богом данная

      Три выстрела в живот, одна пуля, предназначенная для Эльзы. Алик был бы рад обменяться с Элей пулями, чтоб пуля-дура в Аликовоу голову врезалась, только бы не портила идеальное лицо его Эльзы. Но нет, рядом находится именно ее, почти ледяное, тело. А Алику удается найти в себе остатки сил, чтобы выпасть из салона проклятой девятки и занырнуть в воду. И, наверное сам Бог решил, что Алику еще не время на тот свет отправляться. Ибо как объяснить тот факт, что пули прошли в воде совсем рядом с ним и ни одна не попала?       В рубахе родился. Отвесил Витек еще в Афгане, когда и там пуля мимо Аликовой головы просвистела. Если действительно, рубаха эта существует, то ее бы Эльзе отдать. Только вот Эльза уже с машиной ко дну пошла, а Алик ползет к Михалычу.       Михалыч — патологоанатом местный, а у афганцев славится врачом с золотыми руками. Столько он его бойцов перештопал. Да каких только он ранений не видел? Казалось, что Михалыч всякий пиздец видел и многих вытащил с того света.       Алик глаза раскрывает с трудом. Все перештопанное тело болело и ломило, однако, самую болючую рану не заштопает ни один умелый доктор на всем белом свете, ту что болит и кровоточит где-то слева под ребрами.       Он стонет, проводя рукой по металлической поверхности и разглядывает потолок. Алик определенно находится в морге на кушетке, его счастье, тел с бирками тут сейчас мало. Волков поворачивает чуть голову, замечая женскую фигуру в белом халатике. Это однозначно не Михалыч, либо же у него галлюцинации. Если, галлюцинации, то почему не Эля?       А женская фигура, облаченная в больничный халат, с темными коротко остриженными волосами все что-то копошится за столиком Михалыча и только потом оборачивается к нему лицом с собачкой на руках. Собачонка мелкая, длинная, с висячими ушками, да на коротких лапках. Черная с подпалом. Александр щурится, примечая на грудине у таксы бинт, сама она поскуливала, но держалась молодцом. — Очнулся, — едва заметно улыбается девушка. — Михалыч, че ты мне вколол? — выдает Алик, сощурив глаза, в попытке разглядеть незнакомку.       Она была красивой, либо же ему почудилось. Хрупкая, невысокая с глазами серо-зелеными и пухлыми губами. У нее приятные черты и красивая улыбка. Под больничным халатом на ней летний черный сарафан в горошек на бретельках, она собаку поглаживает и на Алика смотрит. — Он на базу вашу ушел, — теперь совсем без каких-либо эмоций она отвечает. — У командира Вашего нового что-то приключилось.       Алик наблюдает за тем, как девушка собаку наконец отпускает и та, плетется к мискам. — Ты вообще кто и откуда тут взялась? — он игнорирует все сказанное незнакомкой. Слышать больше нихрена про афганцев не желает. — Богдана, — как-то резко и даже грубо отвечает. — Отец просил присмотреть за тобой. — Хмурит брови Дана. — Нужно бинты сменить, — она указывает взглядом на испачканные в крови бинты.       Алик с трудом на локтях приподнимается и смотрит на свое перевязанное тело, а затем смотрит на Богдану. — Ну, дождемся Михалыча — он и перевяжет, — бурчит, недоверчивый взгляд впирая прямо в шатенку.       Девушка глаза свои закатывает, руки под грудью уместив, затем тяжело вздыхает и потирает переносицу. — Пока ты был в отключке, с перевязкой я справлялась неплохо.       Алику крыть нечем. Он даже не знает сколько был в отключке, помнит только тот злополучный вечер и красивую Эльзу, с совершенно некрасивой дырой во лбу. — Сколько я был в отключке? — Четыре дня, — девушка тянется к ящичку на отцовском столе за бинтами и бутыльками для обработки швов. Такса садится возле мисок и тихо скулит. — Че с ним? — холодно и даже без интереса Алик спрашивает. — Барсук подрал, — такой же холодный ответ он и получает. — Давай помогу. — Богдана ставит все необходимое на стол и идет к Волкову. Алик бы ответил отказом, но при повторной попытке приподняться на локтях, понял, что сил у него не осталось вовсе.       Дочь Михалыча аккуратно помогает афганцу принять сидячее положение и принимается снимать старые бинты. Волков бы скулил, не хуже той собачонки, что подрал барсук, да только что-то не позволяло. Он ведь сильный... был четыре дня назад. А сейчас сломленный. — А ты вообще врач? — вопрос который не задать Алик не мог. Он наблюдает за тем, как старые бинты отправляются в урну. — Ветеринар, — она щурится, — ответ устроил?       Алик тихо хмыкает, но все же позволяет обработать раны и сменить бинты. С перевязкой Богдана и впрямь справилась быстро и умело.

***

      Дочь Михалыча отлично водит автомобиль, а сигарета, зажатая между тонких женских пальцев, ей несомненно идет. Из магнитолы доносится, что-то из Наутилусов, а Алик сидит на задних сидениях и бессовестно так пялится на Богдану. Пассажирское место спереди заняла такса. Оказалось, что это кобель по кличке Царь. — А тебя кто так подрал, афганец? — вдруг спрашивает девушка, выворачивая руль в только ей известном направлении. Ясно было одно, направляются они за город. — Кошка... дранная, — только и проворчал Алик.       Раны от огнестрела теперь болят не так сильно, а Алик, кажется, крупно подсел на обезболивающе. В мыслях он себя оправдывает тем, что обезболивающие залечивает раны душевные. Хоть и бьющийся под грудью орган, что мы сердцем зовем, все еще болит и кровоточит. Не излечился. А благодаря сильнодействующему препарату, что он так крепко сжимает в кармане старой куртки, Алик видит свою Эльзу. Пусть и бледную с ужасной дырой во лбу, зато он ее видит.       Богдана привезла Алика в деревню, в их с отцом дом. В саду растет яблоня, а во дворе насажены разные цветы. Прибрано и уютно. Алику она все еще помогает и делает перевязки, порой рассказывая о разных животных, что приводят к ней на прием. Алику слушать было не интересно, но благодаря ее болтовне, он все еще не свихнулся от навязчивых мыслей.       Рядом с Аликом старались находиться и Михалыч и Богдана. Если и Михалыч знал все под чистую, то Богдана знала поверхностно. Девушка все думала, почему Алик не хочет слышать ничего про своих приятелей. Пока в один из дней, проведенных с Аликом в деревне, тот не выдал ей все что накопилось.       И про Витьку и про Эльзу. Полегчало. Выговорился.       Девушка нервно трясет ногой и смотрит в глаза Алику. Впервые за долгое замечая в них столько боли и разочарования. — Все наладится, — только и произносит шатенка, выпуская сигаретный дым. Она с места поднимается и направляется к калитке. — Время лечит.       Алик вслед ей усмехается, обдумывая сказанную фразу. Разве лечит время? Нет. Оно только ломает. Чувство вины поселилось где-то внутри и с каждым разом все сильнее напоминает о себе. Волком выть хочется, убежать, спрятаться... лишь бы не слышать тот выстрел.

***

— И что ты собираешься делать? — Богдана привычно перекидывает ногу на ногу, наблюдая за тем, как Алик всматривается куда-то вдаль. Новость о том, что Витек завтра женится — добила его вновь.       Когда-то Эльза мечтала оказаться невестой, как полагается, в белом платье, с красивой прической, цветами и фатой. Алик, конечно, обещал ей свадьбу, но потом. А вот Витек откладывать не стал и сразу потащил свою Иришку под венец. — Поздравлю, — только и пробормотал он, зажимая сигарету губами и опираясь на трость. — Не глупи, — она брови хмурит, — я выхаживала тебя не для того, чтобы тебя завтра пришили.       А Дана и впрямь все свое свободное время посвящала Царю да Алику. Волков с ней первые шаги сделал, пусть и с тростью, но сделал. Из ума не выжил тоже благодаря ей. Единственное, что проглядела девушка так это то, что Алик у ее отца обезболивающее до сих пор клянчит, обязуясь деньги отдать сразу, как окрепнет. Да только не окрепнешь ты, такими темпами, глупый.       А Михалыч командира вовсе в нынешнем Алике не узнает. Будто бы человек перед ним совсем другой. Внешность хоть одна, а человек другой. Бывалый огонек, которым так горели когда-то Аликовы глаза, уже потух.       Алик выглядит болезненно бледным, сжимая в одной руке трость, а в другой тлеющую сигарету. Он опирается на трость и зажимает сигарету губами, свободной рукой зажимая пистолетную рукоять.              Вот они молодожены. Счастливые. Алик Витю ждет, однако, он садится в машину вновь, напоследок смачно в губы чмокнув новоиспеченную жену. Машина стремительно удаляется, а Иринка к подъезду направляется.       Тем же лучше. Пусть сволочь эта на собственной шкуре почувствует, как это человека дорогого терять. Решил Алик, слушая как где-то внизу дверь подъезда захлопнулась.       Ирка счастливая, улыбается, сжимая в руке бутылку вина. Короткие волосы слега взлохмачены, а помада слегка размазана. Платье у нее пышное. Девушка хмурится, оглядывая Алика, затем улыбается. Обменявшись с ним парой слов, девушка направляется по ступеням вверх.       И как только она спиной поворачивается, Алик дуло пистолета на нее направляет, в голову целясь. Перед глазами вместо его Эли почудилась Дана и в голове Алика ее слова эхом отдаются. — Не глупи. Я выхаживала тебя не для того, чтобы завтра тебя пришили.       Нет. Так Эльзу не вернешь. В конце концов, Ирка тут не причем. Не последняя он скотина, чтобы невинного человека убивать. Он руку опускает и прячет пистолет, а Ирка как раз до лестничного пролета дошла и еще оглянулась, напоследок Алику улыбнувшись. Алик кивает и натянуто улыбается.       Богдану Алик не видел около недели, зато объявился Санька со своей Женькой. Пытались Алика образумить. Следили, чтобы он не сорвался. Не тягаться тебе, Санька, с прожженным дядей Аликом. Сорвался.       Богдана пришла следующим днем и Алик рад был видеть ее. За последнее время Богдана стала уже своей. Говорили они мало, в основном говорила Дана. За прошедшую неделю она если и пару слов ему сказала и то хорошо. Девчонка стала отдаляться, реже навещала и реже интересовалась его состоянием. — Привет, — говорит она тихо-тихо, стоя в пороге.