На дне

      Всё одно и то же, цикл за циклом. Луна неподвижна, как неподвижна и Ута в своей колыбели. Нужно беречь силы, цвета почти не осталось, а Братья куда-то пропали... И может это к лучшему – лишний раз не слышать лязгающих шагов ее хозяина, не содрогаться от его грозного вида. Пусть даже отсутствие Богомола сулило ей медленную смерть от голода – это не страшило Струну. Она прожила долгую жизнь, а любая жизнь имела свойство кончаться. И о Прорыве Сестра уже давно оставила грёзы.       Ута прикрыла глаза, вслушиваясь в печальную песню китов, что звучала из раскинувшегося у подступов к гроту темного водоема. Она отражалась от каменных сводов, и Сестре казалось, разносилась по всему Промежутку. Киты баюкали Уту, помогали забыть о страхах, смириться, уснуть в этом коконе, из которого она уже и не думала выбираться... Но что-то вырвало ее из сладкой дремоты, подобно дуновению свежего ветра, всколыхнувшего застывший здешний воздух.       «К Сестре-Смерти пришёл Брат? – прислушиваясь к голосам, подумала Струна. – Любопытно...» – с этими мыслями она вновь закрыла глаза и провалилась в сон. А проснулась от ощущения присутствия постороннего в ее обители.       Он стоял у входа в грот, запрокинув голову и разглядывая ее одноглазую луну – такой непохожий ни на одного из фратрии, ещё не изуродованный заповедями и чистый до прозрачности. Заметив девичий изучающий взгляд, он медленно приблизился к ее колыбели и замер в паре шагов.       — Ты Младший? Зачем ты здесь?       Он не ответил, лишь продолжил безмолвно буравить ее желтыми глазами.       — Лучше тебе здесь не появляться. Тебе принадлежит Сестра-Смерть, а у меня другой господин, не стоит его гневить. Он может вернуться в любую минуту.       Тишина.       — Ты безголос, луноглазый? Теперь я вижу... Но ведь не глух. Уходи. Я ничем тебе не помогу, а ты ничего не изменишь... Ступай лучше к Аве, она любит безмолвное услужение.       Новый Брат протянул к ней руку, рисуя в воздухе Донор, и серебряное сияние ворвалось в сердце с такой силой, что Ута зажмурилась.       — Что ты делаешь?! Прекрати! Оставь себе своё Серебро, и Изумруд прибереги для других! Мне довольно того, что даёт мне МОЙ Брат! Я знаю, чего ты хочешь, и твой эгоизм погубит нас обоих, если не уйдёшь немедля! Не про тебя мои сердца... — Струна натужно выдохнула и вцепилась пальцами в края колыбели, стараясь вновь придать исказившемуся страхом и негодованием лицу привычное беспристрастное выражение.       Ее незваный Гость, однако, не спешил убираться восвояси. Сестра чувствовала – нерва его полна таких необходимых ей цветов, и проращивал он их именно для неё. Вновь занесённая над Утой полупрозрачная рука прочертила плавные линии, а тягучая Зелень разлилась по внутренностям, даруя спокойствие и терпение, остужая. Ещё несколько капель, и первое сердце откроется...       — А ты бесстрашный... Или просто глупый, — заявила Ута потягиваясь и ощущая каждой мышцей, как силы возвращаются к ней. — Мне ведь всего было довольно, а другой жизни я не знаю и знать не хочу, потому что мне ведомо – лучше не будет. Есть только это или Кошмар. И не смотри на меня так своими волчьими глазами... Думаешь, за девятнадцать лет, что провела я здесь, я не помышляла о другом? Думаешь, я смирилась? — Она осеклась, опуская взгляд, но ее безмолвный собеседник слушал внимательно и смотрел без осуждения. — Что ж, так и есть, к чему притворство… Участь свою я принимаю достойно и безропотно, не оглядываясь. Смирение – есть благо, в нем мое спасение. И не нужны мне ни твоя жалость, ни твое покровительство.       В ответ он лишь пожал плечами и вновь окропил ее серебряными брызгами. Прижав руки к груди, Ута почувствовала, как открылось ее сердце. Против желания, но открылось.       — Хорошо…, — безвольно прошептала Струна, одурманено закатывая глаза к каменному потолку и наслаждаясь буйством цвета внутри. — Я поняла, ты не оставишь меня в покое. Но видят отцы, я препятствовала всему этому. Хотя бы пыталась... Проходи в мои покои, собирай сердца. Я помогу, сделаю все, о чем ты молча просишь. Но молю, в конце пути не зови меня с собой, не спасай. Выбери другую... Мне нечего делать на Поверхности, я хочу остаться на дне.