели у меня в печёнке, брала бразды правления в свои руки и училась держать голову, сидеть, ползать и в конце-концов ходить, говорить и, наконец-то, разговаривать нормально составленными предложениями. Мама была рада нашим успехам, называла нас "её гениальной девочкой". Это было безумно приятно. Отец бывал редко, набегами. Приезжал максимум 2 раза в месяц, чаще один раз, не более чем на 2-3 дня, сметал всё, что мама бы не приготовила, оставляя после себя лишь пустой холодильник, грязные тарелки и пустые бутылочки из под саке. Однажды пропал почти на 2 месяца. Тогда Нана очень переживала, всё валилось из её рук, но продолжала тепло улыбаться нам. Однако на наш последний день рождения горе-отец всё-таки приехал, привёз с собой в качестве подарка нам вырвиглазного розового цвета платье с рюшами, бантиками и завязочками по всей длине и такого же противного цвета туфельки. Когда счастливая мама нарядила нас в это произведение психоделического искусства, от которого рябило в глазах даже у малышки Тсуны, а на её хрупкое и неподготовленное сознание обрушивается новое, доселе неизведанное ощущение истерики. Профессионально перехватываю руль правления над нашим телом и со счастливой улыбкой обуваюсь в это орудие пыток красивые туфельки. Мама подхватывает нас на руки и несёт показывать уже достаточно подвыпившему отцу, нас поставили перед ним, и Нана вышла принести побольше еды для своего любимого мужа. Он с глупой улыбкой тянет свои загребущие лапищи руки ко мне, перед глазами встаёт старая картина, оставившая глубокий шрам на моей душе, где почти так же тянет ко мне свои руки, но только теперь наперевес с ножом мой отец из той жизни. Глаза застилают слёзы и кровавая пелена, в груди разгорается огонь обиды, жалости к себе и громадного желания забыть как страшный сон это ужасное происшествие. Чем жарче и яростней становился огонь, тем рассеянней становилась картинка. Когда перед глазами прояснилось в комнате на меня с ужасом смотрел отец, в его глазах полыхали языки пламени, кристально чистого пламени. Пол вместе с потолком стали коптиться, а это розовое безобразие сгорало в этом огне, не причиняя вреда телу. Так вот что такое пламя Неба... Так спокойно... Наступило долгожданное равновесие и непередаваемая гармония. Мысли стали кристально чистыми. Стало так легко... А потом настала темнота. На этот раз не пугающая, а такая тёплая и родная.       На следующий день отца в доме не было, как и копоти на потолке или полу нет, даже этого розового непотребства не было видно (ну или остатков от него). Единственное доказательство, что всё происходящее было не сном, это бескрайняя печаль в глазах мамы. Мягкие тёплые руки вновь держали нас с невозможной нежностью, нас обнимали и целовали, вкусно кормили, рассказывали нам сказки на ночь, после чего малышка Тсуна засыпала, но глубоко в душе мы обе понимали, что это мы виноваты во всём происходящем.       Через месяц к нам в дом пожаловали гости: наш небезызвестный папаша и тот старый "дон Тимотео" или же коротко "босс моллюсков". Старик тепло улыбнулся и прошёл к нам в дом. Добродушная Нана накормила гостей, постоянно о чём-то весело щебетала и порхала вокруг двух мужчин. Маленькая Тсуна пряталась от отца и его "коллеги с шахты" в своей комнате. Но всё когда-то кончается. Вот и спокойные минуты для нас кончились. Маман позвала нас, чтобы мы "были вежливыми и показались перед гостями". С большой неохотой мы спустились вниз с счастливой улыбкой бросаясь на шею к отцу. Впервые хочется быть ближе к нему и не подходить ни за что к этому дону Корлеоне местного разлива.       -Тсунаёши-чан, здравствуй, - не разговаривай с нами старикан! Даже малышка Тсуна шуганулась от тебя и пришлось опять мне брать управление над телом, - ты помнишь меня? Наверное, нет, ведь ты была тогда совсем крохой, - перестань улыбаться этой противной слащавой улыбочкой! Ты сейчас походишь на старого и противного (хоть и неплохо сохранившегося) маньяка-педофила! Чтобы показать свою неприязнь к нему, прижимаюсь ближе к папе, утыкаюсь в его сильную шею и пытаюсь казаться менее заметной. Но природа меня не наградила способностями к мимикрии, старик на мои жалкие попытки спрятаться за отцом провалились, судя по его смешку, - не бойся меня, я всего лишь хороший друг твоего папы и коллега по работе. Я не смогу обидеть такую малышку, - опять эта слащавая улыбочка, от неё аж скулы сводит.       -Простите, Ноно... Кхм! Тимотео, она слишком стеснительная. Не бойся, милая, папа рядом, и он тебя обязательно защитит, - позёр... Как ты меня от своего обожаемого босса спасать будешь? Поднял на руки и принялся подкидывать, пришлось брать себя в руки и, подыгрывая ему, радостно пищать и заливисто смеяться, - ха-ха-ха! Правда же папка у тебя сильный? Я защищу тебя от любого, кто попробует обидеть мою драгоценную дочурку! - заглянувшая на шум Нана убедилась в моей целости и сохранности, улыбнулась нашим играм и тихо вышла, чтобы "не отвлекать свою милую дочку от игр с отцом". Наконец-то папаша наигрался в "доброго папочку" и усадил меня к себе на колени, протянув стакан с апельсиновым соком и трубочкой. С удовольствием принялась за угощение, радуясь нашему неплохому вестибулярному аппарату и совсем лёгкому завтраку, который уже успел перевариться.       -У тебя такой красивый смех, Тсунаёши-чан, жаль что я совсем стар стал и не смогу так же с тобой поиграть, - пиздишь как дышишь, старый пердун. Такой закоренелый мафиози не может быть старым и дряхлым, иначе бы тебя давным-давно свергли. Или ты как королева Великобритании, исполняешь роль декорации, когда вся власть находится в чужих руках?       -Деда, а ты тозе лаботаешь шахтелом? А это не вледно для здоловья? Ты же уже сталенький... - грустные глазки иииии.... Дело в шляпе! Вон как Иемитсу побледнел, о а теперь посинел и... Покраснел..? Это он тоже пытается освоить навык мимикрии под окружающую местность? Не, бать, не пытайся, у нас это наследственное, я уже пробовала. А местный дон Корлеоне затрясся. Чего это он? Он в гневе? Он плачет..? Он... Ржёт и плачет..? Не, я, всё понимаю, и на сколько бредова легенда папаши о месте его работы, и как это странно, когда такой мелкий ребёнок спрашивает о таких достаточно серьёзных вещах, и... Как забавно звучит мой картавый говор... Так это из-за картавости!? Это не смешно!!! Это мило!!!       -А-ха-ха-ха-хах, милая Тсунаёши-чан, ты такая милая и заботливая! Конечно, я уже не работаю на шахте, я работаю только в офисе с документами и только иногда выезжаю проверить как там ребята, работающие на производстве.       -Вооооть как... Хм... Это зе холосо!!! - милая улыбочка и представление трёх актёров можно считать завершённым, - дедууль, а ты ласскажешь какую-нибудь истолию с твоей лаботы?       -Ох, Тсунаёши-чан, у меня много историй с работы, но, боюсь, что сейчас они для тебя покажутся скучными. Давай я тебе расскажу одну легенду?       -Дяяяя!       -А посидишь у меня на коленях? - стооооооп, а вот это попахивает натуральной педофилией! На коленочках у тебя посидеть!? А на лице у тебя малышке Тсуне не посидеть!?? Но я опять же натягиваю лыбу и осторожно иду к старикашке-изврату. Он подхватывает наше тщедушное тельце под руки и просто сажает на колени, полубоком к нему, чтобы я могла облокотиться ему на грудь или на руку, если задремлю.       -Однажды жил Человек. Он был очень добросердечным и сострадательным к любому, он притягивал к себе людей одним лишь своим видом. Своими речами он мог успокоить любого и подарить гармонию всем присутствующим. Все его любили, а многие даже почитали. Со временем у него появились соратники. Все они были очень разными, однако их объединял этот Человек - Небо, так его прозвали в народе. Шесть его последователей были названы по типу своих характеров: яростный и безжалостный Ураган, сметающий всё на своём пути; яркое Солнце, ярко освещающее путь; дрейфующее вдалеке Облако, защищающее семьи с дистанции; яростная Гроза, служащая настоящим громоотводом для семьи; очищающий Дождь, смывающий все обиды печали и горести; Туман, создающий что-то из ничего, и ничто из чего-то. Шесть хранителей защищали своё Небо от невзгод, а он дарил своим близким и друзьям гармонию и тепло.       -Вааааау, дедуля, эта история такааааааая красивая и интересная! - это он мне так "завуалированно" решил рассказать о типах этого самого пламени? Я в тот день видела пламя ярко-оранжевого цвета. Оно было таким тёплым и родным и с помощью него я быстро обрела гармонию... Это значит, что я владею пламенем Неба? Интересно...       -Тсунаёши-чан, ничего странного не происходило в прошлом месяце, когда к тебе приезжал твой папа? - о... Значит, он знает об этом инциденте... Придётся прикинуться дурочкой, у которой отшибло память.       -А..? Стланное..? Ну... Папа уехал раньше обытьного... Мы с мамой тааааак ласстлоились... Он уехал слазу зе, как мама спустила меня к папе... А я... Я... Усьнуля... Это было нетяянно!! Тесно-плетесно!!! Папа навелное так сильно ласстлоился, тьто заблал подалок на мой день лозьдения... Хнык... - ооооо, даааа! Я тебе обслюнявлю и обсопливлю весь пиджак и рубашку и не забуду все слезы растереть. Должно быть во мне умирает великий актёр.       -Ну-ну, Тсунаёши-чан, уверен, что твой папа заметил, что в этом платье тебе было неудобно, вот и решил купить тебе новое самое красивое и приятное платьишко, - вай-вай, мужчина, харе врать, ложью же за версту несёт! - вот так... - и на его пальце вдруг загорается огонёк знакомого оранжевого цвета, но какого-то слишком бледного... Он подносит его к нашему лбу, и... В глазах темнеет, вижу, что нахожусь в нашем с малышкой Тсуной сознании, а вокруг нас... огонь. Обжигающе холодный огонь. Ребёнок жмётся ближе ко мне, опасаясь прикасаться к этому странному и постепенно разрастающемуся пламени. Оно пульсировало. Оно дышало могильным холодом и жаром одновременно. Это так странно и противоестественно. Тсуна плачет и утыкается мне в грудь. Сквозь частые всхлипы слышится:       -Ёши-нее-сама, спасите нас... Всхлип... Пожалуйста...       Привыкнуть к смерти нельзя. Особенно к своей собственной. Честно говорю, проверено опытным путём: умираю во второй раз, а страшно как в первый. Но я должна быть сильной ради малышки Тсуны, ради мамы... Да хоть ради себя! Огонь подобрался совсем близко и теперь лизал пятки, опалял волосы, замораживал пальцы. Было неимоверно больно, хотелось разрыдаться и упасть, но сейчас для меня это непозволительная роскошь. Я лишь прижала ребёнка ближе, словно пытаясь спрятать её внутри себя и не дать этому страшному огню прикоснуться к малышке. От боли темнеет в глазах. Опять. Ощущение, что нас обеих пропустило через мясорубку, заморозили, а потом кинули в чан с раскалённым кипящим маслом. Уже было не понять: где я, а где Тсуна. Осталась ли её душа жива или, не выдержав такого "подарка от доброго дедушки", погибла. Честно, я была бы не удивлена.       Это самое наиотвратительнейшее чувство, когда душа закована в обжигающий лёд... И жарко до сильнейших ожогов на тонкой коже, и неимоверно холодно до инея на кончиках пальцев. Это идеальная, но от этого не менее ужасающая тюрьма... Она была бы идеальной, если бы не несколько "но". Во-первых, что самое логичное, старый дон, видимо, практиковался на мне... Полагаю, чтобы сотворить нечто похожее с кем-то другим. Не могу позволить этому случиться! А, во-вторых, никто не мог подумать, что в теле маленькой девочки окажется две полноценные души, никак не конфликтующие между собой. Это точно стало бы неожиданностью для всех. Если бы кто-то узнал. Никто не учёл ещё одну неизвестную переменную, что привело к неправильному решению. Я же такой шанс не упущу! Вцеплюсь в него и зубами, и ногтями, но не дам никому сделать меня своей марионеткой!       Во льду была трещина. Немаленькая такая. Совершая над собой неимоверные усилия, мне удалось поднять руку, на кончиках пальцев заклубилось знакомое тепло, приносящее с собой спокойствие и гармонию. Ладонью, объятой пламенем Неба, я ухватилась за край щели и пустила как можно больше пламени в руку. Я желала жить всем сердцем. Эта неизвестная сила вторила моим желаниям и с ещё большей силой разгоралась внутри меня, гоняя по телу свои живительные потоки. Огонь стал мною, а я стала Огнём. Странный лёд нехотя поддавался моему пламени, постепенно истончаясь, а после и исчезая вовсе. Единственным напоминанием о случившемся служили вечный холод и пустота в груди, болезненные шрамы, навечно оставшиеся на моей душе, и отсутствие маленького лучика света в этом тёмном месте - моей драгоценной Тсуны... Вдруг тепло разлилось в моей груди... Такое трепетное и родное... Тсуна... Малышка, ты не оставила меня... Мы стали единым целым! Спасибо!       Теперь всё точно будет хорошо...