1.
Что Мирон тут забыл? Он стоял в сыром подъезде. Вокруг — вонь и сумерки. Лампочку, конечно, выкрутили. На стенах, если постараться, можно различить неприличные надписи и иллюстрации к ним. Воздух был тяжелым. Откуда-то сверху доносилась пьяная ругань. Наверняка, полицейские сюда уже даже не заглядывают. Вот оно, русское гетто. Мирон думал об этом и пялился в дверь с потертой обивкой и чудом сохранившуюся табличку с номером квартиры. Той самой квартиры. Здесь жил Слава Карелин. Глупым решением было притащиться сюда. Зачем? Мирон и сам не знал. Он просто чувствовал, что должен быть здесь. Потому что у Славы был очередной срыв. Срыв, затянувшийся уже на несколько недель. Об этом сплетничала вся реп-тусовка. Кто посмеивался, кто говорил, что давно это предвидел, кто сочувственно вздыхал — все это, конечно, с долей артистизма, которой позавидовали бы оскароносцы. Сплетни дошли и до Мирона. А он дошел до того, что притащился к квартире Славы. Зачем — не понимал. Но он был тут. Что дальше? Он стоял и искал хоть какие-то здравые доводы, чтобы оправдать свое присутствие здесь. В голову ничего не приходило. Но он уже здесь. Уйти было бы еще глупее. Потому Мирон нажал на дверной звонок, но тот, конечно, не работал. Гетто, что тут еще скажешь. Пришлось стучать. Удары выходили глухими, но изнутри их можно было услышать. Мирон постучал и прислушался — с той стороны ни звука. Он точно знал, что Слава должен был быть дома. Замай сказал, что он никуда не выходит и ни с кем не разговаривает. Заперся в четырех стенах в лучших традициях Бродского и упарывается себе. Мирон постучал еще раз. Снова — ни звука. А вдруг он не открывает не потому, что не слышит или не хочет. Вдруг он не может ее открыть. Вдруг он уже холодеет на полу в ванной. Вдруг он уже мертв. Внутри Мирона начала ворочаться тревога. Что делать? Вызывать спасателей? Алло, тут передоз, или суицид, или убийство, или кто-то просто не хочет открывать дверь! Мирон стал стучать в дверь сильнее. С каждым ударом паника внутри него все нарастала. Он уже готов был начать звать на помощь, когда наконец услышал шаги, доносившиеся с той стороны. Щелкнул замок, и дверь рывком открылась. За ней стоял Слава. Бледный, какой-то осунувшийся. Будто воздушный шарик без воздуха. — Чего тебе? — хрипло спросил он, даже не глядя на незваного гостя. Только в это мгновение до Мирона дошла вся абсурдность ситуации. Действительно — чего ему? Что ответить? Слава, видимо, наконец понял, кто перед ним. — Ты че тут забыл? Мирон тяжело выдохнул. — Хотел узнать, жив ли ты, — проговорил как-то виновато, тут же возненавидев себя за это. — Жив. Узнал? — ответил Карелин. — Можешь идти. Нужно было проваливать, пока все это не стало совсем унизительным. Мирон развернулся и направился к лестнице, утопавшей во тьме и вони. Ненавидел себя до отчаяния. Вдруг сзади раздался голос Славы: — Постой! Может, хочешь зайти, раз уж притащился?2.
Внутри — пиздец. Это описывало и состояние квартиры, и состояние ее владельца. Среди пустых бутылок, окурков и прочего мусора Слава прошел через коридор и свернул в какую-то комнату. Ни одного источника света, кроме проникавших через окна отблесков фонарей, не было. Мирон замер на пороге комнаты и с усилием разглядел сутулую фигуру Славы — он сидел прямо на полу. Чиркнула зажигалка. Вспыхнуло пламя. Затлела сигарета. До Мирона донесся запах дешевой травы. Ну, конечно, ничего другого и быть не могло. Глубоко затянувшись, Слава спросил: — Ну, как оно? — Что? — не понял Мирон. — Как там лэйблы, позиции в чартах? О чем там еще нужно с тобой разговаривать? А ведь Мирон знал, что разговор будет именно таким. И чего он ждал? Он оперся плечом на дверной косяк и тяжело выдохнул. — Говорят, ты сорвался, — сказал он. — Говорят, ты не пишешь альбом, а ебланишь, — передразнил Слава, но тут же, затянувшись еще раз, проговорил: — Это не срыв. Я бы сказал, что это конец. Я заебался. Окончательно и бесповоротно. Мирон услышал, как он хмыкнул. Интересно, он вообще умеет быть серьезным? А Слава лег на спину, выпуская дым вверх. Сказал: — До чего нелепо, блять! Ты стоишь тут, пялишься на меня, а я лежу на полу. Зарисовка из какой-нибудь голливудской драмы, да? А знаешь, что более нелепо? Меньше часа назад я сидел в ванной и сжимал горсть таблеток. Мирон машинально рывком сделал шаг к нему и замер. Слава это заметил. Хрипло проговорил: — Не парься, я их не сожрал. Решил, что не сегодня. Прикинь, как угадал? А то ты бы сейчас тащил меня в больничку и красиво так, крепко, по-мужски целовал бы в лоб — как покойника. Это уже было слишком. Внутри Мирона все сжалось. А Слава говорил: — Не тебе мне все это рассказывать. Вообще никому не нужно это рассказывать. Ну и плевать… Я сдохнуть хочу! Мирон вдруг улыбнулся. У него в голове что-то щелкнуло. Решение пришло неожиданно и легко. Он сказал Славе: — Собирайся!3.
— Ты, блять, понимаешь, что это, фактически, похищение? Слава стоял к Мирону спиной. Нервно курил, на этот раз - сигареты, пока Мирон расплачивался за бензин. На заправке вокруг них было пусто. Мимо по трассе на скорости пролетали одинокие автомобили. В фурах дремали дальнобойщики. Электронный циферблат над кассой сообщал, что время давно перевалило за полночь. Мирон сел за руль и дождался, пока Карелин займет пассажирское место. — Я так и не понял, — продолжал возмущаться Слава, — Что тебе стукнуло в твою бритую башку? Да даже если и стукнуло, нахер тебе я сдался? Хочешь устроить групповой суицид? Мотор ровно жужжал, а автомобиль увозил их прочь из города. Прочь из серого, унылого, болезненного Питера. Прочь от лэйблов и сообществ. Прочь от сплетен и вежливых улыбочек. Мирон отчего-то чувствовал странную радость. Впервые он знал, что делает. Он спасает себя и Славу. Им обоим нужно было сбежать. Мирон не представлял точно, куда именно и на какое время. Для начала было важно просто сбежать, а там он надеялся разобраться. — Я не был на этой даче уже лет пять, — говорил он Славе, который хмурился, но не сопротивлялся. — Все времени не мог найти. Куда легче купить билет на самолет куда-нибудь в дорогой и шумный город-курорт, чем уехать в глубинку. — Говоришь как какой-нибудь Лев Толстой. Близость к природе в глубинке, все дела… — Я тебя не заставляю. Можешь выпилиться там, если сильно захочешь. Мирон тут же осекся. Стоило ли так шутить? Но Слава, вроде бы, лишь с усмешкой смотрел на дорогу. Наверное, ему было все равно. За окном в темноте мелькали поля и какие-то придорожные поселения. В свете фар все это сливалось в пестрый пунктир. А в салоне автомобиля была тишина. Мирон старался не думать, о том, что делает. До этого он постоянно думал. Зачем? Почему? Что из этого будет? Теперь же просто вез куда-то Славу, который, наверное, под травкой и не соображал-то, что происходит. Пусть.4.
Ориентируясь исключительно на обрывки воспоминаний, Мирон нашел нужный поворот, нужную улицу, нужный дом. За дачей присматривали какие-то дальние родственники, но Мирон и не думал о них. Он был уверен, что найдет дом в порядке. Ключ от дверного замка по-русски висел рядом на гвозде. Щелчок, и дверь распахнулась, выпустив нагревшийся за день воздух и запах дерева. Мирон первым зашел внутрь, зажег свет, огляделся. — Уютненько, — произнес Слава, зайдя следом. — Проходи, — сказал ему Мирон, — Поднимайся на второй этаж. Карелин послушно стал взбираться по лестнице. А Мирон замер. Что дальше? За окном едва-едва начинал заниматься рассвет, и Мирон подумал, что мысли все только портят. Он захлопнул дверь, потушил свет и почти на ощупь поднялся по лестнице на второй этаж. Он застал Славу стоящим у окна. Как вор, тихонько разглядывая его сутулую фигуру со спины, Мирон подумал о том, соображает ли Слава, что происходит. Сколько в нем намешано? Трава, фен, что еще? А насколько адекватен сам Мирон? Притащить Карелина на дачу, что бы — что? Это очередная маниакальная идея из-за биполярки. Мирон знал это чувство. Знал и все равно отдался ему с головой. — Все в порядке? — спросил он у Славы, чтобы что-то спросить. Чтобы нарушить тишину. Карелин хмыкнул и хрипло ответил: — Ничего не в порядке. И не будет, — он развернулся и пожал плечами. — Говорю как пятнадцатилетка в депрессии, знаю. Мирон прошел вглубь комнаты и сел на старый диван. Слава стал чем-то шелестеть. В сумерках Мирон разглядел в его руках пакетик. Он сворачивал косяк. — Слав, — позвал было Мирон и тут же испугался того, что назвал его по имени. Никогда раньше он этого не делал. Пришлось справиться с неловкостью и продолжить: — Ты правда сорвался? Тот снова пожал плечами. — Да. — У тебя ведь была терапия. Ты в клинике лежал… — Да, и не раз. — Почему?.. — Почему — что? — Слава поджег косяк, затянулся. — Потому что все вокруг считают, что я торчок, а это не так. Они думают, что у меня зависимость. — А у тебя ее нет? — Нет, все банальнее, — Слава сделал еще одну глубокую затяжку. — Только так у меня получается хоть что-то чувствовать. Хотя, в последнее время даже это не помогает. Я перестал ощущать даже эйфорию под тяжелыми наркотиками — только легкое оживление и какая-то пиздатая ясность в голове. Но не более того. Он стоял у окна так, что лучи едва-едва показывающегося из-за горизонта солнца, обрамляли его силуэт. Мирон словил себя на том, что смотрит на него не отрываясь. Слава выдыхал дым и продолжал говорить: — Я вообще ничего не чувствую, понимаешь? Пустота. Даже смерти не боюсь. Хотел, вот, красиво выпилиться… Он замолк. Сделал еще затяжку и вдруг сел на пол прямо перед Мироном. — До чего же должно быть смешно! — сказал он. — Ты притащил меня сюда. Ты, блять! На даче с самим Оксимироном! Мирон не выдержал: — Все издеваешься… Будто я силой тебя притащил! Я вообще не понимаю, че с тобой не так! Ты то огрызаешься и язвишь, то переходишь на искренность. — А кто тебе сказал, что я перехожу на искренность? Это не исповедь, чтобы я тут душу выворачивал. Тем более — тебе… Внутри Мирона что-то накалилось до предела. Он рывком подался вперед и повалил Славу на пол. Оказавшись сверху занес руку и с размаху вмазал куда-то в голову Славы. Под костяшками что-то треснуло. В следующее мгновение Мирон опомнился. Он наклонился вперед и разглядел, что на скуле Славы расползлась ссадина. Бледная кожа опухла. К уху стекла струйка крови. Сам Карелин тяжело дышал и молча смотрел прямо на Мирона. Его темные глаза лихорадочно блестели. Зрачков видно не было. Он провел пальцами по ссадине, словно не веря, что она есть на его лице. Но взгляда от Мирона не отрывал. И тогда Мирон, обхватив ладонями его голову, чуть наклонился вперед и поцеловал его сухие и горячие губы.5.
Только это могло спасти их обоих. Мирон знал. Слава чувствовал. Только так. Только на деревянном полу на втором этаже дачи. Только на рассвете. Только в утренней прохладе и горящих лучах. Только здесь пропадал смысл у всего остального, и появлялся смысл новый. Смысл этот был в том, что Мирон обнимал сутулые плечи лежащего на его коленях Карелина, перебирал пальцами темные мягкие волосы на его макушке. А внутри все теплело и разливалось чем-то сладким. Не было пустоты, не было тьмы. Были они — вдвоем.