Близость

— «Давид Дамиано был замечен со своей возлюбленной, Джорджией Солери, на прогулке по Риму», — Дами читает с телефона громко, выразительно, и по прищуру ясно, как он раздражен. — Вот это горячие новости! Римлянин гуляет по Риму! Поразительно!  — Расслабься, чел, — просит Томас, распластавшийся на диване и устроивший голову на подлокотнике. Он смешно похож на мокрую болонку, только что вылил себе на голову полстакана воды — в номере жара. — Ты ведь знаешь. Мы все были в курсе, что после Евровидения нас в покое не оставят.  — Вас пока не выслеживают по улицам, — Дами суёт телефон в задний карман, скрестив руки на груди.  — Меня недавно поймали у дома, — подаёт голос Итан. Ему больше нравится слушать их болтовню молча, но этим хочется поделиться. — Репортёры с какого-то сайта про отношения. Спросили, что я имею в виду под «сексуально свободным».  — Ха, — оживляется Виктория, валявшаяся на кровати без движения, — и что ты им ответил?  — Сказал, что это значит то, что значит, — произносит Итан с удовольствием. Ему нравится видеть, что Дами перестаёт хмуриться, смотрит заинтересованно и хитро, опуская скрещенные руки. Взбешенный Дами его напрягает. — Что я не позволяю ограничивать себя рамками и ярлыками. Что не для этого становился рокером.  — Итан, следовало сказать им правду, — голос Дами сладко-медовый, глубокий, наполненный довольством. — Честно признаться, что ты до сих пор девственник. Ведь какая девушка захочет парня красивее её самой? Виктория заливается смехом, утыкаясь в подушку. Томас радостно хмыкает, нашаривает у дивана акустическую гитару и начинает рассеянно перебирать струны. Итан ловит взгляд Дами и улыбается в ответ.  — Как же тогда Джорджия справляется?  — Проклятье! — тянет Вик восхищенно и садится, обнимая подушку. — Наш малыш совсем вырос. Иди сюда, сладкий, я поцелую тебя и благословлю. Итан забирается на кровать и валит хохочущую Викторию в кучу сбитых одеял и шмоток. От неё пахнет сладкими духами, Нина Риччи, бергамот и цветы персика. Это сама Вик так говорила, Итан не чувствует бергамота, только шёлковые кудряшки под пальцами, горьковатый сигаретный запах, перемешанный с приторностью духов. Он щекочет тонкие ребра под кружевом топа и Виктория заливается, визжит, пытаясь увернуться. Итан нихрена не видит, уткнувшись носом в её волосы, и только чувствует, как через минуту к ним присоединяется Дами («Вик, я тебя спасу!»), как обычно горячий, словно кошка. Тянет Итана за пояс, оттаскивая в сторону, хватает поперёк талии, прижимая его руки к бокам.  — Попался, дорогой, — мурлычет он хрипло прямо на ухо, Итан покрывается мурашками с ног до головы. — Будем судить тебя по законам военного времени. Без жалости и со всей строгостью. Он ловит руки Итана, прижимает его к кровати, коленом удобно упираясь в поясницу. Громко уточняет у остальных, что же сделать с пленником. Итан отфыркивается от своих волос, разметавшихся по покрывалу, и тихо радуется, что они скрывают лицо. Румянец заливает щеки, а запястья горят, как будто их сжимают не крепкие, но бережные пальцы Дами, а края стальных наручников.  — Казнить, — лениво предлагает Томас. Слышно, как он тренькает на гитаре акустическую версию Torna a casa. — Аутодафе.  — Это ещё что такое? — переспрашивает Давид весело. Конечно же, ему весело.  — Сожжение.  — Нет, нет, не пойдёт, костры для ведьм, — отказывается Дами, проводит пальцами по лицу Итана, убирая растрепавшиеся пряди волос. Итан готов покляться, что уже полыхает покруче Жанны д’Арк.  — Убей его нежно, — напевает над ухом Виктория, — ну или держи покрепче, мы сейчас вернём должок. Глаз за глаз. Итан брыкается, Дами ожидаемо сильнее, Вик наваливается сбоку и щекочет, дьявольски хохоча. Итан сдавленно смеётся, дергаясь, хотя гораздо сильнее и отчетливее, чем нежные пальцы Виктории, ощущает колено Дами, все ещё упирающееся в поясницу. Со стороны слышен голос Томаса:  — Итан, я бы тебе помог, правда, но вставать неохота.  — Всё, хватит пыток, — командует Дами бодро, отпуская его руки. — Через полчаса ехать на радио. Итан валяется на кровати, ткнувшись носом в подушки, как будто отдыхает. В ушах гулко бьётся сердце, и он не может до конца понять, весело ли ему, стыдно, или он с какой-то радости ощущает огромное, шипящее, колкое предвкушение, похожее на брызги шампанского в крови.  — Итан, поднимай задницу с кровати! Вик, подведи ему глаза, будь умничкой.  — Сам и подведи, — бормочет Виктория, зажав в зубах край рубашки, застегивает тяжёлый ремень на кожаной юбке. — Я занята, мальчики. Вы уже большие. Дами издаёт громкий вздох и подхватывает её косметичку. Итан садится, одним движением перекидывая волосы на плечо и следит с интересом. Давид замечает его взгляд и манит к себе, дернув бровью:  — Иди сюда, золотце. Крепко берёт за подбородок, поворачивая к себе, придерживает за скулу, щурясь. Сухой карандаш касается века, Дами смотрит, щурясь, прикусывает губу. Итан машинально пялится то в его глаза, то на губы, Дами легонько шлепает его по щеке:  — Не ерзай! Криво получится. Итан послушно замирает, глядя чуть вверх, на лёгкие занавески, золотые от послеобеденного солнца. Вик воюет с плойкой, Томас шарится в чемодане, раскидывая по обе стороны от себя шмотки. Дами заканчивает, придирчиво оглядывает дело рук своих, повернув голову Итана направо и налево, и удовлетворённо кивает:  — Пойдёт. Почти ровно, — хмыкает и тянется вперёд, коротко и смачно целуя Итана в щеку, в сантиметре от губ. — Красавчик. Итану кажется, что его изнутри ошпарило кипятком. Вик в стороне возмущённо фыркает:  — А меня?  — Иди сюда! — подрывается Дами с готовностью, кинув косметичку на кровати. Итан встаёт тоже, чтобы чем-то себя занять, идёт искать чистые джинсы и подходящую рубашку. Подбородок, где его касались чужие пальцы, жжёт. В груди скручивается до боли странное, едкое чувство. Он думает о том, что лучше бы Дами был спокоен, отстранён, лучше бы был холодным и сдержанным, лучше б женился скорее на Джорджии. Лучше пусть будет чьим-то. Потому что обычно он, в своей открытости и страсти, в дружелюбии и отвязном веселье принадлежит в равной степени всем — и никому. Иногда это сбивает с толку, иногда это невыносимо. *** Выступление на Next Gen — первое заметное после Евровидения, и они сейчас в идеальном балансе напряжения и радости. Волноваться особенно не за что, наверняка гораздо больше зрителей будет онлайн, чем в зале, страна до сих придушена карантинными ограничениями. Так что Дами отрывается по-полной. Он развязный, пластичный, расслабленный. Перемещается по сцене, как по своему дому, заигрывает с камерами, заигрывает с первыми рядами, с каждым в отдельности. В этих леопардовых штанах и кожаной жилетке на голое тело Дами похож то ли на хозяина борделя, то ли на дорогой лот для самых искушённых. Он покровительственно гладит Томаса по щеке, громко стонет в микрофон, растекается под горячими лучами софитов, короче, насыщает все вокруг атмосферой чистого секса. И оттого особенно странно видеть, как потом он искренне улыбается публике, говорит какие-то смешные глупости, тащит Викторию за сцену на своих плечах, гогоча, как подросток. Неизвестно, как в нем все эти стороны уживаются. Но Дами, совершенно точно, всегда искренен, всегда выкладывается без остатка, а потом по-кошачьи льнет туда, где тепло. Поэтому они с Викторией, как молодожёны, вечно неразлучны, она такая же любительница неожиданных объятий. Поэтому он постоянно тискает Томаса, который отзывается с детской непосредственностью. Итан так не может. Просто, черт побери, не может воспринимать это настолько просто.  — Иииитан, — подталкивает его Дами боком в гримерке, пока они стирают густую подводку с глаз, — было круто, скажи? Хрен его знает, когда снова начнутся большие концерты, но было классно, даже так, правда?  — Правда, — отвечает Итан, чуть помолчав. Он не добавляет, что ему вообще всегда классно за барабанами, даже в студии. И вдвойне — с ними тремя на сцене. Когда общая безумная энергия хлещет через край, кружит голову, плавит кожу, а жизнь сжимается в этом моменте и кажется бесконечной. Он просто не умеет такие вещи говорить. Получается либо слишком пафосно, либо глупо. Виктория смогла бы такое сказать правильно, но они с Томасом ушли к организаторам, чтобы договориться о том, что писать в официальных пресс-релизах.  — Итан, — произносит Дами, облизнув губы. — Тебе не понравилось? В чем дело? Итан усмехается, качая головой. Нет, вот это он точно не сумеет сказать вслух и так, чтобы звучало правильно. Этому лучше остаться у его сердца, в смутных фантазиях, как бы всё могло быть. Однажды Виктория выдала нечто вроде: «Нет, Дами знает, что все его хотят, ему просто тяжело представить, насколько».  — Всё было отлично, — говорит он, подумав, и улыбается, глядя прямо на Дами. — Ты и сам знаешь. Ты ведь… лучший. Они стоят так близко, Итан видит, как растекся мейкап от глаза Дами, грязным пятном по виску. Рассеянно протянув руку, он вытирает большим пальцем угольное пятно, только сильнее смазывая жирную подводку. Висок горячий, на нем пульсирует лихорадочно жилка. Дами смотрит на него, не моргая.  — Итан?  — Дамиано?  — Итан, — говорит Дами выразительно, и его рука ложится на плечо, а потом скользит по шее. Его глаза, зелено-ореховые, в неровной чёрной оправе поплывшего макияжа, жгут прямо по больному, — не знаю, что сейчас у тебя в голове, но. Что бы там ни было, ты не один. И один никогда не будешь. Да? Можешь говорить, можешь не говорить. Я тут, рядом, и буду рядом. Итан только хлопает глазами, от пальцев Дами на шее растекается тепло по щекам и между лопаток. Время приятно замедляется, Дами тянет его к себе, медленно целует, успокаивающе проводит ладонью вверх и вниз под тяжёлыми волосами. Это странно, паранормально, но при этом — умиротворяюще. Дами принадлежит всем и никому, но он рядом прямо сейчас, и, кажется, дело не в том, кто и кому принадлежит.