Бесчувственность

      — Тебе не холодно?       Его хриплый голос прорезал тишину пещеры. В ней и правда было до невозможного сыро и холодно. Женщина, отрешенно наблюдавшая за тем, как языки пламени поедали поленья, резко вздрогнула, поднимая строгий взгляд на напарника.       — Это что? Забота? — с неким презрительным смешком задала встречный вопрос она, вскинув левой бровью. Мужчина лишь нахмурился, опустив глаза в землю. Зехра поздно осеклась и поняла, что слова были слишком резкими, но решила промолчать и не заводить лишних и никому не нужных разговоров.       Впрочем, она не знала, что мужчину это не задело. Лишь потешило, отчего огонёк озорства блеснул в голубых зеницах.       Он пронзал её сгорбленную спину своим внимательным взглядом, пытался заметить каждое движение и каждый вздох, который мог вырваться из её груди. Эта женщина была слишком непредсказуемая и необычная. Он не встречал таких, и вряд ли еще встретит, учитывая то, что Смерть может достигнуть уже завтра.       Зехра была сильной женщиной. С большой буквы. Вряд ли каждая мама решит отказаться от своего ребенка, умереть для него в понимании, чтобы в любой момент положить свою душу и тело ради страны.       Но всё же она пыталась скрыться от чужих глаз. Не в прямом смысле. В переносном. Женщина старалась не показывать свои эмоции, желания и проблемы, лишь бы никто не заострял на ней свое внимание. Она не любила чувствовать себя жалкой и слабой. Впрочем, все это не любили.       Медленно его изучающий взгляд зацепился за руки, которые она растирала, в попытке согреться. Это вновь вызвало тихую усмешку у Сердара, который пару минут назад спрашивал её об этом. Женщина медленно потирала руки, время от времени выставляя ладони над огнем, в попытке получить тепло. Но, видимо, желанного результата это не приносило, так как она всё время вновь начинала их растирать.       Почему-то в этот момент мужчина вдруг заметил, насколько хрупкой она была, насколько нежной и в некоем роде маленькой. Её вдруг захотелось прижать к себе и объятиями отдать всё свое тепло, которое у него только было.       Зехра не была такая, как Джерен, что за маской милой девочки скрывала настоящую убийцу. Она наоборот пыталась скрыть свою «милую девочку» за маской хладнокровного, готового на всё агента. И это убивало её внутреннего романтика. Причем эту мучительную смерть видели все.       Медленно он сделал пару шагов по направлению к ней и в пару движений протянул ей тёплую пару перчаток, которые ни разу еще не надевал. Зехра аккуратно скосила взгляд на вещь, а после устремила недоуменный на него.       — Бери, они хорошо греют, — тихий голос совсем не нарушал идиллию, которое создавало уханье сов и треск огня, наоборот дополнял, добавляя некой интимности, о который никто из них и не думал. Зехра немного посомневалась, а после взяла, понимая, что отказываться было глупо.       — Спасибо, — лишь и силилась выдавить она из себя, игнорируя тот факт, что Сердар решил присесть рядом. Возникло странное ощущение спокойствие, которое отнюдь не радовало женщину.       — Как муж относился к твоей работе?       — Не припомню, чтобы я давала тебе согласие на такие разговоры, — хмуро подметила она. Взгляд карих глаз сейчас был темным, но всё равно в глубине отзеркаливался огонёк костра.       Сердар неоднозначно хмыкнул, и, ещё пару секунд поглядел в её профиль, опустил взгляд на руки. Так было спокойней, ибо жгучее желание обнять и расспросить о том, что было у неё на душе — появилось ниоткуда и не отпускал, напрочно засев в душе.       Ему нравилась Зехра. Не в том смысле, как любимая девушка или её внешняя оболочка, которую она показывала всем. Ему нравилась её душа. Она была прекрасной.       Такой ранимой, хрупкой, искренней, воздушной, мечтательной, доброй, щедрой, невероятной, простой и… чувственной.       Зехра из всех сил пыталась скрыть любые всплески эмоций, что могли выдать настоящую её. Ту хрупкую, юную девушку с лучезарной улыбкой, которую она придавила в армии тринадцать лет назад.       Мужчина глядел на неё и улыбался глазами. Слегка прищурившись, он скользил взглядом по ровному, аккуратному носику, по пухлым губам и невероятно темным глазам, в которые хотелось глядеть часами. Зехра Балабан — была невероятной женщиной, красивой и умной, невероятно сильной… Но, казалось, что об этом забыла даже она.       И она умела любить.       Сердар был более, нежели уверен, что сейчас чувства разрывали её изнутри.       — Парадоксально, но девушки, которые делают вид, что у них нет чувств, в итоге любят больше всех.       Неожиданная фраза слетела с губ Сердара намного быстрее, нежели он успел осознать и взвесить все «за» и «против». Мужчина замер лишь на пару мгновений, в отличие от Зехры, которая невольно напряглась, но никак не оторвала взгляда от языков пламени. Она явно раздумывала над ответом, но вряд ли мужчине был интересен спор с ней — он хотел просто поговорить, заставить сказать хоть что-то и наконец-то посмотреть на него… Нормальным взглядом, без недоверия и презрения.       Вряд ли это было возможно, учитывая амплуа «железной, боевой леди», но к большому изумлению Сердара, она едва слышно хмыкнула и, прикрыв глаза, опустила голову вниз.       — Знакомо тебе?       — Разве по мне видно? — безэмоциально хмыкнула Зехра.       — Если я скажу «да», ты не поверишь и рассмеешься, — его голос был мягок, и он старался не давить. Лишь взгляд со стороны, который вряд ли стоило обсуждать здесь, в пещере, в окружении смерти. — Поверь, у каждого…       — Для меня не существует любви, кроме к дочери и Родине, — резко холодным тоном оборвала его речь Зехра, едва ли скосив на него яростный взгляд. Он тут же замолчал.       Взгляд голубых глаз был направлен в профиль женщины, но не пилил. Её явно эта глупая фраза о любви, заставила покопаться в своей душе, мыслях и ощущениях. За эти три минуты в её голове изменилось около сотни мыслей, среди которых она искала истину.       Зехра всегда бежала от такого. Попытки понять себя, свои мысли и чувства, найти смысл своего бытия и прощения, а также проблески того чувства, которое называли «любовью», внутри себя, — всегда заканчивалось депрессией, длиной в неделю и только большей ненавистью к себе, как к матери и просто женщине.       Порой казалось, что она была не способна на светлые чувства, пока ей не приходилось оказаться за закрытой дверью своей спальни глухой ночью. Тогда, крепко сжимая в руках одеяло, впиваясь зубами в нежную кожу своего кулака и позволяя слёзами беззвучно скатываться по её щекам, женщина чувствовала все свои эмоции чрезвычайно остро.       Необычайно большая любовь в её гордом одиночестве.       Каждая мысль о ребенке и бывшем муже — давила, напоминала о том, что во всем виновата лишь она и её преданность Родине. Она любила. Отчаянно любила. До последнего вздоха, если бы такой был. До последней, самой дальней клетки организма. До самой потаенной струны души.       Просто куда проще было делать вид, что у неё нет чувств. Это снимало с тебя обязанности отчитываться, а также убирало эту жалость в глазах окружающих людей, которые искренне думали, что она не видит этого. Не чувствует.       — Если ты думаешь, что я тебе поверю, то ты глубоко ошибаешься в моих способностях видеть людей, — ненавязчивый голос и тон заставил Зехру цокнуть и скосить взгляд на невольного собеседника. На его лице была мягкая усмешка, которая лишь больше бесила.       Но всё же она решила не ссориться и не выговорить все в очередной словесной перепалке, которая бы точно до добра бы не довела. Они одни в пещере посреди песков — что может быть хуже и комичнее?       Выдержав небольшую паузу, Балабан проговорила:       — Как раз в них я и не ошибаюсь, — впервые за вечер её уголок губ взлетел вверх, а взгляд без злости столкнулся с глазами голубого цвета. На душе Сердара вмиг потеплело, ведь эта неприступная и практически безэмоциональная женщина позволила себе положительную эмоцию, пусть и едва заметную.       Неожиданно их глаза встретились. Это было словно невозможное слияние инь и янь, светлого и темного, дня и ночи, которые бы никогда бы не столкнулись. В темном омуте напарницы Сердар видел то, чего от чего стало не хватать воздуха, что заставило вздрогнуть, но не отвести взгляд. В ясно голубых зеницах мужчины Зехра видела понимание и нечто большее, нежели попытки подружиться.       Она видела там свою душу. Видела свою чувственность.       Им не было не по себе и не было неловко. Им было спокойно. Некая ментальная связь, которая не напрягала и не заставляла тут же отвести взгляд, ведь это было нарушением личных границ. Не было такого. Было лишь умиротворение.       Медленно на её лице появилась тень грусти и некой боли. Сердар словно в замедленной съемке наблюдал за тем, как её пухлые, обветренные губы выговорили следующую фразу:       — Поначалу он был готов меня делить, думая, что стоит мне родить ребенка и я остепенюсь, но, когда я беременная пошла против трёх террористов, понял, что я никогда не изменю Родине, — она медленно потирала свои ладошки друг друга, глаза были устремлены в огонь. — Вот тогда всё пошло под откос, — уголки губ подлетели вверх в грустной улыбке.       — Я прекрасно понимаю его чувства, — тихо хмыкнул мужчина, с тяжелым вздохом наконец-то оторвавшись от глядения на напарницу. — Но в тоже время я восхищаюсь твоей силой и духом… — Балабан даже не вздрогнула. — Не каждая мать сумеет отказаться от своего ребенка…       — Не каждая, а плохая…       — Нет. Это не так…       — Это так, Сердар! — резко её голос сорвался на крик, а яростный взгляд впился в него иголками. Только сейчас он заметил слёзы в уголках её глаз, а также дрожащую нижнюю губу. — Прости…       Они глядели так друг на друга недолгие пару минут, пока Зехра рвано не вздохнула, отведя взгляд в сторону. Мужчина закатил глаза, понимая в чём была вся проблема.       Женщина настолько привыкла к образу «бесчувственного агента», что забыла, что может чувствовать не только боль и ярость, но и любовь. И не только к дочери и Родине, бывшему мужу и друзьям, а к самой себе.       Медленно он пододвинулся ближе, заставляя её вздрогнуть и поднять недоуменный взгляд исподлобья. Сердар мягко улыбнулся, а после достал из внутреннего кармана небольшую металлическую коробочку. Внутри оказались леденцы разных форм. Она внимательно наблюдала за тем, как напарник медленно достал леденец в форме сердца и поднял на уровень глаз.       — Я не могу судить тебя за то, какая ты мать, Зехра, — тихо начал он, рассматривая вишневый леденец в свете костра, — но я могу сказать, какой ты человек.       — И какой же? — угрюмо хмыкнула женщина, сдержавшись, чтобы не закатить глаза.       — Ты добрая, искренняя и сильная. Ты можешь постоять не только за себя, но и за других. Ты справедливая, а ещё чертовски умная. Только вот сердце… — Сердар запнулся, облизывая нижнюю губу.       — Сердце?.. — глупо и тише переспросила она, наблюдая за леденцом, который всё также рассматривал напарник.       — Оно у тебя болеет, — уверенно договорил мужчина. — Ты сдерживаешь все свои мысли и эмоции в нем, не давая им выбраться наружу. Сердце нагружено и желает отдохнуть, почувствовать себя вольным, но ты… — рваный вздох неожиданно вырвался из её груди, и он медленно повернул к ней голову. Между их лицами не было больше десяти сантиметров, а горячее дыхание одного обдавало губы другого.       — Я?.. — вновь тише переспросила Зехра, тем самым подталкивая его договорить свою мысль. Её густые ресницы трепетали, и напарник внимательно это подметил, сделав про себя заметку, что они неимоверно подчеркивали красоту карих глаз.       — Но ты упрямо делаешь вид, что ты робот… Бесчувственная машина, которая готова на всё ради Родины, — его шепот был едва различимый в звенящей тишине. — Но это не так, и, к сожалению, ты поймешь это, лишь когда твоё сердце сделает вот так…       Резко вернув взгляд к костру и леденцу, Сердар выбросил леденец в самую сердцевину огня, позволяя языками пламени сжечь его дотла, не оставляя ничего. Зехра словно заколдованная наблюдала за этим действием. На пару мгновений показалось, что подле сердца заболело и она поспешила приложить ладонь, чтобы почувствовать, что оно всё ещё билось.       И оно билось. Пока что.       Мужчина молчаливо наблюдал за напарницей, невольно откладывая в закромах памяти её аромат тела, что состоял из запаха пота, духов со вкусом ванили и сырости этой пещере. Она дрожала и шумно дышала, пытаясь восстановить дыхание, которое сбилось во время этого тяжелого монолога. Впервые за всё время он видел растерянность и незнание, как взять вверх над ситуацией.       — Я не пытаюсь тебя упрекнуть, Зехра, — решился прервать тишину Сердар, тем самым попытавшись привести её в чувство. — Просто напоминаю о том, что ты живой человек и «хотеть чувствовать» — это нормально…       — Нет, — резко опровергла Балабан, не дав ему даже договорить. И понемногу она приходила в себя: дрожь уходила, а слёзы словно исчезали. Мужчина поймал её уверенный взгляд, с недовольном замечая грёбаную пустоту, которую он отчаянно пытался выбить из неё. — В моём случае, чувствовать — это предать.       — Кого? — едва ли не со смешком нервно бросил Сердар, поднимаясь на ноги. Зехра грустно хмыкнула, глупо глядя перед собой, а после возвела глаза на серьезного напарника и тихо ответила, тем самым ставя точку в этом разговоре:       — В первую очередь — себя.