Вернись

Иду по снегу, он хрустит А может, мои кости?       Пожалуйста, давай как раньше?       Чтобы посреди ночи я проснулся от ворочаний на матрасе. Скинул с себя все твои дрожащие конечности, устало зевнул и буквально на секунду застыл на твоем напряжённом от кошмаров лице. Словив себя на мысли, что похож на маньяка, незамедлительно разбудил тебя, чтобы этот кошмар не продолжался. Мне всегда было до боли жалко и обидно, что это происходит не с кем-то другим и не где-то далеко, а тут, здесь и сейчас.       Начиная с плеча, я медленно провел бы пальцем вдоль локтя к запястьям, обвел бы все многочисленные порезы и, отметив, что их стало больше, жутко расстроился, но и виду не подал. Ты обещала, что больше не будешь, но не смогла. Я — оптимист с примесью реалиста, поэтому верю в лучшее, глубоко в душе зная, что не справишься. Что однажды, когда меня не будет рядом, ты проснешься от дурного сна и получится...Нет, мы не об этом.       Здесь и сейчас ты распахиваешь глаза, равно дышишь и подскакиваешь на локтях. Кошмары, болезни, обкусанные губы — так уставал от этого всего.       Хотелось стать птицей. Обычной черной вороной в сером городе, где все одинаковое и толпы людей кончаются только по ночам. Взлететь высоко-высоко, прямо к пыльным серым облакам, подальше от земли, облететь весь город, и, под вечер, наблюдая слабопробивающийся закат, сидя на проводе, камнем упасть на землю, прямо в поток машин.       От желания как сделать и без превращения в кого-либо меня отговаривали ты. Нет, ты молчала, и даже не знала, что такие мысли есть, но своим взглядом и таким многозначительным молчанием заставляла меня жить.       Окончательно прогняя тёмные мысли, я сжимаю твои пальцы в своих до хруста костяшек.       Ты смотришь темно-зелеными и ужасно грустными глазами не дольше 3 секунд, а потом в них сверкает что то похожее на искру и слезу одновременно, ты выдаешь совершенно непонятную мне эмоцию и шепотом просишь:       — Сделай блинов.       Я до сих пор не знаю, зачем ты так говорила, ведь навряд ли я такой сногшибательный повар. Может для того, чтобы перестал таращиться светлыми глазами, так контрастирующими с чёрными мешками под ними, случайно напоминая, через что мы проходим. Ты ведь тоже чувствовала вину. За что и перед кем — тоже не понятно.       Это отвратительно. Все тогда было отвратительно, кроме тебя. Мне было хорошо только с тобой. Даже в хрущёвке на краю города, где нужно было не жить, а выживать. Любил: бледную, с болезненно-худым телом и этими дурацкими порезами на руках. От них было больно не только тебе, не только ты страдала от своей худобы. Я ненавидел себя за то, что не могу прекратить то, что происходит.       Даже сейчас, когда я вспоминаю об этом глубокой ночью, и мои горячие слезы текут по щекам, все внутренности неприятно выворачиваются наизнанку. Сейчас все совсем по-другому: есть небольшая уютная квартирка, любимая работа, деньги. Я могу наслаждаться этой жизнью. Иногда мне интересно думать о том, что было бы, если бы у нас получилось. Как жаль, что мы живём не в мире магии, где сквозь время, пространство и обстоятельсва я смог бы перетащить тебя сюда.       Кажется, от воспоминаний скоро стошнит. Ты — ночной кошмар, который вроде забыть и хочется, но не получится. Ты засасываешь куда-то в свою атмосферу, где все так серо и тускло, а потом зовешь остаться в этом мире. И я не просто так сейчас романтизирую все те ужасные вещи, которые с тобой происходили. С кошмарами, от которых не помогало вообще ничего. Ты всегда будила меня посреди ночи, и плевать хотела на то, что я сплю. Я вставал, иногда ворчал, но это всегда продолжалось недолго. Я не могу злиться долго на тебя, слишком боюсь, что примешь все близко к сердцу.       Сейчас мне в тысячу раз хуже, чем тогда. Давай как раньше?       Чтобы я в конечном итоге ни сказав ни слова отправился на кухню, с целью хоть как-то тебя порадовать. Спиной почувствовав слабую улыбку и шаги прямо позади меня, понял бы: получилось.       Чтобы соседи ругались и стучали по стенам, завтра в институте снова пришлось спать на задних партах, а та злобная бабка, которая сдает нам квартиру опять выносила мозги и кричала, что ты сумасшедшая. Я хотел врезать ей со всей силы, чтобы челюсть выпала из ее окровавленного рта, глаз взбух от фингала, и эта тупая корга заткнулась. Но мысль о том, как ты на это отреагирует, останавливала меня.       А вообще не так уж и важны эти соседи, этот недосып и эта Тамара Михайловна. Ничего не важно, пока ты в этой майке, высящей на худом теле как мешок, сидишь прямо на маленьком столе для двоих и смотришь, как я смешиваю воду, яйца и муку с сахаром. Иногда казалось, что ты была ребенком, затаченным в такое тело. Все на свете было для тебя безмерно новым и живым, но при этом ты без зазрения совести издевалась над собой как могла. Ты хотела умереть, и при этом смотрела так жизнерадостно на маленькие бытовые радости. Ты была болезненно худой и отказывалась есть, но всегда, когда мы завтракали вместе, с аппетитом улетала за обе щеки любые помои.       Я не могу поверить. До сих пор не могу...       Ты говорила, что я — единственное, в чем есть смысл. Так куда же он делся? Я же был рядом. Но не успел.       Твой могильный камень холоднее, чем остальные. Сколько его не убирай, он всегда поростает травой и мхом, а твоя фотография будто начинает улыбаться, когда я прихожу.