Меж двух огней

Взгляд стал стеклянным, тело оцепенело от шока. Пауль отстранился от меня, но уходить почему-то не спешил. Лишь стоял и смотрел прямо в глаза. Повисшая тишина была неимоверно жестокой пыткой. Слезы сами собой потекли по щекам. Хотелось броситься ему в ноги, молить о прощении и извиняться. Да, я все еще мечтал отсечь ему голову. Но знать об этом он не должен был. Он потерял семью, наверняка сам много раз был на волоске от смерти. Однако все же нашел в себе силы прийти к любимому человеку, который в итоге оказался жестоким охотником, желающим его смерти. — П-Пауль, я… Я не хотел, чтобы все так! Я правда не хотел! Ты не должен был знать, все задумывалось не так, правда не так, — я кричал как тогда в баре. — Чары спадут лишь после твоей смерти, я просто хочу нормально жить, пойми меня! Я хочу жить! Ты вряд ли захочешь сам меня отпустить, поэтому нет другого выхода, нет его. Тебе терять уже нечего. Он ничего не отвечал и я заревел с новой силой. Чертов вампир! Бесчувственная тварь, вот кто он на самом деле. Вся его сущность — окутать наваждением, потом наблюдать за мучениями. Только и всего. Все его эмоции, скорбь от потери семьи, тем более признание — фикция. Просто пыль в глаза. Для того, чтобы я сейчас страдал, ревел и расшаркивался в извинениях. Он не чувствует ничего ко мне. Чувствовал бы — ответил. Хоть на что-нибудь, но ответил. Однако Пауль молчал, не сводя взгляд с меня. В нем была боль и больше ничего. Слишком поздно, Дин. Надо довести дело до конца, раз уж ты считаешь, что твои чувства ко мне — лишь чары. Я не буду нападать на тебя, не буду бороться. Ты можешь убить меня хоть сейчас, чертов охотник. Заткнись. Заткнись и хоть что-нибудь произнеси вслух! Я не хочу слышать тебя в своей голове, не хочу, чтобы ты думал, что я чувствую. Ты ведь сам наложил на меня это все, сам сейчас измываешься надо мной! Ты испортил мне жизнь, из-за тебя я стал затворником, все это — лишь из-за того, что ты появился в моей жизни. Чертов упырь. Я жалею, что сочувствовал твоей утрате, жалею, что решил ради интереса поддаться твоему колдунству. Будь проклят, твою мать! Ты просто воспользовался мной, а теперь пытаешься манипуляциями заставить во что-то поверить. Впервые в жизни я пытался кричать мыслями, хоть и не был уверен в том, что делал это правильно. В них я вложил весь гнев, все недовольство. Пауль лишь кивнул и слегка наклонил голову вбок. Все еще молча. Он хотел, чтобы я напал первым. Хотел спровоцировать, вывести на эмоции. Гнев кипел внутри, хотелось раскрошить лицо гадкой твари в пыль, чтобы нечем было ухмыляться. Чтобы больше не видеть боль в его глазах. Из-за нее хотелось выть, я чувствовал себя ужасным монстром. Но им был Пауль. И больше никто. Здесь лишь я жертва его пидорских замашек. И поддаваться на провокации сейчас — никак нельзя. Убийство должно быть не в состоянии аффекта. Я должен осознавать, что делаю. — Знаешь, Дин, я хочу, чтобы ты принял в себе чувства ко мне. Чтобы посидел и подумал, надо ли убивать лишь из-за боязни самого себя. Сопротивляться и убегать я не собираюсь. Могу поклясться жизнью, что не накладывал на тебя ничего. Просто услышь — я готов все забыть, если ты искренне и полностью примешь нового себя… — вампир сделал паузу. — Но смерть я встречу с достоинством, если ты решишь, что так будет лучше. Пауль хотел сесть, но я вскочил прямо перед ним и с силой пихнул его в грудь. Его тон, его слова, его мысли — все это пробудило во мне доселе никогда не проявлявшееся животное остервенение. Оно разрывало меня изнутри и просилось наружу. Препятствовать было не в моих правилах. — Да как ты смеешь даже думать о том, что я могу быть таким как ты? Я не гей, долбанный ты извращенец, пора бы уже запомнить. Не гей! — ярость бурлила словно лава в действующем вулкане. — Я не хочу думать, не хочу что-то там в себе принимать, потому что принимать нечего! Я вновь толкнул его и рухнул на стул. Слезы все шли и шли, ненависть к Паулю — росла. Хотелось выть, хотелось изрезать его тело полностью и поливать раны алкоголем, чтобы он прочувствовал ту же боль, что чувствовал я. Я жаждал его страданий, потому что это было заслуженным наказанием. Но в то же время подобные мысли увеличивали чувство вины. Слишком много противоречивых чувств плескались в душе. Пауль сел рядом со мной и положил руку мне на колено. Сукин сын! Делает вид, что проявляет сочувствие, что понимает всю тяжесть сложившейся ситуации. Наверняка думает, что сейчас его ожидает страстный поцелуй в благодарность непонятно за что или что-либо большее. Ну так целуй, чего же ты ждешь? Целуй, режь, убивай — что хочешь делай! Я так устал любить тебя, чертов Винчестер, так что прошу, избави меня от греха. Зазвучали всхлипы. Теперь Пауль плакал вместе со мной, несмотря на то, что права на это не имел. Его тирада почему-то охладила мой гнев, а плач… Он рвал душу. Этот чертов вампир был готов умереть, лишь бы не чувствовать ничего ко мне. Звучало оскорбительно, если честно. Он называл себя грешником, хотя до этого преспокойно целовался со мной, говорил слова о чувствах и явно не испытывал стыда. Сам себе противоречил, сука. Внезапно что-то больно кольнуло в сердце, заставив слезы остановиться. Чувства. То, от чего я, по словам Пауля, бегал. Были ли они на самом деле, если откинуть версию с чарами? Скорее да, наверное. Но я не хотел бы называть их любовью или чем-то подобным. Потому что я — охотник, а Пауль — треклятый вампир. И ладно бы просто вампир — он мужчина. И я мужчина. Мужчина с мужчиной это противоестественно. Но целоваться с ним было приятно, чего уж тут юлить. Он тоже был приятным. Как летний ветерок после длинного жаркого дня. Или как долгожданная эякуляция после долгой дрочки. Мы с ним были разными. И быть вместе — невозможно. Уж точно не пока мы по разные стороны баррикад. Наши предки были врагами и убивали друг друга, мечтая полностью истребить, очистить планету. После многовековой грызни трахаться и чувствовать что-либо кроме ненависти — преступление в чистом виде. А я не преступник и никогда им не стану. Пауль все еще плакал, сидя на соседнем стуле. Вздрагивал, иногда переходил почти на крик. Лицо было закрыто ладонями, сквозь пальцы просачивались слезы. Но даже в таком виде в нем было что-то особенное. Хотелось успокоить, вытереть лишнюю влагу и только потом — прикончить. А может даже и сотворить с ним, с его телом что-то из того, что он описывал в письмах. — Дин… Убей м-меня, не тяни! Не смотри на меня как на понравившуюся девушку, не терзай мне душу своими мыслями, чертов кретин. — он буквально выплакивал эти слова. — Там, в рюкзаке, лежит кое-что. Ты забыл свой нож в баре. Я хотел незаметно подложить его куда-нибудь, вернуть тебе. В знак того, что любовь сильнее ненавис… Ненависти. Но твой гнев сильнее всяких других чувств. Думаю, ты и сам знаешь, что надо сделать. Пауль с новой силой завыл, не удосужившись закончить предложение вслух. Новость о возвращении ножа порадовала меня, ведь я думал, что потерял его навсегда. Но как оказалось, я действительно потерял, но не что-то материальное. Исходя из слов вампира, я потерял свободу — потому что потерял его самого. Его любовь и доверие. И все потому, что якобы не мог принять что-то там в себе. Бред же. Однако почему-то душа будто бы вмиг превратилась в стекло. Все чувства, кроме пустоты и потерянности, исчезли. Чары крепли, я чувствовал это. Сейчас должен был наступить финальный аккорд. Тогда я уже не смогу ничего сделать с чувствами и потеряю себя. Изменюсь и больше не буду прежним. Не смогу никогда вернуться к охоте. Не смогу приходить на могилу к Сэму. Вряд ли ему будет нужен брат, который спит с представителем вида, что лишил его жизни. Я не смогу видеться ни с кем, кроме Пауля. В конце концов — стану геем. И предателем прежней жизни. Пора кончать со всем этим. Как только чары спадут — будет намного легче. И даже если будет боль от смерти Пауля — плевать. Я справлюсь. Главное, чтобы наваждение ушло. С остальным можно справиться и в одиночестве. На негнущихся ногах дошел до рюкзака. Открыл. Мачете действительно лежал внутри. Лезвие все также блестело. Не было ни царапинки. Я взял его, пнул рюкзак к стенке и повернулся лицом к вампиру. Он больше не плакал. Не прятал лицо в руках. Взгляд был направлен на нож, тело еле заметно подрагивало. Пауль боялся, очень сильно боялся. Но вряд ли скорая смерть была тому причиной. Сам ведь говорил что готов ее принять с достоинством. Значит, причина была… Во мне? Я был его главным страхом прямо сейчас? Да даже если и да — плевать. Пусть боится. Ты прав. Я боюсь тебя. Того, с какой скоростью скачут мысли в твоей голове. Боюсь, потому что ты рассуждаешь о чувствах к тому, кого собираешься убить. Я улыбнулся. Мне не нужен твой страх, чертов кровосос. У тебя была куча возможностей, чтобы снять чары. И тогда все было бы хорошо. Мы бы могли общаться, блять, могли бы что-то придумать, чтобы… Чтобы оба чувствовали. Я не хочу сейчас ничего, это — не я. Ты напустил на меня наваждение, заставил почувствовать это все через силу. Я так не хочу. О добровольных чувствах к тебе еще бы задумался. Если бы оно мне было нужно. Шаг. Еще один. Пауль подошел ко мне почти вплотную. Я напрягся, ожидая нападения, и приготовился защищаться. Но он просто провел свой ледяной рукой по моей щеке. Даже говорить ничего не стал, будто бы специально придавая этому поступку возмутительную наглость. — Ты… Ты ужасен! Ты отвратителен и не заслуживаешь, чтобы я к тебе что-либо чувствовал. Я ненавижу все, что связано с тобой! — его жест вызвал новый приступ истерики. Почему он все усложняет? Почему просто не сидит в ожидании смерти? Так ведь будет лучше для всех нас. Так будет проще и привычнее. А сейчас все чертовски сложно, потому что с каждым таким его выпадом я теряю голову, все больше разочаровываясь в своих действиях. А так быть не должно! Не должно быть столько противоречивых эмоций и чувств, не должно быть желания откинуть нож к чертям собачьим и впиться в губы Пауля. Это все его вина. Он резко поцеловал меня. Это был не долгий и страстный поцелуй. Скорее что-то прощальное. Что-то трагичное. Но это все были не те слова, которыми можно было бы в полной мере описать произошедшее. Я даже не успел ударить Пауля или оттолкнуть — настолько все произошло неожиданно и молниеносно. Предсмертное, Дин. Давай уж называть вещи своими именами. Я закричал. Это не было что-то осмысленное — крик отчаяния, боли, борьбы с собой. Этот чертов монстр оттягивал очень ожидаемый мной момент, намеренно оттягивал. Он будто бы пытался убить меня морально, прежде чем я его физически. И у него, к моему страху, получалось. Мне уже было похуй на чью-либо ориентацию, было похуй на то, что я — предатель самого себя. Я хотел одного — его смерти. Грубо схватил Пауля за волосы и посмотрел прямо в глаза. Слезы. Все, что там было — ебаные слезы. Ничего, скоро у них не будет возможности вытечь, скоро все закончится. Я выдохнул, аккуратно отвел руку с ножом за спину. Сейчас главное — сконцентрироваться на силе. Чтобы снести голову этому утырку с первого раза. Он что-то говорил, но я намеренно игнорировал. Не слушал. Потому что это все — лишь попытки отвлечь. Даже его плач, разрывающий душу. Поддаваться нельзя. Я правда люблю тебя, но будь ты проклят! Все произошло буквально за секунду. Я даже толком не осознал произошедшее, воспринимая событие в виде отдельных кадров, не целостно. Раз — Пауль рыдает и что-то быстро-быстро говорит. Два — его голова остается у меня в руках, я держу ее за волосы, тело валится на пол. Три — аккуратно кладу голову на пол и сажусь возле трупа. Четыре — приходит осознание того, что ничего не изменилось. Пять — я с тупой улыбкой поднимаю голову вампира за волосы. — Чары не спали, Пауль. Давай ты сейчас проснешься и мы все решим. Все будет хорошо — голос временами срывался на крик. — Чертов Пауль, я ведь чувствую! Чувствую то же, что и ты! Почему все так? Почему ты не остановил меня? Он не отвечал. В мыслях тоже было пусто. Мертвые глаза смотрели куда-то в пустоту, сквозь меня. Я прорыдал несколько часов возле Пауля. Бил себя, посуду, стены — все, что мог. Выпил весь принесенный вампиром ром. Пытался проснуться в надежде на то, что сплю или просто словил галлюцинации на фоне алкоголя. Но ничего, блять, ничего не помогало. Он был мертв. Не оживал даже от молитв. Я мотался по кухне словно умалишенный, из стороны в сторону. В голове был туман, мысли путались. С одной стороны — воплотилась мечта, с другой — а было ли это искренним и обдуманным поступком? Теперь я понимал, что нет. — Почему все так? Почему, почему, почему все именно так блять? Я не хочу хоронить тебя, треклятый вампир, не хочу. Все должно было произойти иначе, мы должны быть… — внезапно я кое-что осознал, поэтому фразу договаривать не стал. Мы будем вместе. Никакого прошедшего времени. И я знаю способ воссоединиться. Через час все было готово — записка, почищенный от крови нож, накрытый простыней труп Пауля. Это была вынужденная мера. Ведь я предал себя, предал его. Предал все что только мог предать. Я был тварью, мразью и еще кучей других слов, но никак не Пауль. Поэтому то, что произойдет — станет началом новой, а главное счастливой жизни с ним. Жаль, что не в этом мире. Я уже лежал рядом с трупом, слезы давно перестали течь. Глубоко выдохнув, резко вонзил лезвие себе в горло. — Я люблю тебя, вампир! — последнее, что я произнес, прежде чем взгляд окутала тьма.