За несколько месяцев до того, как Юки начал увлекаться музыкой.
— Юки, твоя мама точно не против? — Мафую осторожно заглядывает в приветливо приоткрытую дверь комнаты своего парня, словно опасаясь, что его сейчас могут выгнать взашей. — Конечно нет, глупый. Я несколько раз спрашивал, и она каждый раз давала согласие, да и ты же помнишь, она никогда не была против наших отношений. Юки улыбается лишь глазами, приглашая, и Мафую медленно заходит в центр комнаты, одновременно жадно рассматривая её. Он здесь не впервые — до этого они зачастую проводили время дома у Мафую или Юки, но сегодня был совершенно иной день. Начались летние каникулы, и Йошида немедленно решил устроить ночёвку для них. Это был волнительный момент для обоих, и если Юки умело скрывал лёгкое напряжение за ослепительной улыбкой, то Мафую стал ещё более скованным, чем обычно. — Всё в порядке, Мафую, ты можешь расслабиться, мать вернётся только через несколько дней, мы одни. От этой мысли Сато одновременно и становилось легче, и наоборот, укутывало мягкими волнами беспокойства: что, если что-то пойдёт не так? Что, если он всё испортит? Словно читая тревожные мысли, Юки неслышно подходит сзади и заключает в тёплые родные объятия, словно говоря: "всё хорошо, пока мы вместе, мы справимся, что бы ни случилось". И эта уютная, родная энергия уверенности переходит и Мафую, он поворачивается и сжимает своими небольшими ладонями в ответ, утыкаясь носом в тёплую кофту. Пахло Юки. По своему приятно и привычно. Он был не против стоять так и обниматься целую вечность, но внезапно Йошида отпустил руки, и в ответ на удивлённый взгляд рассмеялся и легко коснулся губами щеки. — Тебе не о чем переживать. Всё будет хорошо, потому что мы вместе. Мафую утыкается носом в кофту снова, пряча смущённую улыбку, и прикрывает глаза. Уютно. Тепло. По-родному комфортно. Всё на своих местах, как и должно быть. На волосы цвета нежного персика ложится крупная ладонь и осторожно гладит, зарываясь пальцами в растрёпанные пряди. Мафую льнёт к ладони, словно щенок, истосковавшийся по ласке, и Юки прижимает его к груди, продолжая гладить. Ночёвка не была чем-то особенно выделявшейся — кроме того, что она была первой, но именно она была полна той нежности и своего необычного уюта и комфорта, которым им таком не хватало обоим и который они столь жадно как дарили друг другу, так и принимали. В этом было что-то по-своему милое и даже очаровательное в своей невинности, которая уже стиралась в последующих их ночёвках, которых проходило немало. После ни Мафую, ни сам Юки не признавали, но, определённо, они скучали по этой особой теплоте и ласке и хотели бы вернуться к ней. Как давно это было...***
Юки жмурится, трёт глаза и отряхивается, словно пытаясь согнать непрошеные мысли и воспоминания, которые, впрочем, уже плотно въелись в корку мозга и просто ожидали подходящего момента. Уже было довольно темно и холодно, а перспектива возвращаться по неосвещённым и оледенелым переулкам домой не особо радовала, поэтому, наконец, он отрывается от перил и спускается на железнодорожную станцию в ожидании своей электрички. Но как бы ни хотелось сосредоточиться на чём-то бытовом, мысли о Мафую не дают покоя — он правда скучает, но работа и концерт на носу не дают ни капли времени, которое можно было бы провести так, как он хочет. Подъезжает полупустая электричка, и Юки садится у окна. Когда-то они вместе возвращались со школы, и Мафую частенько дремал у него на плече... Поддавшись эмоциональному порыву, Йошида берёт в руки телефон и, набрав номер, звонит. Раздаются гудки, тянущиеся бесконечно долго, и он уже думает, что ему не ответят, но тут раздаётся заспанный голос: — Почему ты звонишь так поздно, Юки? Что-то случилось? Такой тихий, такой тёплый и уютный голос парня вызвал смущённую улыбку. — Нет, ничего. Просто хотел услышать твой голос. — Я уже спал... — заметил Мафую с ноткой осуждения. Юки замолк, пытаясь придумать, что ещё сказать. Может, взять выходной на работе и встретиться на днях? Пока он подбирал слова и пытался рассчитать своё время, голос из телефона тихо вздохнул. — Если у тебя на этом всё, тогда я спать. — Подожди, Мафую! Ты свободен на этой неделе? Хотел встретиться как-нибудь, например... — Лучше не надо... — голос Мафую звучит как-то отстранёно и одиноко, по непривычному чужой. — У тебя работа, ещё и скоро концерт. Я... не хочу мешать. Юки не мог поверить, что слышит такое от него. Раньше Сато никогда не отказывался от встреч, а в последние дни, когда из-за бесконечного цикла учёба—репетиции—работа свободного времени оставалось ничтожно мало, казалось, что этим фактом был расстроен и Мафую. Во время редких мимолётных контактов он становился всё более закрытым и недовольным, словно держал растущую обиду, но ничем более не проявлял её. Лишь однажды на очередную брошенную фразу о скором концерте негромко вздохнул и произнёс: "Опять нескоро увидимся, весь в делах будешь...". Юки было неловко и самому, но он не мог бросить свою группу, как и подводить их за пару недель до выступления. Ему приходилось метаться между учёбой, группой, работой и Мафую, на которого времени оставалось совсем немного, их встречи становились всё реже и короче. Ему это не нравилось, и он всеми силами старался скрасить эти моменты, но выходило не очень. — Ты не будешь мешать. Мы так давно не виделись, и... — Лучше... после концерта... Я тоже скучаю, но... так будет лучше для тебя. Голос, такой тихий, сонный, наполнял Юки тревогой и горечью. Он чувствовал, что Мафую не хочет этого говорить, но делал это ради блага Юки, как сам Юки старался делать ради Мафую — забирал с занятий поздно вечером, даже если приходилось уходить с работы, помогал со сложной домашней работой, мог покормить, даже если это его последние деньги до конца месяца, и от осознания этого становилось ещё тоскливее. — Это не так!.. — Пожалуйста, Юки, не надо, — Сато говорит тихо, едва слышно, и Йошида замолкает. — Мы можем встретиться завтра у станции метро, как обычно, после уроков, но остальное... лучше после концерта. Не хочу отвлекать тебя. Слова Мафую проникали внутрь, заставляя сердце обливаться кровью. Спорить не было сил, и он молчал, лихорадочно подбирая слова. Хотелось сказать что-то тёплое, что помогло бы и ему, и Мафую почувствовать себя значимыми друг для друга, родными — совсем как раньше, до музыки... — Спокойной ночи, Юки. Не успел Юки произнести ни слова, как на другом конце линии телефонного разговора послышались прощальные гудки. Он неслышно ругается про себя, убирает телефон в карман и смотрит в окно, где в полутьме мелькают едва различимые силуэты домов, освещаемые лишь тусклыми придорожными фонарями да луной, укутанной в тончайшую сеть дымки облаков, виднеются знакомые билборды с бесконечной рекламой, тянутся редкие голые деревья вдоль железной дороги. Скоро его станция, пора выходить.***
На следующий день они встретились, как обычно, в своей привычной компании, в окружении вечно драчливого Хиираги и осаждающего его Шизусуми, в атмосфере старой крепкой дружбы. Вновь музыканты обсуждали что-то по поводу скорого концерта, а Мафую просто шёл в стороне, изредка прислушиваясь, когда Хиираги слишком эмоционально на что-то реагировал, и вновь опускал голову, стоило услышать спокойный голос Шизусуми. Юки шёл рядом с ним, почти не участвуя в разговоре, лишь глядя на Мафую с долей тревоги. Хотелось как-то вовлечь его в разговор, поговорить с ним, разбудить от этого сонного состояния, но на ум не приходило абсолютно ничего. Вскоре и шумный Хиираги притих, словно устав от своей же энергии. Неловкие попытки Юки заговорить с Мафую о чём угодно приводили к односложным ответам, и он замолчал. Наконец, он предпринял попытку вновь. — Мафую, не хочешь посидеть с нами на репетиции? А потом можем в кафе сходить. Звучало это натянуто и весьма некстати, но именно это почему-то задело Мафую. Если до этого он предпочитал отвечать наспех, вновь закрываясь в своём мирке, то сейчас всё повернуло совершенно в другое русло. — Нет, Юки, я не хочу мешать, я же говорил, я буду только отвлекать, — по сравнению с вечерним разговором, голос Мафую, до того обычно тихий и едва слышный, сейчас звенел обидой и упрёком. — Ты, пожалуйста, определись, что у тебя в приоритете, я или музыка. Хиираги и Шизусуми молчали, боясь нарушить и без того шаткое положение, и просто шли в стороне, словно не замечая этого накала. Глаза Юки округлились — он не ожидал такого выпада в свою сторону, и даже остановился, осознавая сказанное. Мафую остановился чуть поодаль, с явным недовольством осматривая высокую фигуру парня. — Мафую, ты же понимаешь, что ставить такой выбор нечестно, я не могу выбрать одно... — Вот и видно, что не можешь, и мечешься сам, и меня мучаешь, то давая мне надежду, то вновь её отбирая и оправдываясь музыкой. Завязалась ссора — обычная бытовая ссора, из тех, что случаются в каждых отношениях и которые быстро потухают. Ни Шизусуми, ни Хиираги не вмешивались, опасаясь и не желая рушить хрупкую нить отношений, лишь осторожно прислушивались к крикам, которые становились всё громче. Хиираги порывался осадить Мафую, коснуться его плеча и попросить успокоиться, но каждый раз Шизусуми плотно сжимал его руку, и тот покорно опускал её. И совершенно внезапно, словно гром посреди неба, прозвучали две фразы. — Да как ты не понимаешь! Я ведь всё ради тебя сделаю! — Юки злился, но не агрессивно, скорее, с отчаяния, с бессилия доказать что-то вопреки слепому упрямству и подорванному доверию. — Может, ты и умрёшь ради меня?! Все прекрасно понимали — это было сказано в пылу ссоры, со злости, с обиды, с лопнувшего терпения и усталости, и Сато никогда не хотел произносить этого всерьёз. И сам Мафую, осознав, что именно он произнёс, испуганно поднимает глаза на Юки, но не может в них прочитать ничего — мимолётное удивление прошло, уступив место беспристрастной маске спокойствия, за которой прочитать что-то не могли ни Мафую, ни его друзья. Юки больше не произносит ни слова, лишь отворачивается, а на подошедшего Хиираги, коснувшегося плеча в знак поддержки, не обращает внимания, лишь уходит прочь. Обеспокоенные, но молчаливые Шизусуми и Хиираги поплелись следом, не смея напоминать о ссоре, как и пытаться отвлечь. Репетиция прошла сумбурно и впопыхах — ни у кого не было нужного настроя, и, мимолётно повторив партии, все разошлись — кто по домам, а Юки — на работу. И как он бы не старался весь день натягивать ледяную маску спокойствия, придя домой поздно вечером и заперевшись в своей комнате, он впервые, пожалуй, за всю жизнь, уткнулся носом в подушку и бессильно засопел. Редкие горячие слёзы впитывались в подушку, но не это беспокоило Юки. Дневная ссора возвращалась в памяти, отдавалась эхом в голове, а последняя фраза Мафую дробила его на мельчайшие кусочки, крошила и давила, ломая окончательно и без того спутанное сознание. Слабый голос разума пытался донести, что это лишь ссора, и он никогда бы не желал смерти Юки, но этот шёпот заглушался всеми обидными фразами, всплывающими в подсознании. Он и вправду не мог выбрать для себя один приоритет. Он не мог разорваться между любимым человеком и хобби и вечно метался, то отстраняясь от группы и, забывшись, проводя всё время с Мафую, то, как сейчас, живя лишь музыкой и группой. И в период, когда его внимание было поглощено чем-то одним, другому же его не хватало, и этот бесконечный маятник утомлял его самого. Хотелось стабильности, хотелось возможности жить так, чтобы и времени, и средств, и сил хватало на всё — и на аренду репетиционного зала, и на концертные взносы, и на то, чтобы проводить гораздо больше времени с таким любимым родным Мафую... И вновь вспоминается то самое "Может, ты и умрёшь ради меня?!", колет снова ножом по сердцу, и Юки крепче сжимает подушку. Он действительно был готов на многое ради любимого человека, и не раз бывало, что он отпрашивался с работы только ради того, чтобы присмотреть за болеющим Мафую или покормить Кедаму, когда Мафую был занят, хоть и это случалось довольно нечасто. Из-за этого он получал выговоры, но продолжал жертвовать работой и зарплатой ради помощи самому близкому человеку, который, казалось, не понимал, чего это ему стоило. И всё же Юки делал это, он старался всегда подставить плечо, быть рядом в трудную минуту, помогать... Этого правда было недостаточно?.. Юки внезапно замер, отодвинув подушку. Даже слёзы замерли, застыли тёплыми следами на горячем лице. "Недостаточно" — теперь это единственная мысль, оставшаяся в голове. Недостаточно заботлив. Недостаточно терпелив. Недостаточно много времени уделял... И теперь эта ссора — наказание, урок на будущее. Будущее... а есть ли оно у них вообще? На эмоциях в голову не приходила мысль о том, что эта лишь обычная ссора, и через какое-то время они вновь будут гулять вместе по заснеженным улочкам и берегу океана, со смехом вспоминая глупую ссору и не менее глупые обиды. Ему на самом деле казалось, что это конец, ведь они никогда не ссорились так сильно — обычно или Юки шёл на попятную, или же Мафую отказывался продолжать ругаться. А сейчас они оба ждали, что один из них сдастся, но этого не произошло. Юки закрыл глаза и вновь сжал подушку, прижав к груди. Хотелось бы так обнимать Мафую, утыкаться носом в родные взъерошенные волосы, гладить его сквозь сон и ни о чём не думать... Так Йошида и засыпает, проведя всю ночь в тревожных снах и мыслях, где воспоминания ссоры накладывались на кошмары, в которых Мафую отталкивает его, и на утро он просыпается ещё более помятым и измученным, чем засыпал.Через три дня.
Мафую спит тревожно — Хиираги, позвонивший перед сном, спросил, Юки случайно не у него? Как оказалось, он не выходил на связь с того дня злополучной ссоры и не появлялся ни в школе, ни на репетициях. Мафую сто раз успел пожалеть о своих словах, произнесённых в пылу обиды, и всё думал, как лучше извиниться — но не мог подобрать слов. А после слов Хиираги вовсе не мог выпустить это из головы, медленно снедаемый растущим чувством вины. В тревожных снах главный герой Юки, и он сон за сном пропадает, тонет в неизвестной тьме, что засасывает его, поглощает, а он и не сопротивляется, лишь улыбается по-родному и смотрит пустыми глазами. Несколько раз Мафую вскакивал в поту от кошмаров, убеждаясь в том, что это лишь сны, и засыпал снова, падая в череду кошмаров. На утро он и не думает идти в школу, тем более, проспал половину занятий. Собираясь с силами, садится на кровать, думая, что лучше сказать, когда зайдёт к Юки, и не находя лучших слов. Просидев в тишине и мыслях, сгущающих его сознание, он поднимается, наспех одевается и торопится к Юки. В это время его мать уже работает, но у него есть запасной ключ — спасибо ему за дубликат, и он взлетает по привычной лестнице. К удивлению Мафую, в ответ на то, что он вошёл в дом с утра пораньше и даже громко позвал хозяина по имени, никто не отозвался. Может, он всё-таки в школе? Но раз пришёл, нужно проверить, и быстро скинув обувь, поднимается наверх, в комнату Юки, параллельно ещё несколько раз окликнув его. Дом непривычно холодный и пустой, и абсолютная тишина пугала, заставляла прислушиваться к малейшему шороху, но были слышны лишь его шаги да сбитое дыхание. Дверь в комнату Юки закрыта. Остановившись перед ней, Мафую восстанавливает дыхание и, решившись, толкает дверь с закрытыми глазами. Он не успевает открыть их, как в нос ударяет резкий запах алкоголя, от которого Мафую морщится. Чтобы из комнаты Юки пахло алкоголем?.. Эта мимолётная мысль тает в подкорке сознания, и Сато, торопясь осмотреться, смотрит прямо в центр комнаты. Дальнейшие его действия и события расплываются в памяти, словно в густом тумане, вспоминаясь лишь отрывками. Он замечает сначала гитару на полу, подчинившись странному порыву, берёт в руки, затем смотрит выше, видит ноги, поднимает голову и видит пустые глаза, словно продолжение кошмара. Мафую не верит, не может поверить, это ведь сон?.. Он вцепляется пальцами в гриф одинокой гитары, испуганно отступает назад и вздрагивает, когда напряжённые пальцы срывают струну и рвут её. Треск лопнувшей струны словно знак — это не сон, это всё взаправду. Мафую, словно не веря, осматривает комнату на наличие чего-то неестественного, что было бы похоже на сон, но всё было довольно прозаично — под ногами валялись опустевшие банки и бутылки из-под дешёвого пива, в углу комнаты лежали всмятку нотные листы, и, пожалуй, это могло бы быть частью кошмара — Юки никогда бы не позволил себе так обращаться с нотами, а к алкоголю испытывал отвращение. Но стоит пнуть бутылку, и она поддаётся, с тихим шорохом катясь в глубь комнаты. Что было дальше, вспоминается с трудом. Звонки матери Юки, Хиираги, Шизусуми и немая растерянность в глазах Мафую, смешанная с невыносимым чувством вины, внезано сжавшим со всем сторон, словно в тиски — вот, что единственное, что он мог вспомнить. Так и стоит, смотрит в глаза мёртвому и всё пытается найти ответ на вопрос, который никогда не произнёс бы вслух, смотрит без страха или отвращения, лишь с бесконечной болью.Юки, ты злишься на меня?