nobody said that it would last forever

Хань никогда не был человеком тихим, зато уважал осторожность и установленные в обществе правила. Ребёнком он был любопытным, а в отрочестве отрицал (в сердцах, конечно же) хитрые планы судьбы и вселенной, и свой двадцать первый год он встречал в полёте, бледнея щеками сильнее снега на горных вершинах под крылом самолёта, и поглядывая на сокрытое повязкой бинта запястье. Он по глупости пообещал самому себе пару лет назад, во времена особенно отчаянного всплеска юношеского максимализма, что не будет поджидать свою судьбу намеренно, ведь это сказки, разве же может что-то решать за двоих людей, как им столкнуться в миллионах людей и как долго быть вместе? Хань ещё в средней школе насупился на всю эту реалию родственных душ и завязал запястье бинтом. Отец его не понимал. Хотя у него на запястье таймера больше не было. Хань смотрит на экран поверх голов других пассажиров, в левом углу отмечая время. Через две минуты он станет старше. Обещание потеряет силу. Мама всегда говорила ему, что обещания, данные самому себе, самые важные. Хань считает, что сейчас, находясь в воздухе между двумя странами, он становится другим человеком; значит, и обещания можно менять или совсем закрывать на них глаза, правда, мама? Хань медленно, слой за слоем, снимает повязку с запястья, желая придать моменту некую приятную драматичность. Бинт пахнет потом и лавандой. Рубашка на Хане тоже пахнет лавандой. Хань сглатывает тоскливый комок в горле – он уже скучает по отцу. Этот запах Хань знает с пелёнок. Этот запах сопровождает его даже в такой важный момент. Будто кто-то родной держит руку на плече. Хань встряхивает головой. Он излишне углубляется в вязкие мысли о доме. Он шумно вдыхает носом и смотрит на своё левое запястье с лёгким рисунком сетки бинта поверх таймера. Чёрным по бледной коже Хань проговаривает губами беззвучно – 569401. Это много или мало? В детстве число было длиннее на… пару миллионов точно. Хань страдает, пытаясь подогнать минуты в года, и он так терпеть не может вычисления, честно, они его утомляют и вгоняют в тоску, но здесь и сейчас он выходит победителем. Один год и один месяц. Последняя единица на его запястье меняется на ноль. Хань смотрит на эту магию, впервые в жизни ощущая лёгкую дрожь на коже. Хань романтично решает, что Коэльо описал бы это как "поцелуй крыльев бабочки". До конца полёта Хань больше не паникует. Он читает брошенную на первых страницах книгу о первой любви. Его спокойствию так же способствует то, что он больше не смотрит в иллюминатор. . В эту же минуту два нуля в окончании таймера привлекают внимание жующего лакричную тянучку человека. … Хань встречает двадцать второй год своей жизни в дороге, снова, уезжая последним посетителем музея искусств. В метро тише и холоднее, чем обычно в апреле, и Хань раскатывает рукава ужасной клетчатой рубашки. В вагоне много театральных постеров рекламой на стенах (Хань отмечает для себя две постановки на следующих выходных) и три человека, все на разных сидениях. Хань расстёгивает сумку, с грустью понимая, что оставил книгу в издательстве, и достаёт из обложки паспорта сложенный вчетверо листок. В его месячном плане галочек больше, чем их близорукими глазами видно у моря, когда кто-то пробежит мимо галдящих на берегу чаек. Хань мысленно хвалит себя за проделанную работу и сверяется с таймером на запястье. Хань считает, что вот теперь он окончательно взрослый, у него высокий балл в университете и целый раздел, которым он заведует в издательстве журнала, на полставки просвещая молодёжь о базовых аспектах искусства. У него даже ослабленный галстук на шее – как у отца, когда Хань ещё вихрастым мальчишкой бежал от калитки дома по пыльной подъездной дороге, чтобы запрыгнуть в кольцо крепких сильных рук. У Ханя даже плечи шириной сантиметр в сантиметр, как у отца. Хань шмыгает носом, прогоняя от себя сентиментальность, и признаёт, что в судьбу верит. В каждый её необычный знак, в каждую случайную неслучайность. И в красные нити, незримо соединяющие влюблённые сердца, – тоже. Хань не из отчаянных романтиков, но он живёт в мире, где каждый периодически бегло смотрит на своё запястье. Хань прочитал довольно много историй о жизни и любви, чтобы иметь мотивы проверять своё собственное чаще, чем любой другой человек. На запястье красуется блёкло-чёрным 43800. … Чем больше сжимается таймер, тем больше Хань благоговеет перед судьбой и чаще проверяет запястье. Убегающие всё быстрее минуты для него уже как время на обычных часах. 10079? Ох, он почти опаздывает на утренний сбор. 9120? Чёрт, он в последний миг догоняет уже готовящийся отъезжать автобус. Хань не понимает, как у него получается делать это. Вычисления, математика, графики и проценты всегда, особенно в старшей школе, были его головной болью. В университете его выручают однокурсницы, а сам Хань только и может вычислить, когда начнётся обед, просто взглянув на запястье. Как часто бывает, когда уже почти невозможно ждать, разум на время помогает справиться с ударной волной беспокойства: Хань не смотрит на своё запястье уже два дня, зарываясь в дела с головой, он продумывает презентацию, пытаясь не путать названия струнных инструментов с похожими китайскими, он переступает с ноги на ноги, крепче вцепляясь пальцами в поручень на повороте. В вечернем автобусе, набитом уставшими людьми, Хань чувствует на себе чей-то взгляд и напрочь забывает проверить запястье. На календаре 20 мая. В двух шагах от Ханя стоит парень, шарики пирсинга в мочке и хряще левого уха привлекают внимание. Хань чувствует лёгкую дрожь по открытой из-за коротких рукавов коже рук, он отводит взгляд на открытое настежь окно на уровне его шеи, отмечает, что нужная ему остановка осталась позади, мысленно вздыхает, и только после этого решает вновь посмотреть на интересного незнакомца. Они сталкиваются взглядами. Хань сглатывает и удивляется про себя тому, как у кого-то в темноте глаз могут угадываться все звёзды, что Хань когда-либо видел – хотя это всего лишь огни сумеречного города за стеклом играют с его обострёнными чувствами и воображением. Хань моргает и понимает, что ему надо пробираться к выходу, он запаздывает домой, его ждёт не кормленный едой и вниманием с самого утра пушистый серый кот, но мысль прервать зрительный контакт, просто молча сбежав, помечается в голове маркером Самой Большой Ошибки в жизни. Хань уже давно не отрицает знаки судьбы, поэтому протискивается между людьми на два шага вперёд по салону, чтобы легко коснуться чужого локтя пальцами и сказать довольно рвано: – Прошу, не откажитесь выпить со мной чего-нибудь завтра днём. – Есть причины отказываться? – легко отвечает парень, приподняв уголки губ в улыбке. Хань капитулирует из автобуса и проговаривает себе под нос название кафе и имя, пока спрыгивает с подножки. Он думает, что никогда ещё бытовые ошибки не приводили его к такой чудесной улыбке. Улыбке, обращённой только Ханю. Это ли не судьба? … На террасе кафе шум автомобилей составляет мелодию со скрипом зонтиков над столами и приглушёнными откликами старой песни из приоткрытых окон. Хань добавляет свою партию, отодвигая стул для вчерашнего незнакомца, и садится напротив. В кронах деревьев на другой стороне улицы летают, переговариваясь между собой, маленькие серые птички, порыв ветра вырывает из укладки Минсока прядь волос, оставляя её трепетать на лбу, и Хань тянется заправить её пальцами за ухо. Он останавливает свой порыв, просто указывая на это вслух. К их столику подходит официант с двумя картонными меню в руке, и Хань ласково улыбается, увидев чёрную цифру 5 на загорелом запястье, выглянувшем из-под белоснежного рукава униформы. Хань даже отвлекается на мгновение, пытаясь оглядеть всех людей на террасе и прикидывая в уме, кому предназначены эти пять минут. Запястья Минсока скрыты застёгнутыми на вторую пуговицу рукавами хлопковой полосатой рубашки. Хань пытается не качаться на ножках плетёного стула и задумывается. Что сейчас закажет Минсок? Выбор не так уж и важен, но в Хане включается интерес. Если Минсок закажет чай – Хань огорчённо вздохнёт. Чай создан для бесед с друзьями, долгими и откровенными, но никак не подходит для первого свидания. Вода без газа – выбор неплохой, жара с полудня всё ещё держится в городе. Но Хань считает, что кофе – лучше всего. Тот, с кем его может связать красная нить судьбы, определённо будет пить кофе. Американо, или американо со льдом, если сделать скидку на влажную духоту. Хань осекается в собственном заказе – он просит чёрный кофе и мятный лимонад сверху, чтобы остудить свой пыл, – и незаметно проверяет таймер на своём запястье, скрывая ладонь под столешницей. Позавчерашним утром, Хань помнит, там было чёрное 2400, а сейчас обжигающе красное бесконечное количество цифр. Хань пытается прикинуть в уме, во сколько человеческих лет уложится такое количество минут, и его голова начинает болеть от сложного подсчёта. Хань не знает, когда его чёрное сменилось на красное. Он поднимает взгляд от своей руки, когда Минсок говорит: – Мне, пожалуйста, американо. – Добавить льда? – Да, было бы неплохо. Минсок смотрит на Ханя через стол и улыбается. И в этот момент Хань решает, что если примерные 70 лет на его запястье адресованы кому-то другому, не рыжему и веснушчатому, он пойдёт поперёк судьбы. Ведь у его человека может быть только такая улыбка – слегка десноватая, тёплая, как тысячи солнц, с сощуренными от солнца глазами. И адресованная только ему. … Минсок знает наизусть все штаты Америки, может починить холодильник и машину, тайно вышивает гладью рыжих лисичек, может продемонстрировать звуки почти всех животных в зоопарке, показывает сертификат курса бариста, цитирует кусок из "Божественной комедии" на оригинальном языке, обучается на хореографа и учится танцевать во всех стилях мира. Минсок умеет если не всё, то почти всё. Хань знает его всего неделю, и каждый вечер они сидят на террасе уже привычного кафе, иногда пробуя местные закуски. Общение между ними складывается настолько просто, что Хань иногда думает, будто он сидит на этом плетёном кресле всю свою жизнь, а Минсок рассказывает ему новый факт из мира животных, составляя в чужой голове какую-то энциклопедию разрозненных фактов. Минсок удивительный – считает Хань, и не замечает, что говорит это вслух в вечер, когда последняя цифра на их запястьях меняется с единицы на ноль восьмой день подряд. Минсок поднимает свою левую руку над столом, чтобы поделиться: – Из двух нолей получается бесконечность. Хань смотрит на своё собственное запястье. Он озадачен. – У тебя точно такие же миллионы. – Я заметил это во вторую нашу встречу. Хань смотрит на Минсока так, будто перед ним сидит и улыбается не Минсок, а сам Будда или ещё какой управитель вселенной. – Так… ты знал? Минсок кивает и его улыбка становится слегка грустной. – Мой таймер сменился ещё в автобусе. Когда я увидел тебя в первый раз. Хань молчит пару секунд, пытаясь собрать воедино все мысли, связать их во что-то, что он сможет выдать словами – а сказать хочется многое. Минсок опережает его, вспоминая: – Было безумно щекотно! Как будто меня укусила сразу семья комаров. Минсок так очаровательно хохочет над сбитым с толку Ханем, что Хань не удерживается и привстаёт с места. Он целует Минсока в первый раз, и получается это не так, как того хотелось бы – он просто проезжается губами по чужим губам и, потеряв равновесие, падает обратно на стул. Минсок облизывает губы и говорит серьёзно: – Ты не спросил разрешения. А если бы я отказался? – Есть причины отказываться? – шутит Хань. Минсок приподнимает уголки губ в улыбке. И просит у Ханя прогулку по набережной – за некую наглость действий. Хань во время прогулки почти не выпускает ладонь Минсока из своей. Наглость действий – понятие к Ханю, к Ханю влюблённому в особенности, неприменимое. … Хань оставляет позади сто сорок прочитанных страниц романа Бронте, пока Минсок только наполовину собирает пазл в три тысячи элементов. В итоге должен выйти пейзаж заросшей зеленью и мхом водяной мельницы. Под абажур настольной лампы настойчиво пытается забраться маленькая серая муха. Хань отгоняет её взмахом ладони и переворачивает, случайно заламывая уголок, ещё одну страницу. Минсок, застывший было над своими развалинами кусочков пазла, вдруг резко выпрямляется, поднимается на ноги и смотрит на Ханя. – Пойдём гулять? Я вижу уже только кашу. Хань закладывает страницу закладкой и кладёт книгу на стол. Ему приходится подняться и сделать шаг вперёд, чтобы увидеть уже готовые края пазла и вязкую зелёную воду с деревянным кругом, утопающим в ней. – Красивая каша. Минсок смотрит на него долю секунды, прежде чем сказать: – Я люблю тебя. Хань после этих слов наваливается на него с медвежьими объятиями, а Минсок смеётся и пытается его легонько пощекотать по рёбрам. За два года отношений их маленькие традиции, поначалу вызывающие недоумённый смех, становятся частью их повседневной жизни. Каждое утро начинается с поцелуев, и Хань ещё часто успевает на автобус в последний момент, потому что кормить пушистого серого кота первый раз за день – его честь и обязанность. Каждое субботнее утро после ленивых поцелуев продолжается мягкими вафлями с джемами или ванильным кремом – Минсок делает настолько идеальные вафли, что Хань с нетерпением ждёт каждые выходные. Каждый воскресный вечер Минсок расслабляется за сбором пазлов – его это успокаивает, а Хань любит за ним в эти моменты наблюдать. Хань любит наблюдать за Минсоком вообще всегда. Ещё они любят обедать вместе, хоть это и не всегда удаётся, потому что их университеты в десяти станциях метро друг от друга. У Ханя часто в рюкзаке появляются сэндвичи на скорую руку. Хань в ответ подбрасывает Минсоку в карманы джинсов пакетики мармеладных мишек. С Минсоком время несётся с удивительной скоростью. Хань иногда бросает взгляд на запястье – сначала Минсока, потом своё, чтобы убедиться: всё в порядке, его в запасе ещё много, настолько много, что финишная точка будто и не будет видна вовсе. Минсок как раз шутит, пока накидывает на плечи джинсовку Ханя, что велика ему на размер в плечах: – Тебе когда-нибудь тоже понравится собирать пазлы. Когда у нас останется лет десять. – Разве мы не будем совсем дряхлыми стариками? – А у совсем дряхлых стариков не может быть хобби? Хань запихивает бант шнурков под язык кроссовка и догоняет Минсока уже на лестничной клетке. Он настроен флиртовать с Минсоком всю их прогулку. Всю их жизнь. Поэтому он говорит, сбивая свой игривый тон голоса быстрыми шагами: – Моё хобби – любоваться тобой. Минсок дарит ему быструю улыбку через плечо, а в следующий миг показывает язык и начинает убегать вниз по ступенькам. С ним никогда не бывает скучно. Хань желает думать так же спустя миллион минут. … В субботнее утро Хань пробуждается от запахов кофе и мягких вафель, впервые без поцелуев-будильников, и быстро топает босыми ногами по холодному спросонья полу. На кухне распахнутое окно, в него залетают звуки птиц и шум ветра. Хань ёжится, натягивает на себя подхваченную по пути футболку. Минсок выглядывает из-за двери. – Доброе утро. Не расстраивайся раньше времени, у меня сюрприз. Хань озадаченно чешет щёку, пока забирается с ногами на табуретку. Он знает Минсока пять лет и три дня сверху, и ни один из них никогда не был хорош в сюрпризах. Хань не знает, это хорошо или плохо. Он поднимает со стола одну из белых чашек, с наслаждением отпивая глоток кофе. Минсок грозно стучит его пластмассовой лопаточкой по локтю. – Сначала надо пить воду. Хань считает, что иногда может и помучиться от изжоги. Но чашку отставляет, чтобы подняться и Минсока к себе прижать покрепче, вдохнуть его запах и внезапно почувствовать привкус ностальгии. От рубашки Минсока пахнет лавандой. Минсок вдруг просит Ханя показать левую руку. Хань делает шаг назад, не понимая, но ладонь вытягивает, проверяет машинально запястье. Видит что-то необычное на безымянном пальце. – Хочешь, отправимся в путешествие? Хань трёт глаза костяшками пальцев и снова смотрит на левую руку. Безымянный палец тонкой серебряной полоской опоясывает обещание. Минсок может добавить в свой бесконечный список умений способность незаметно и неощутимо надевать на палец кольцо. Хань ловит лицо Минсока своими ладонями, оглаживает его щёки большими пальцами и молча кивает. Его настолько переполняют слова и эмоции, что их никак не выразить словами. Честно. Хань проще подсчитает, сколько раз в жизни он видел голубых стрекоз, чем сможет сказать что-то вразумительное на пронизанной апрельским ветром кухне. Минсок понимает его без слов. … В день, когда бледный до самой шеи Хань крепко держится за руку Минсока по пути в аэропорт, начинается сильный дождь. Хань нервно смотрит на то, как дворники слизывают воду со стекла, как на перекрёстке ручьи превращаются в океан, как сбоку сверкает вспышка молнии. Минсок поворачивается, будто хочет что-то сказать на ухо, вместо этого легко целуя Ханя в кожу ниже мочки, ещё чуточку ниже. Хань закрывает глаза, и через минуту начинает дышать намного спокойней. Дождь – ну и пусть. Хань давно не пробовал еду в ресторане при аэропорте, давно не смотрел на взмывающие вверх самолёты сквозь огромные окна зала ожидания, давно не пил вкусный кофе из пекарни неподалёку. Дождь не помешает им отправиться в путешествие. Хань просто предупредит отца, что немного задержится. Хань делает глубокий вдох. В салоне такси стоит запах лаванды. … Хань заканчивает разбираться с фотографиями только спустя две недели после того, как они возвращаются из путешествия. Он покупает три фотоальбома, и два из них от корки до корки – случайно и не очень заснятый Минсок на фоне китайской природы и архитектуры. Минсок проводит столько мастер-классов за это время, что в воскресенье предпочитает поспать вместо сбора пазлов. Хань тихонько гладит его пальцами по плечу и заканчивает читать очередной сборник Мураками. Минсок в субботнее утро добавляет к мягким вафлям книгу в бумажной обёртке. Хань аккуратно пытается её распаковать, а после откладывает чтение на потом. Книги способны разбить ему сердце. Минсок шутит после: – Будешь читать её дряхлым стариком? – Я даже буду читать её вслух, если захочешь. Сэлинджеру такое прочтение его культового романа точно бы понравилось. … Иногда Хань завидует самому себе. Мимолётно и расплывчато, осаждая себя мыслью – разве же так бывает? Бывает. Каждый раз, когда Минсок сонно что-то напевает ему в шею перед сном. Каждый раз, когда Минсок добегает вместе с ним до автобуса и целует, прежде чем остаться дожидаться другой маршрут. Каждый раз, когда Минсок обрабатывает кошачьи царапины на запястье Ханя, обязательно при этом целуя в макушку. Каждый раз, когда Минсок выключает в спальне цвет. Каждый раз, когда Минсок улыбается. Хань во время обеда в кафе здания издательства застревает на мысли, что его копилка когда-нибудь закончится. Воспоминание поблекнет и заменится на другое, более яркое, свежее. Ханя это удручает. Ему не хочется забывать ни единого мгновения своей жизни, ни единой ошибки, ни единой шутки, ни единого неудачного слова. Он слишком часто чувствует себя счастливым, и воспоминания, которые он бережно сохраняет в голове и иногда фотографиями, окрашиваются именно цветом счастья. Какой он, этот цвет? Цвет всех звёзд, что Хань когда-либо видел, в тёмных глазах. Цвет веснушек на вздёрнутых улыбкой щеках. Цвет глубоких поцелуев на косточке ключицы. Цвет запутавшегося в рыжих волосах солнца. От счастья иногда становится страшно, Хань об этом читал. Но никогда раньше не испытывал этого страха сам. … Хань встречает свой двадцать девятый год в пути, снова, и он этому очень радуется, на самом деле. Они возвращаются из путешествия в честь дня рождения Минсока, и поездка слегка затянулась. Хань очень хотел сходить во все музеи в Риме, и Минсок не мог ему отказать. Минсок шутит сонным голосом: – Нам придётся купить три десятка фотоальбомов. – И ещё нужна новая комната для твоих пазлов. Минсок тихо смеётся и укладывается на плечо Ханя щекой. На полке над их головами половина чемодана точно забита цветастыми коробками с пазлами. Хань держит Минсока за руку и слышит, как Минсок, уже точно засыпая, поздравляет его. За окном поезда проносится промозглый рассвет. На запястьях обжигающе красным в запасе ещё миллионы минут. … Воскресный вечер проходит в полудрёме. Хань гладит пришедшего на колени пушистого серого кота и зевает. Он перечитывает страницу уже в третий раз, но смысл слов утекает от него, как вода из крана. Минсок умывается и вскоре перестаёт шуметь в ванной. Его пазл собран наполовину. Хань смотрит на количество прочитанных страниц в толстом вдумчивом романе. Он осилит ещё главу или две, прежде чем начнёт сопеть в уголке дивана, уронив книгу из рук. Он закладывает страницу и встаёт, в извинение поглаживая кота и обещая ему дать погрызть чего-нибудь. Он думает сделать себе сладкий кофе и дождаться возвращения Минсока с репетиции. У одной его группы важное выступление в следующую субботу, и прогонов становится настолько много, что Хань учится по интернету, как делать массаж. Он разминает Минсоку спину пальцами, используя немного разогревающего крема, и тщётно удерживает себя от попыток не целовать измазанные кремом изгибы плеч. Массаж выходит немного коротким и вряд ли расслабляющим. Минсок говорит, что ему нравится, даже если ему на самом деле не нравится. Вот и сейчас, Минсок уже после массажа и душа, он выглядит совсем юным и удивительно серьёзным, даже в глупых жёлтых шортах. Хань ловит его в объятия по пути на кухню и долго целует. – Чего читаешь? – интересуется Минсок после. Хань заправляет выпавшую из укладки медную прядь волос за ухо, проводит пальцами по шарикам пирсинга и качает головой. – Одного американского писателя… Хань точно знает, что Минсок его книг никогда не читал, поэтому не уточняет. Минсок целует его в щёку и обещает вернуться раньше полуночи. Хань бросает взгляд на запястье, прикидывая, что сейчас только три часа дня. Хань уходит на кухню и не слышит, что Минсок говорит ему перед тем, как закрыть дверь. Хань кричит в ответ: – Люблю тебя! Не едь на метро! Точно зная, что стены позволят Минсоку услышать его. Когда Хань наливает в джезву холодную воду из бутылки, его взгляд машинально скользит по левому запястью. Обжигающе-красным на нём горит семь. Хань роняет джезву из рук. Он выключает плиту, убегает в спальню, надевает на себя первые попавшиеся джинсы, хватает с вешалки зонт и захлопывает дверь в квартиру так, словно эта секунда способна спасти его или кого-то ещё. Когда Хань выбегает из дома, на его запястье застывает одна минута. … Хань видит её каждое утро все следующие три года. Он просыпается, варит кофе, молча пьёт его, кормит пушистого серого кота, проверяет все приборы и выходит из дома. Его путь на работу со временем меняется, превращаясь в стабильный маршрут. В больнице он проводит ровно десять минут с утра, ровно тридцать минут в обед и ровно три часа вечером. Сегодня у Ханя с собой роман Сэлинджера. Он читает вслух иногда, когда есть настроение. В прошлый четверг его слушал не только Минсок, но и две нянечки. Ханя подобное, конечно, смущает, но Минсока забрать домой он не может. Приходится всегда помнить об окружающих. В вечернем автобусе, набитом уставшими людьми, Хань сглатывает горький комок, когда понимает, что уже отъезжает от нужной остановки. Путь до больницы становится длиннее, и Ханю кажется, что он идёт на одном месте. Он останавливается и прислушивается к происходящему вокруг. Проезжающий мимо автомобиль задним колесом въезжает в лужу, Хань отскакивает на шаг от бордюра. Над головой, где-то в ветвях молодого каштана, летают, переговариваясь между собой, маленькие серые птички. Издалека пахнет жареными креветками и сладким соусом. Мир вокруг него живёт и сияет в лучах заходящего солнца. Хань зябко кутается в кожаную куртку и спешит продолжить свой путь. Он сжимает ладонь Минсока в своих руках и долго смотрит на его худое лицо. Веснушки ближе к лету становятся ярче, как оживают под солнцем одуванчики, и Хань любуется каждой. Вот эта, почти в уголке левого глаза – его любимая. Ханю безумно хочется её поцеловать, но он всегда уважал правила, установленные в обществе. Он выпускает ладонь Минсока из своих, но ненадолго, он только достаёт книгу и раскрывает её на нужной странице. Закладка выпадает и остаётся лежать на кафельном полу. Хань сбивается в словах на первых же трёх страницах. Он тяжело выдыхает. Сегодня, наверное, не стоит продолжать читать. Хань поднимает закладку, отряхивает её и закрывает книгу. Он долго смотрит на запястье Минсока. Там застыли те миллионы минут, что они не успели прожить вместе. Хань проверяет своё запястье. Он делает это очень часто. Минута. Единица. Хань предпочёл бы увидеть здесь ноль. Из двух нолей получается бесконечность, а один – это всё ещё часть космического, необыкновенного. Вот только обжигающе-красный ноль не остаётся под кожей надолго, Хань знает. Он всё ещё помнит, как запястье его отца стало пустым. Хань оглушается мыслью. Его запястье тоже станет пустым. Никого не держат в искусственной коме десятилетиями. Да и разве же это подходит Минсоку? Хань мотает головой и решает снова попробовать почитать. Он так легко вязнет в собственных мыслях, что, возможно, когда-нибудь он не сможет выбраться из их клубка и утонет совсем. Хань прочищает горло и дочитывает покинутую на середине фразу. Он сам не замечает, как углубляется в происходящее, и поднимает взгляд на Минсока только после ещё тридцати или тридцати пяти страниц. Хань думает, что он ужасно соскучился по улыбке Минсока. Когда Хань возвращается домой, он пытается вспомнить, являются ли синонимами Судьба и Справедливость. … Хань впервые за долгое время опаздывает на автобус, и он сверяется на бегу с часами на правой руке – так и есть, он догонит автобус разве что чудом. Чудо случается. Хань вцепляется пальцами в поручень и тяжело дышит от незапланированной пробежки ещё две остановки. Когда он спрыгивает с подножки автобуса и торопливым шагом идёт ко входу в больницу, его левое запястье будто кусает комар. Хань на ходу шлёпает себя ладонью по коже и замечает под пальцами что-то, чего точно не было, когда он проснулся. Единица на его запястье растягивается и размывается, превращаясь в миллионы и миллионы минут. Хань не верит тому, что он видит. Он трёт глаза пальцами. Вместо единицы на его коже много-много цифр. Он так отвык видеть их, что никак не может поверить, что всё происходит на самом деле. Хань даже щипает себя за локоть. В дверях больницы его встречает лечащий врач Минсока. На запястье Ханя оживает обещанием бесконечное – если не задумываться глубоко – количество минут. На календаре 20 мая.