Эксклюзив

Ицки показалось, что кто-то произнес его имя, но он не придал этому значения. Окна столовой выходили на озеро, ночью стукнул мороз, деревья заволокло изморозью, и ветки сосен напоминали помпоны сахарной ваты. Он приехал в Инаваширо вчера после обеда, продрых шестнадцать часов и сейчас медленно просыпался в компании живописного пейзажа и омлета с грибами. Гостевой дом — всего на восемь комнат — принадлежал другу детства отца. Ицки смогли выделить номер на неделю за обещание обновить сайт и придумать текст для буклетов. Бандай-сан — величественная и снежная — принимала в гости лыжников и сноубордистов, паудер успевали прикончить еще до того, как бабуля Ясабуро взбивала яйца с молоком. Ицки катал преотвратно и планировал всю неделю наблюдать за Бандай-сан исключительно в окно. — Каким идиотом надо быть, чтобы в сезон ехать на горнолыжный курорт и не кататься? — раздалось из-за спины. Ицки вздрогнул и поперхнулся омлетом. — Привет. Мэй похлопал его по спине и улыбнулся. Ицки откашлялся. — Мной. Доброе утро... Мэй не стал спрашивать, можно ли ему присесть, подвинул стул и опустился на него, лелея в руках картонный стаканчик чая. — Политика конфиденциальности тут строго осуждается. Мне уже все про тебя рассказали. — Что рассказали? — спросил Ицки, еще не до конца веря в происходящее. — О! Вы играете в бейсбол? — Мэй спародировал Мину-чан с ресепшн. — Тут отдыхает один мальчик. Ну, знаете, его зовут Ицки, наши папы жили в соседних домах еще в Сёва. И, кажется, он тоже играет в бейсбол или пишет про бейсбол. Да вы точно знакомы! Он тоже из Западного Токио! Ицки рассмеялся, а Мэй вдруг замолчал. — Нет, это совершенно несмешно, — он шумно хлебнул чай и поморщился. — Я за пять минут узнал о тебе больше, чем за четыре года после выпуска. — Тебе не нужно было все это время интересоваться мной. Мэй отсалютовал стаканчиком. — Мне и сейчас не нужно. Пусть на секунду, но Ицки стало обидно, а потом разум успокоил бессознательное. Первый год он дулся и переживал, а потом понял: игра в одной команде не делает людей друзьями на всю оставшуюся жизнь. Как бы хорошо им ни игралось, как бы они ни понимали друг друга. Старшая школа заканчивается. Раз, и вы стоите на церемонии, слушая речи о своем светлом будущем, а потом покидаете ворота и становитесь друг другу никем. И в этом нет ничего плохого. Это нормально. — Так что насчет горнолыжки? Совсем нет? — Совсем, — кивнул Ицки. — Я не умею. Мэй задержал на нем взгляд, поставил стаканчик на стол, сложил подбородок на ладони и уставился в окно. Ицки посмотрел тоже. В тишине они разделили снежный пейзаж на двоих. А потом Мэй сказал: — Ну, если вдруг тебе будет интересен местный глинтвейн, я вернусь со склона к шести. Он встал из-за стола, достал из кармана ключ карту и, вертя ее между пальцев, направился к лестнице. Полдня Ицки провел в изучении потолка и мыслях о работе. Год минул с тех пор, как он окончил универ и заключил долгосрочный контракт с небольшим спортивным изданием. Год Ицки пытался написать что-нибудь неординарное и каждый раз заканчивал с тяжелой рукой главреда на плече и фразой: «Парень, тут срочный заказ, вся надежда на тебя, а по поводу этого позже поговорим». Позже были еще заказы, стандартные интервью, заметки и отчеты со строгим лимитом слов. Его друг Огава говорил: — Любая профессия кажется романтичной, пока ты не начинаешь заниматься ей всерьез. Ицки год делал самую неромантичную работу и полгода сливал свои очерки и корреспонденции на свободные сайты, где они каждый раз оказывались никому не нужны. Сломался, когда очередной аноним обозвал Ицки диванным критиком, который далек от спорта, как японские школьницы от политики. — Слишком рано для кризиса, — сказал Огава, когда Ицки вымещал злобу на спортивной сумке, пытаясь запихнуть туда запасной пуховик. — Люди делают отлично, а потом долго делают средне, и вот когда средне затягивается и переходит в плохо — это кризис. У тебя не может быть кризиса, потому что ты еще не делал отлично. Ицки перестал обзывать свое состояние кризисом, но поездку не отменил. Для поисков «отлично» ему нужны были свежий воздух и здоровый многочасовой сон. С получением отпуска проблем не возникло — любой в издательстве мог клепать заметки и отчеты, размером с объявления о стрижке собак. Ицки заварил кофе и перебрался с кровати за письменный стол, чтобы наконец сделать что-нибудь полезное, но, как обычно это бывает с «пару минут ничего не решат», вбил в поиске имя Мэя. Конечно, он был в курсе, что того в начале осени перекупили Ласточки, он лично обозревал все переходы сезона: накопал тонну материала, который благополучно впихнули в цветную инфографику на разворот. Ицки знал о Мэе, потому что профессия обязывала, а не потому что судьба бывшего питчера не давала ему спать ночами. Знал ровно столько, сколько требовалось, а если требовалось больше — Гугл и Яху были ему в помощь. Удивительно, какие метаморфозы испытала журналистика с появлением интернета. Любой фанат, ежедневно мониторящий инстаграм и твиттер какой-нибудь знаменитости, мог утереть нос самому опытному обозревателю. Пролистав новости и изучив профиль в фейсбук, Ицки испугался, что сейчас увлечется без меры. Нужно было на воздух. Он быстро захлопнул крышку ноутбука, влез в свитер, пуховик, намотал шарф, повозился с высокими ботинками и вышел из номера уже порядком успокоившись. Было бы прозаично столкнуться с Мэем в дверях, но они встретились у калитки. Белая с красным куртка была расстегнута, на шее болталась маска — пестрая, как бензиновое пятно. Мэй опер чехол с лыжами о забор и открыл калитку. — Решил прогуляться, Ицки? — Да, — Ицки залип на ярком обмундировании и чуть не пропустил вопрос. — Да, захотелось проветрить мозги. — Вдохновение любит свежий воздух. Ицки поймал свое отражение в маске и поправил шапку. Выходит, Мэю разболтали и цель его приезда. Ицки вовсе не скрывался, но и посвящение в его планы всех подряд ему не нравилось. — Ты говорил, что вернешься к шести? — вспомнил он. — Переоценил свое состояние после долгой дороги, — Мэй подернул плечами, все еще преграждая Ицки путь. — Значит, ты спортивный журналист? — Точно. Мэй стянул шапку с помпоном и поправил волосы. — Раз так, раз уж случай свел нас, обещаю подумать над интервью-сенсацией по старой дружбе. Ицки тихо рассмеялся, манерность Мэя почему-то не раздражала. — Если глинтвейн еще в силе, я придумаю пару вопросов. Он махнул рукой, приглашая Мэя войти, и тот, подхватив лыжи, скользнул в калитку. Обернулся через пару шагов. — Готовь больше. Глинтвейн тут готовят классно. Ах, я же говорил. Уже на спуске к озеру Ицки поймал себя на том, что не может перестать думать о Мэе. Тот был слишком ярким, наглым, самодовольным, слишком Мэем, тогда и сейчас. Да, раздражал, да, порой бесил так, что чесались кулаки и замирало дыхание. К Мэю нельзя было оставаться безразличным, и от него было трудно отвести взгляд. Встречал ли Ицки других таких людей — похоже, что никогда в жизни. У озера гуляли люди, негромко играла музыка из киосков с кофе на вынос. Утки и лебеди стайками дрейфовали у берегов, выпрашивая еду. Ицки пошарил по карманам и обнаружил, что забыл бумажник. Ничего, покормит в следующий раз. Морозный воздух защекотал нёбо, когда он вдохнул слишком глубоко. Щеки щипало, мерзли руки без забытых вместе с бумажником перчаток. В школе Ицки думал, что влюблен. Потом решил, что перепутал это чувство с восхищением. А после выпуска и вовсе забыл, каково оно. Смотреть на Мэя по тв или с трибун было совсем не то, что общаться с ним лицом к лицу. Восхищало, но по-другому, и отпускало быстро. Ицки гулял у озера больше часа, постепенно избавляясь от мыслей в голове и ощущая себя частью пейзажа. В какой-то момент его отключило совсем, он пошевелил окоченевшими пальцами на руках и как проснулся. Это было то, чего он хотел, то, как он себе представлял. Ицки вернулся в комнату и, не раздеваясь, бросился к ноутбуку. В груди свернулось тепло, сейчас озарение снизойдет и он в забытье будет стучать по клавиатуре до рассвета. Но через пять минут лист еще был чист и через двадцать пять, час, полтора. Когда будильник напомнил ему, что уже шесть, Ицки вздохнул, глядя в непорочную белизну текстового редактора и сбежал от нее в душ. Мэй стоял у электрического камина с женщиной неопределенного возраста. На подоле ее кимоно цвета морской волны распускались нежно-розовые орхидеи. Женщина что-то рассказывала, смеялась и цедила тот самый глинтвейн. Ицки облокотился на косяк, медлил. Мэй поправил выпавшую из прически прядь, взял с крышки камина свою кружку и, обнаружив Ицки, отсалютовал ему. Женщина продолжала говорить, но взгляд Мэя уже лип к Ицки, и от этого по спине ползли мурашки. Ицки не решался сдвинуться с места, хотя понимал, что выглядит как дурак. Рот Мэя дернулся в недоулыбке, и он замахал рукой: — Эй, Ицки! Женщина запнулась и теперь тоже смотрела, оценивая каждый его шаг. — Познакомься, Ицки, это госпожа Хаттори, — Мэй даже не глянул в ее сторону. — У нее своя питейная недалеко отсюда. Ицки изобразил практически прямой угол, изучая носки своих потертых кроссовок перед двумя парами блестящих кожаных ботинок. Хаттори-сан тихонько рассмеялась. — Ицки спортивный журналист в поисках вдохновения. И мы с ним играли в одной команде в старшей школе. Ицки распрямился, вглядываясь в лицо Хаттори, — он не дал бы ей тридцати, если бы не тонкая паутина морщин в уголках глаз и тот факт, что она хозяйка заведения. — Мэй рассказывал про бейсбол, и мне самой захотелось снова в школу, побросать с девчонками мяч, — она легко махнула ладонью, изображая подачу, в тусклом свете блеснуло крупное обручальное кольцо. — Расскажите и вы что-нибудь, прошу! Щеки Хаттори-сан чуть покраснели от вина, а взгляд блуждал где-то в области груди Мэя. Под тонкой черной водолазкой даже Огава с его минус миллионами мог рассмотреть все. Ицки смутился, почувствовал себя лишним, и Мэй, будто уловив его настроение, сказал: — Ицки у нас скромник. Может, тогда сходишь и принесешь нам еще по стаканчику? — А может, принесешь сам? — ответил он зло. Старшая школа давно осталась позади. С чего Мэй решил, что может гонять его? Хаттори-сан прищурилась и глянула на Ицки с любопытством. — Я — обозреватель, — начал Ицки, когда Мэй, чему-то улыбаясь, покинул их. — Но, знаете, думаю в век Интернета, короткие сводки о результатах матчей, теряют смысл. Кто хочет — включит трансляцию, а заметку со счетом и фамилиями выделившихся игроков запостит любой дурак. Поместить в триста слов свой уникальный взгляд трудно, но на более крупные проекты мне не дают зеленый свет. Хаттори-сан постучала пальцами по камину, царапнула ярко-красным ногтем дерево. Наверное, ей не интересно, решил Ицки — пауза затягивалась, — но вдруг она заговорила: — Я далека от спорта и журналистики, Ицки-кун, но понимаю, когда потенциал и амбиции человека загоняют в лимит триста слов. Ицки поднял взгляд от ее рук к лицу. Хаттори-сан хмурилась, невольно выдавая свой истинный возраст. — Простите, я не хотел жаловаться. — Все в порядке. Знаешь, мой отец, прежде чем передать мне управление изакаей, заставлял пахать в кафе-мороженом официанткой. Тогда, — она усмехнулась, — я думала, что он несправедлив. По стандартам заведения я могла говорить только «доброе время суток», «рады вас видеть», «какой вкус предпочитаете?», «добавки?», «всего хорошего!» Мне нельзя было даже поинтересоваться у постоянных гостей об их делах и здоровье, покривляться детям, пофлиртовать с симпатичным парнем. — Этот опыт помог вам? — спросил Ицки, краем глаза, заметив, что Мэй возвращается с двумя кружками в руках. — Я стала более дисциплинированной. Научилась не позволять себе лишнего. Вседозволенность и творческий полет в работе — не одно и то же. — Хотите сказать, что строгие стандарты и «всех под одну гребенку» не убивают индивидуальность? — Хочу сказать, что подобная практика не дает уйти индивидуальности вразнос. Подошедший Мэй протянул Ицки кружку и встал рядом, задев его плечом. — О чем болтали? — Секрет, — сказала Хаттори-сан и подмигнула. Ицки сделал глоток, глинтвейн согрел горло и пролился в желудок приятным теплом. Еще какое-то время они втроем говорили о работе друг друга, пока Хаттори-сан не собралась домой. Они попрощались, и Мэй предложил переместиться на диван в углу зала. Рядом в камине искусственный огонь облизывал искусственные дрова. — Ты ей понравился, — сказал Мэй, поправляя подушку под поясницей. — Ты больше. Мэй фыркнул. — Конечно, это же я. Так ты написал вопросы? По-правде, Ицки ничего не придумал, а интервьюировать без подготовки было сродни нырянию в глубину без обучения и экипировки. Не столько опасно, сколько бессмысленно. — В другой раз, — ответил он. Мэй скривил губы. — Кто сказал, что я соглашусь на другой раз? — Я буду надеяться. — Ладно, — Мэй стянул ботинки за задники и подобрал ноги под себя. — Как насчет пары вопросов не для прессы? Ты давно не играешь, так? Ицки удивился: — Так ты будешь задавать вопросы? Хитрый взгляд Мэя зацепился за него и не хотел отпускать. Глинтвейн грел изнутри, под свитером начинала мокнуть поясница. — Ты вроде играл в университетской лиге. Ицки крепче сцепил пальцы на кружке. Так Мэй интересовался им или случайно услышал от кого-то? — Я решил, что писать у меня выходит лучше, чем играть. Ну, знаешь, встретил свой потолок, набил шишку, пытаясь его пробить, и ушел. — Не жалеешь? — Нет. Мэй притих, высматривая что-то на дне своей кружки. У него, наверное, голова была крепче любых потолков. Бог бейсбола Нарумия Мэй — безгранично талантливый и сильный. — А у тебя бейсбол навсегда? — Ага, — кивнул Мэй. — Журналисты часто спрашивают, почему люди выбирают тот или иной вид спорта, никогда не спрашивай этого, Ицки, — нет вопроса тупей. — Почему именно бейсбол? Мэй закатил глаза и убрал кружку на журнальный столик. Повернулся к Ицки, уткнувшись ногами в смешных полосатых носках ему в бедро, и передразнил: — Почему бейсбол? Почему спортивная журналистика? — он выдохнул. — Потому что некоторые вещи нам предначертаны, я так думаю. Людей в зале становилось все меньше, последняя кастрюлька глинтвейна стыла, и Мэй предложил ее допить. Ицки уже порядком захмелел и расслабленно плавал в их угасающем разговоре. Их прервала Мина-чан, заглянувшая в зал. — О, тут еще кто-то есть. Ицки заторопился, отдал Мине-чан две пустые кружки. — Извините! Вы свели нас со старым знакомым, и мы увлеклись. Мина-чан засмеялась. — Всегда рада быть виновницей в таких делах. И, пожелав им спокойной ночи, ушла. — Хорошо покатать завтра, — сказал Ицки, когда они уже поднимались по лестнице. Мэй ответил: — Спасибо. Быстро миновал последние ступени и исчез за дверью. Лежа в кровати, Ицки раз за разом возвращался к разговору с Мэем, к воспоминаниям о старшей школе и тому, что он знал о нем нынешнем, собирал в голове паззл из известных данных, сужая их до размера инфографики десять на десять — профдеформация, чтоб ее. В Инаширо Ицки казалось, что он понимает Мэя очень хорошо. Но изменился ли он кардинально? Сон не шел, он снял телефон с зарядки и обнаружил в закладках инстаграм Мэя. Тот оказался открытым, он публиковал посты пару раз в день. На последних фото была ночная дорога из окна машины, ветки сосен — сахарная вата, селфи в «бензиновых» очках и раскатанный снежный спуск, искуственный огонь в камине. Места Мэй не указывал, только писал короткие сообщения и добавлял к ним смайлы. Ицки понял, что влип, как обычно влипал в любую работу, за которую брался. Только вот Мэй был не работой. Он был кусочком прошлого Ицки, которое вдруг свалилось ему на голову как снег. Интерес — живой, горячий — клубился под ребрами, пальцы постукивали по экрану мобильника, вторя заевшей песне в голове. Может, и правда стоит взять у Мэя интервью? Да, это не то, что Ицки собирался написать. Но слова Хаттори-сан о пользе стандартов имели смысл. Необязательно изобретать велосипед и давать карт-бланш своим порывам, можно соблюдать баланс и делать отлично и неординарно привычные вещи. Он открыл заметки, начал составлять список вопросов и провалился в сон где-то в процессе. *** На завтрак Мэй не явился — видимо, умчался с утра пораньше покорять Бандай-сан. Ицки выпил кофе, отказался от добавки блинчиков и с пониманием, что делает какую-то глупость, спросил у Мины-чан, когда отходит автобус к подножью. Встретить Мэя среди море катальщиков Ицки и не надеялся. Но шансы же не равнялись нулю. Он устроился в кофейне, откуда открывался вид на подъемник, и несколько часов провожал и встречал взглядом фигуры в пестрых костюмах. Солнце плясало на снегу, облизывало лучами блестящие шлемы, маски, покачиваясь от ветра, ползли по канатам застекленные кабинки. За соседним столиком компания завела бурный спор, что лучше: сноуборд или лыжи. Из подслушивания чужой беседы его вырвал мелькнувший у подъемника бело-красный костюм. Это вполне мог оказаться не Мэй, но Ицки жадно прилип к окну, а потом выскочил наружу. Над головой осуждающе прозвенели колокольчики. Ицки ускорился, проталкиваясь сквозь толпу к обзорной площадке. Сердце стучало быстро и сильно, словно говорило «так-так-так, Ицки, так-так-так, и куда нас несет». Человек в красно-белом костюме вилял по трассе, обгоняя других, и оставлял за собой облака снега. Ицки не дышал, с волнением наблюдая, как тот поворачивается вокруг своей оси. Он не особо лихачил, но было видно, катание дается ему хорошо. Движения сбалансированы, выверены, ничего лишнего, красивое уверенное скольжение. Ицки подумал с тоской и легкой завистью, что существует вот такие, как Мэй, которые все делают отлично. — Ицки, что ты забыл на склоне? Мэй стянул маску с лица и оставил ее болтаться на шее. — Просто решил прогуляться. Мэй повел бровью. — Сюда не гуляют просто. Ты же не хочешь сказать, что преследуешь меня? Ицки растерялся, а Мэй так и не дождавшись ответа, махнул рукой в сторону кафе. — Мне нужен горячий шоколад, и сэндвич, и твоя сталкерская компания. Быстро расправившись с завтраком, Мэй развалился в кресле. — Твой костюм, — начал Ицки осторожно. — Напоминает нашу форму. — Поэтому я его и купил. — Скучаешь по команде? Скучал бы, может, изъявил желание пообщаться за четыре года. Хотя, кто знает, вдруг с Ширакавой или Карлосом он дружил, просто с Ицки не вышло. — Ну, — Мэй пожевал губу. — Не скажу, будто бейсбол школьный лучше, чем игра в про. Но это такой период, в который я стал собой. Иногда я думаю, что мало изменился после Инаширо. — Ты вырос. — Снаружи да, в плане игры, знаний, — Мэй замолчал, дожидаясь, пока официантка соберет грязную посуду со стола. — Но в те годы сформировались мои интересы, мировоззрение, отношение к людям, к разным вещам, бейсболу. А остальное наросло, прилипло постепенно на готовый каркас. Ицки задумался, а сложился ли его каркас еще в Инаширо, но решил, что тот не достроен до сих пор. Может, поэтому он никак не мог найти свое "отлично". Потому что не понимал, какое оно — «свое». Он не заметил, как Мэй наклонился к нему и легко щелкнул по лбу. — Отвечай, когда с тобой разговаривают. — Прости. — Хочу покататься еще, я пойду. Может, со мной? Ицки помахал руками. — Не хочу порочить госпожу Бандай своим непрофессионализмом. — Не хочешь свернуть шею ты, вот что. Мэй поднялся со стула, натянул куртку, шапку. — Мы увидимся вечером? — Посмотрим, ты какой-то подозрительный, — ответил он и, подхватив лыжи, удалился. Ицки остался наедине со своими подозрительными мыслями, а потом вернулся в отель и впервые заполнил белизну листа черными буквами. Ответом Мэя на вопрос про цвет костюма. Вечером Ицки Мэя не встретил, хотя понимал, что хотел. Слонялся по коридорам, сидел в холле с журналом, заходил в столовую трижды пить чай. Тот постучался к нему в номер, когда Ицки уже задремывал. Он почему-то сразу подумал: это Мэй. Еще до того, как увидел лицо за приоткрытой дверью. Мэй не спросил разрешения войти, просто посмотрел, а Ицки уже шагнул в сторону. — Чем занимаешься? — Спать ложусь. Мэй огляделся, остановился у стола и заглянул в открытый ноутбук. — Ага, — его лицо расплылось в улыбке. — Пишешь тут обо мне, значит. Ицки почувствовал, что краснеет. Подошел, захлопнул крышку, сказал: — Неприлично совать нос в чужие вещи. Мэй сел на стул и закинул ногу на ногу. В скромной обстановке номера он был ярким пятном. Картинкой, вырезанной из журнала и прилепленной в школьную тетрадь. Его белые волосы, красный пушистый свитер, выразительное лицо — все вдруг показалось слишком вызывающим и невыносимым. — Я уеду завтра в ночь. Если хочешь взять интервью — поторопись. — Но не сейчас же. — А что? — Ну, ничего, — возмутился Ицки. — Я так-то собирался спать. — А мне показалось, ты хотел провести со мной время. Мэй откинулся на стуле и скрестил руки на груди. Не знай Ицки его хорошо, решил бы, что тот издевается. Но Мэй нервничал. — Слушай, — он прошел и сел на край кровати. — Мы же последний раз виделись на выпускной церемонии. Не то чтобы я грезил нашей крепкой дружбой за воротами старшей школы, но вот так разбежаться было обидно. Мэй хохотнул. — Подожди, подожди, это даже забавно. Мне предъявляет человек, который сам ни разу не позвонил и не написал. Ицки, кто из нас плохой? Ицки замолчал, прошло минут пять, секундная стрелка на старых настенных часах щелкала и щелкала. Никто не плохой, думал он, а на душе было так паршиво. Потому что никто никого не кинул, но никто никому не позвонил и не написал. — Извини. — Ой, вот не надо, — Мэй смешно сморщил нос. — Это нормально, люди заканчивают школу, и даже те, кто был довольно близок, становятся друг другу никем. Он говорил его словами. — Да и мы не дружили, просто играли вместе. — Именно! — он ткнул в Ицки указательным пальцем. — Так что не надо тут разыгрывать из себя брошенку. — Но я рад, что мы здесь встретились. — Я тоже, — Мэй встал со стула и подошел к окну, наверное, залюбовался ночной Бандай-сан. В отсветах уличного фонаря его лицо было совсем белым. — Хотя ощущения странные, вроде ты должен быть чужим, но ты такой же понятный. — Ты тоже. — Веришь в судьбу, Ицки? — Э-э, не знаю, скорее да. — Раз уж мы тут столкнулись, то должны что-то вынести из этой встречи, хотя мне особо нечего выносить. И я ломаю голову второй день, зачем. Зачем судьба свела меня с Ицки сейчас? — он обернулся через плечо и улыбнулся. — У тебя есть идеи? — Нет, — покачал головой Ицки. — Но если предложение интервью еще в силе, я бы попробовал, завтра. Мэй кивнул. — Тогда до завтра. Спокойной ночи, Ицки. *** Ночь Ицки спал как убитый, хотя когда ложился, казалось, мысли о Мэе и судьбе не дадут ему глаз сомкнуть. Но вырубился почти мгновенно и проснулся только к одиннадцати. Завтрак уже убрали, но Мина-чан сбегала на кухню и принесла блинчики, укрытые пленкой. Ицки набрал кипятка из бойлера, бросил в него чайный пакетик и сел к окну. Достал блокнот с ручкой и начал одной рукой набрасывать вопросы. Когда принялись накрывать к обеду, список был уже внушительным, но Ицки не нравился ни один. Такое спрашивают всегда и у всех, только в разных формулировках. Мэй был особенным и заслуживал особенных вопросов, но дурак Ицки не мог их придумать. Он поднялся в номер, принял душ, переоделся в чистую одежду и завалился на кровать с ноутбуком. Ответил на рабочие е-мейлы, принялся за статьи для сайта гостевого дома, писал на автомате, но вроде выходило неплохо. Он все ждал, когда в дверь постучат, время тянулось медленно. Уже и обед подходил к концу, и Ицки заставил себя спуститься, чтобы не причинять Мине-чан лишнего беспокойства. Мэй сидел за его столиком у окна и хлебал суп. Он будто почувствовал, когда Ицки вошел, поднял взгляд и кивнул, похлопал ладонью по столу, приглашая присоединиться. — Готов? — спросил он. — Нет, но уже не подготовлюсь, придется работать с тем, что есть. Мэй пожал плечами. — Ладно, у меня нет супер-завышенных ожиданий. Ицки было обидно слышать такое, но спорить он не стал. Они доели, потом Мэй куда-то сходил, а вернулся с большим термосом и двумя жестяными кружками. — Под глинтвейн лучше пойдет. Видимо, пока они обедали, комнату прибирали. На полу еще остались мокрые разводы, а в туалете пахло моющими средствами и освежителем. Ицки сел к столу, разлил глинтвейн из термоса, Мэй походил туда-сюда и в итоге опустился в кресло у окна, поставив кружку на подлокотник. — Я включу диктофон, ты не против? — Валяй. — Ну, кхм, — он прочистил горло и разгладил страничку в блокноте. — Начнем? Когда ты последний раз выходил на поле? — Неделю назад, это был товарищеский матч с Тиграми, мы победили восемь — два. — Хорошая была игра? — Не-е, — протянул Мэй. — Скучная. Вообще не люблю товарищеские матчи. Они ненастоящие. Это как делать вид, что пьешь чай из игрушечной посуды. Он отсалютовал Ицки кружкой. — Но это возможность ближе познакомиться с соперниками. — Ну, это да. — Хорошо знаешь своих соперников? — Конечно, — Мэй поерзал в кресле, устраиваясь поудобнее. — Иногда бывает полезно знать не только типы их подач, но и особенности личной жизни, например. — Дружишь с соперниками? — Ицки напрягся в ожидании ответа, и Мэй это явно заметил, растянул губы в улыбке, сказал: — Да так и говори: с кем ты дружишь из старой команды и почему не со мной. — Мэй! Мэй прицокнул, закатил глаза. — Я общаюсь с Масой-саном и с Казуей из Сейдо. С Масой мы скорее дружим, а с Казуей просто общаемся. Потому что только слепоглухонемой мог бы вынести дружбу с таким, как он. Ицки немного успокоился, не услышав других имен. Да, да, мелочно и эгоистично с его стороны было так думать. — А есть у тебя не бейсбольные друзья? — Нет, у меня только бейсбольные друзья, только бейсбол и больше ничего в жизни, кроме бейсбола. Что за тупые вопросы, Ицки, спортсмены не живут в вакууме! Конечно, у меня есть. Они. Друзья. Прозвучало как-то неуверенно, но Ицки не стал давить. — Тогда чем занимаешься помимо бейсбола? Мэй опять скорчил недовольную мину. — Катаюсь на лыжах, пью глинтвейн, даю интервью бывшим сокомандникам. — Ясно. — Да живу я, Ицки, ну как все. В кино хожу, в караоке, готовлю себе еду, езжу к семье на праздники, книжки читаю. Ицки ожидал чего-то более выдающегося, но ответ Мэя ему понравился. Тот будто спустился на пару ступенек вниз со своего божественного пьедестала и стал ближе к людям. — А как часто тренируешься? — Пять на два, выходные плавающие, не считая чемпионатов и спортивных лагерей. Раз в три месяца отпускают на неделю. Отпуск тоже есть. Тебе, может, мой график скинуть? Серьезно, так будет понятнее. Ицки отрезал: — Не надо. Мэй хмыкнул. — А нормальные вопросы будут? — Мы разогреваемся и устанавливаем контакт. — Ой, Ицки, — он расхохотался. — Мы с тобой все что можно установили уже сколько лет назад. Давай уже к этим. Что нравится в бейсболе? Что самое тяжелое в бейсболе? Самые запоминающиеся соревнования? Ицки чувствовал, что закипает. Он видел, как Мэй мог быть взрослым и приятным собеседником, а сейчас вдруг включал свой самый противный режим. Никакого понимания, эмпатия на уровне зубочистки. — Это обычные вопросы. Или хочешь пошлостей и безвкусицы вроде «Если Голливуд снимет про вас фильм, кто сыграет главную роль»? — Арми Хаммер, — спокойно ответил Мэй. — А? — Арми Хаммер. Ицки понадобилась минута, чтобы загуглить в телефоне фотки. Мэй молча ждал, разглядывая пейзаж за окном. Было похоже, что он позирует для картины, Ицки подавил желание запечатлеть его профиль на камеру. Покашлял, вернулся к теме. — Не особо похож. — Он красивый и хорошо играет. — Ясно. — Удиви меня. Ицки захлопнул ежедневник, допил залпом глинтвейн и налил еще. Он смирился: нормального интервью уже не выйдет, но так просто Мэя отпускать не хотелось. — Если бы вы были салатом, какую заправку предпочли? — Ага! — обрадовался Мэй. — Вот такого я еще не слышал. Можешь, когда захочешь. Йогурт. Хотя у русских есть такая штука, которую они зовут сметаной, вот это совсем хорошо. — Что еще за русская сметана? — У нас рядом с тренировочным центром студенты-международники разбили кафе. — Мэй поднялся, долил себе глинтвейна тоже, но в кресло не вернулся, сел рядом с Ицки за стол. — Там, короче, красный суп, булочки с картошкой и мясом внутри и еще всякое странное. Но сметана — супер. Обязательно попробуй, если будет возможность. — Обязательно, — пообещал Ицки. — Слушай, а помнишь мы говорили про потолок. Правда думаешь, что у тебя его нет? Мэй выставил вперед ладонь. — Отклонено! — Чего? — не понял Ицки. — Я отклоняю этот вопрос, как тупой и скучный. Плюс он совершенно не в тему, после сметаны вдруг потолок. Ицки вздохнул. — Так ты можешь все отклонить. — Но не буду. Вопрос про салат был клевый. А про потолок — нет. Потому что на самом деле потолков нет. Зато некоторые умники создают потолки из своих целей. Понял? Ицки задумался: — Типа ставишь цель, достигаешь или нет, и независимо от этого не можешь идти дальше? — Ага, — Мэй качнул ногой и прошелся пяткой Ицки по щиколотке. От прикосновения аж волосы дыбом встали. — Или потом создаешь следующий потолок. По-настоящему сильный тот, у кого потолков нет. — И цели, выходит, не нужны? — удивился Ицки, сдвигаясь на стуле в сторону. Не хотелось бы столкнуться с Мэем снова. — Нужны, но не надо ими себя ограничивать. Ицки замолчал, прокручивая слова Мэя снова и снова. А ведь он очень интересно мыслил. — Ладно, что насчет карьеры тренера в будущем? Мэй склонил голову к плечу и потер переносицу. — А ты видишь меня тренером? — Совсем нет, — стоило подумать и в голове всплывали жуткие сюрреалистические картинки. Хотя, конечно, тренера бывали разные. Тот же Тодороки из Якуши. Ицки писал про них, когда Тодороки-младшему предложили самый дорогой контракт года. — Твои вопросы скатились, я начинаю хотеть спать. — Ладно. Дай мне паузу, я исправлюсь. Ицки выдохнул. Попил немного, глинтвейн остывал, видимо, термос был бракованный, стоило поспешить, а то будет холодным и невкусным. Он поделился этим с Мэем, и тот воскликнул: — Быстрее доливай! Осушив еще кружку, Ицки понял, что захмелел. Резко и прилично, лицо Мэя вдруг показалось слишком смазливым, как у девчонки. — Вот скажи, — он собрался, сфокусировшись на горлышке термоса. — Мне. А какие вопросы надо задавать? — Такие, ответы на которые тебе правда интересны, — Мэй пальцем собрал с горлышка термоса испарину. — А если они интересны мне, но не интересны другим? — Нет-нет, Ицки. Они обязательно будут интересны и другим тоже, если интересны самому интервьюеру. Попробуй. Ицки честно выдал: — У тебя есть девушка? — Класс, — Мэй показал большой палец. — Так держать, друг мой Ицки! Нет, девушки у меня нет. — Не хочу отбирать хлеб у желтой прессы. Я спортивный журналист. — Да ладно тебе, эксклюзив, — усмехнулся Мэй, протянул руку и вдруг потрогал Ицки за висок. Потом словно сам этого смутился и отдернул ладонь, сунув ее между бедер. — Мэй, — выдавил Ицки. — А ты влюблялся? — Да. — А как ты понимал, что это именно оно? Мэй нахмурился. — А ты вот как это понимаешь? — Я не понимаю, поэтому и спрашиваю. — То есть? — удивился Мэй, опрокидывая в себя остатки глинтвейна, будто там было что-то покрепче. — То есть ты не знаешь влюблялся или нет, потому что не понимаешь, как это? — Ну, — Ицки решил быть честным. — Можно же перепутать влюбленность с привязанностью, дружбой, уважением, восхищением. — Если ты совсем дурак, да, — жестко ответил Мэй. Ицки вздохнул, наверное, излишне драматично. Его немного качало, пора было заканчивать. — Ладно, последний. — Весь внимание. — Пообещай, что не отклонишь. — Обещаю. — Что ты думаешь о нашей игре в старшей школе? Мэй не торопился с ответом, но Ицки готов был подождать. Правда, все равно нервничал. Скорее всего, Мэй не думал ничего плохого, они ладили и понимали друг друга. Да, сперва было трудно, но тем интереснее. Они были крутой командой. Сияющий король Нарумия Мэй и надежный хороший парень Ицки. Жаль, что дальше выпуска ничего не получилось, но не было и дня, о котором бы стоило жалеть. Мэй сел на стуле ровно, посмотрел Ицки в глаза, потом встал, приблизился, наклонился, сказал: — Мне всегда хотелось сделать вот так, — быстро поцеловал в губы, добавил: — Это мой ответ. И ушел. Вечером Мэй уехал, не попрощавшись. А Ицки закрылся в номере и не выходил из него до обеда следующего дня. Он перематывал диктофон на последний вопрос раз сто, потом взял себя в руки, перемотал на самое начало и начал записывать. За оставшиеся дни он доделал все обещанное для гостевого дома, пару раз съездил на склон и в каком-то странном порыве сделал несколько коротких блицов среди катальщиков. Вопрос про салат почему-то очень нравился всем. Покормил уток у озера, сходил в изакаю Хаттори-сан и поел там очень вкусных маринованных овощей. Поучаствовал в местном турнире по сеги, продув всем, включая десятилетнего племянника Мины-чан. Еще дважды попил фирменный глинтвейн у искусственного камина и, когда пришло время уезжать, очень обрадовался. *** В Токио было бесснежно, но тоже холодно. В редакции на каждом углу стояло по масляному обогревателю, о которые все, кто дотягивался, грели руки и ноги. Ицки увидел, как главред заходит к себе в кабинет, потянул ворот свитера, будто от этого стало бы легче дышать, и направился следом. — Вот, — сказал он, выкладывая статью на стол. Главред потыкал бумаги ручкой, как тыкают дохлую мышь, чтобы убедиться точно ли она сдохла. — Это что? — Я хочу полноценную публикацию. — Что там? Ицки резко выдохнул. — Извините, но вы же умеете читать. Он не знал, как выглядит сейчас, но главред посмотрел на него с опаской, взял листы в руки, встряхнул. Через полминуты он хмыкнул и предложил Ицки присесть. Через две сказал, что тот может налить себе чаю, если хочет, но тот отказался. Ближе к концу главред рассмеялся, потер переносицу и сказал: — Я прочитаю еще раз, ты не против? Ицки терпеливо ждал, сложив руки на коленях. — Я беру это в печать. — Что? Главред снял очки и улыбнулся. — Пришли мне электронный вариант для редактуры. Несмотря на холод в кабинете, Ицки вдруг стало очень жарко. *** Ицки сидел за своим столом и любовно гладил страничку с заголовком: «Худшие вопросы спортсменам или как не надо брать интервью ни у кого». Телефон зазвенел, Инуока с ресепшн проворковала: — Ицки-сан, внешний звонок, просят вас, но отказываются представляться. Ицки не успел ничего сказать, а Инуока уже соединила. — Вот скажи мне, друг мой Ицки, разве не надо согласовывать свою писанину с интервьюируемым? Подсудное дело, между прочим. — Мэй? — Ицки качнулся и чуть не упал со стула. — Напугался? Не бойся, судиться с тобой я не буду. Если только ты не начнешь нудеть и оправдываться, что я аноним, и никакое это не интервью, и ты просто вдохновился нашей теплой беседой. Ицки огляделся по сторонам: полный офис народу, еще и разговоры записываются, пробурчал: — Мы можем обсуждать это не по рабочему? — Да, если ты дашь мне свой мобильный, ну или запишешь мой. Ицки трясущимися руками потянулся за стопкой стикеров, попутно грохнул на пол подставку с ручками, поднял, собрал, снял зубами колпачок. — Записываю. Мэй продиктовал, потом добавил: — Лучше пиши, а не звони, — уверенности и дерзости в его голосе явно поубавилось. Он тяжело дышал в трубку, так, что у Ицки по спине сползали мурашки. — Хоть сейчас, но я не обязательно сразу отвечу. И вообще, не обязательно отвечу, но если напишешь что-то смешное, подумаю, чтобы помочь тебе запилить еще один эксклюзив. Звонок оборвался. Ицки быстро вбил номер телефона в контакты, в окошке мессенджера высветилась аватарка: селфи в «бензиновой» маске. Ицки написал: «Ты знал, что у Арми Хаммера русские корни? Наверное, он тоже любит сметану». Мэй прислал ржущий смайлик и фото чего-то красного в тарелке с белым пятном посередине. Тоже цвета Инаширо, подумал Ицки и чуть не пропустил подпись под фото: «Угощу тебя как-нибудь».