Паучье чутьё

Диван у Джостаров в гостиной преступно мягкий и удобный; обитые бежевой кожей диванные подушки моментально запоминали форму тела, а большой подлокотник в форме закрученного валика возводил ноющую шею на какие-то особые вершины блаженства. Цезарь с удовольствием вытянул гудящие ноги, расслабил мышцы спины и на секунду прикрыл глаза. Шуршание пакета в чужих руках заставило скривить губы. Совсем рядом — почти на него самого — плюхнулся Джозеф, и под его весом диван ощутимо вздрогнул. Цезарь разлепил чешущиеся веки и посмотрел ему в глаза, пытаясь одним взглядом передать всё то, что думал. Рядом с ДжоДжо это обычно получалось. А вот заткнуть неуместный и отдающий слащавостью внутренний голос — нет. А потому Цезарь без желания подметил, как солнечный луч снова проделал с радужками Джозефа что-то невероятное. Отдающие тёмным малахитом глаза сейчас подсвечивались яркой лазурью, словно кто-то подсветил снизу два маленьких сапфира. Цезарь отвёл взгляд и глубоко втянул воздух. В последнее время он научился прощать себе подобные сравнения. Да и глаза ДжоДжо — отдельная тема для целой поэмы. Жаль только, что сам Цезарь мог рифмовать только непристойности, да и то матерные. Поэт в нём умер ещё до рождения. ДжоДжо тем временем залез в пакет и вынул из него то, из-за чего они оба сегодня бешено носились по всему городу. Бутылка красного сухого Амароне звякнула тёмным донышком о стеклянный журнальный столик. Всё же у Лизы Лизы своеобразный вкус, особенно когда дело касается вин. — И что в этом пойле такого особенного? — Джозеф скомкал пакет и швырнул его на столик. Цезарь вздохнул. — Пойло — это твои хвалёные белковые коктейли. А Амароне — классическое итальянское сухое вино, нытик. С необычным горьковатым вкусом. Уж не знаю, зачем оно понадобилось твоей матери, но от бокала точно не откажусь, — Цезарь на прищур глаз ДжоДжо только растянул губы в ухмылке. Несмотря на усталость от летней жары и гудящие ноги, он решил, что хорошо сегодня провёл время. Ну, конечно. С ДжоДжо ведь и не бывает по-другому. Стоило подумать о жаре, и Джозеф тут же уловил этот сигнал какими-то своими невидимыми антеннами, потянулся к маленькому пульту и убавил пару градусов на кондиционере. Его способность читать мысли и пугала, и навевала трепет. Чушь, конечно. Просто ДжоДжо — хитрый засранец, который хорошо читает мимику, жесты и может предугадать что угодно. — Ты забыл сказать, что ты истинный итальянец, — Джозеф потёр ладони друг о друга и улыбнулся, заставив сердце Цезаря сделать кульбит. — Чего? — вникать в очередной бред не было никакого желания, и Цеппели в который раз за всё время их общения — дружбы — пожалел, что у ДжоДжо нет кнопки «Mute». Им бы просто любоваться, как античной статуей в каком-нибудь музее исторических ценностей Италии. Благо и телосложение позволяло с лихвой, возводя Джозефа на уровень Римских богов. — Ты сегодня сказал это только три раза, — на ехидство в его голосе сейчас даже не хотелось злиться. Приятный холодный воздух от кондиционера потоком поглаживал влажные волосы на висках, охлаждал тело и голову. — Вместо пяти обычных. Ты постоянно напоминаешь мне, что ты коренной итальянец. — Коренной у тебя зуб во рту, — повёлся Цезарь и даже не сразу это понял, — а я — истинный, — а потом до него дошла суть провокации, и он добавил: — хитрый ты говнюк. Джозеф улыбнулся так широко, что Цезарь почти услышал иллюзорное пение ангелов у него за спиной. Или, что вероятнее, у него слегка зазвенело в ушах из-за притока крови. Он достал из кармана джинсов телефон, желая спрятаться за куском тонкого пластика и стекла, пока белые зубы ДжоДжо его не ослепили подобно яркому летнему солнцу. Слащавость собственных мыслей осела горечью на язык. Он даже успел снять блокировку с экрана, когда в него, как булыжником, прилетело: — А вот и четвёртый, — ДжоДжо резко сдвинулся, вплотную прижимаясь поясницей к боку Цеппели, и, будто этого ему было мало, довольно проурчал: — Цезарино. Нелюбимое до зуда под ногтями прозвище издевательски рассекло воздух и заставило сжать неповинный корпус телефона едва не до хруста. Вестись на такие дешёвые провокации — глупость и пустая трата времени и нервов, но рядом с ДжоДжо любой постулат отправлялся к дьяволу. Поэтому Цезарь согнул ногу в колене и хорошенько зарядил по прямой спине, попадая аккурат по позвоночнику. Он почти успел заметить, в какие позвонки звонко попал, но его грубо отвлекли. — Значит, ты выбрал смерть, — прогнувшийся от удара Джозеф нарочито низким голосом выдал ненавистную, но так хорошо знакомую отсылку и резко развернулся всем корпусом. Не то чтобы подобные стычки у них были редкостью. В конце концов, их знакомство началось с драки и хорошего мордобоя, после которого ещё два дня саднили разбитые нос и нижняя губа, а рёбра чуть не трещали при обычном вдохе. Но больше всего на следующий день болела голова: после «взаимного опиздюливания», как позже назвал это сам ДжоДжо, они напились в ближайшем баре до зелёных чертей и по домам ползли, держась друг за друга. С того дня всё и началось, и жизнь условно разделилась на две части. Пресловутое «до» и «после». Цезарь так и не понял, что в тот момент не понравилось ДжоДжо, не понял и не мог вспомнить, почему сам повёлся и из-за чего они вообще сцепились на площади у фонтана. Дрался ДжоДжо умело и явно имел опыт, однако недостаточный, чтобы переиграть выросшего в подворотнях Цезаря. И закончилось это всё так же резко, как и началось. В какой-то момент Джозефа обгадил пролетавший над площадью белый голубь, и белый помёт растёкся по голой коже его плеча. Цезарь тогда замер, вытаращил чудом не подбитые глаза, а после заржал так громко и резко, что плюхнулся на бортик фонтана задницей. Наверное, он никогда не ржал так искренне и долго, не обращая внимания на заливающуюся в рот кровь из разбитого носа. ДжоДжо улыбнулся, достал из объёмного кармана салфетки и вытер птичье дерьмо с плеча, рассмеялся сам. И случилось то, что определило их дальнейшую судьбу — ДжоДжо протянул ему руку. Мутные, как старые витражи, воспоминания успели мелькнуть до того, как огромная туша навалилась сверху. Воздух из лёгких выбился быстро и на какое-то время безвозвратно; тело обдало жаром другого тела, в кожу вплавилась тонкая голубая футболка. Джозеф — точно хитрый говнюк, и слабые места Цезаря он успел изучить с завидным упорством. Его грубоватые длинные пальцы впились между рёбер почти до боли, и Цезарь взвился, лягнулся и вознамерился хлопнуть по бестолковой лохматой голове ладонью, но… ДжоДжо — хитрый говнюк, да. Он перехватил его запястья, вдавил их в мягкую обивку, а после полностью залез сверху, при этом умудрившись коленом раздвинуть Цезарю ноги. Да так и плюхнулся между них, напоследок уронив тяжёлую голову ему на живот. Цезарь замер, чувствуя, как сердце уже пробило себе путь к горлу и теперь стучит прямо там. Джозеф тоже замер, только лбом о пресс потёрся, глубоко вдохнул. — Слезь с меня! — Цезарь вырвал руки из шуточного захвата и зачем-то вцепился ДжоДжо в волосы. Мягкие такие, торчащие во все стороны. — Ты не пушинка, знаешь ли. — Ты же хвастался, что на тебя свалился потолок не так давно, — глухо проговорил Джозеф ему в живот. Цезарь сглотнул, чувствуя, как горячее дыхание жжёт кожу сквозь футболку. — Это был гипсокартон, мудня ты кусок, — он снова заёрзал, змеёй извиваясь под мощным телом, и в отместку саданул пяткой ДжоДжо прямо по заднице. — Ай, — вяло прокомментировал тот. — Хуяй! — блеснул рифмоплётством Цезарь и потянул за волосы, которые крепко сжимал в пальцах. Всё равно что стену двигать. Да и причинять настоящей боли он не хотел: с момента их первой и последней серьёзной драки утекло много времени. Боролся Цезарь сейчас не с ДжоДжо и его бестактным игнорированием личного пространства, а с собственными демонами. Теми самыми, что нашёптывали с левого плеча, что на самом деле их тут всё устраивает, и менять ничего не нужно. — Мне жарко. — Я вообще горячий парень, — ДжоДжо окончательно растёкся по нему лужей, и самого Цезаря охватила почти закономерная леность. Он вздохнул и расслабился, почти успокоил сошедшее с ума сердцебиение, стёр испарину со лба. На самом деле из-за кондиционера ему было вполне комфортно. Тяжесть головы ДжоДжо слегка мешала вдыхать полной грудью, но подышать он сможет и в другой раз, верно? — Иди на хер, ДжоДжо, — Цезарь прочесал пальцами спутанные каштановые пряди, приподнимая уголки губ, пока никто не видит. «Крепкая мужская дружба исчисляется не только выпитым пивом и словесным опиздюливанием», — подумал Цезарь. И понял, что слово «дружба» нагло ему соврало. — Сейчас я должен ответить что-то вроде: «только если на твой», но это так тупо и устаревши, что уже не смешно, — проворчал Джозеф ему в живот. — Когда тебя это останавливало? — Цеппели усмехнулся почти по-доброму, опять же, пока никто не видит. ДжоДжо, уткнувшись носом ему куда-то между вторым и третьим кубиком пресса, точно не видел. Мышцы разведённых почти в шпагат ног — ширина плеч Джостара сыграла злую шутку — начало больно тянуть, и Цезарь опустил одну ногу на пол, босой ступнёй касаясь мягкого ворса светлого ковра. ДжоДжо тут же оценил широкий жест и подполз повыше, явно ненамеренно притираясь грудью там, где этого делать точно не стоило. Цезарь сжал зубы почти до хруста, стоически задерживая в груди даже выдох. — Хватит елозить, — зашипел он, вновь напрягаясь всем телом. Внезапный стояк — не самое страшное, что с ним случалось. Но позволить собственному члену разрушить их дружбу он явно не мог. А предугадать реакцию ДжоДжо было попросту невозможно, да и предсказания не входили в его список талантов так же, как и рифмоплётство. Это ДжоДжо успел его порядком заебать своим «а следующей твоей фразой будет…» Удивительно, что сегодня Джозеф не сказал этого ни разу. Удивительно, что Джозеф действительно перестал ёрзать и замер, когда Цезарь его об этом попросил. В груди знакомо надулся мыльный пузырь, по крайней мере, ощущение было такое. Волоски на руках встали дыбом. Знакомое и такое паршивое чувство грядущего пиздеца. А ведь Цезарь только-только смог по-настоящему расслабиться. — Я с тобой поговорить хотел, — вбил последний гвоздь в крышку гроба его спокойствия ДжоДжо и приподнял голову. Теперь его островатый подбородок упирался ему в пресс. Не то чтобы это причиняло дискомфорт — пробить корпус Цеппели сложно было даже кулаком. А вот взгляд неожиданно голубых сейчас глаз покоробил, заставляя жалеть, что у него нет раковины как у улитки, куда можно спрятаться. — О чём? — голос дал хрипотцы, и Цезарь прочистил горло. ДжоДжо выглядел серьёзно, и вся внутренняя тревожность взяла за руки дурное предчувствие и закружилась в хороводе. Дыбом теперь, кажется, встали даже брови. У Цезаря всегда было так. Он не знал, родился ли под счастливой звездой, что, впрочем, было весьма спорно, или просто выиграл в генетическую лотерею, однако чувство опасности у него было обострено не в пример тем ублюдкам, которые имели несчастье с ним столкнуться в узких переулках Рима. Он всегда мог почувствовать, с какой стороны на него нападут, всегда знал, когда сзади кто-то приближался. С ДжоДжо всё было совсем по-другому: вывернуто и вздёрнуто вверх тормашками. Впервые Цезарь ощутил старое новое чувство, когда они с ДжоДжо ошивались в большом торговом центре два месяца назад. Всё было обыденно, весело-привычно, и Цезарь тогда хорошо проводил время. Пока не увидел у одного из бутиков свою бешеную бывшую, с которой расстался не в самых лучших отношениях. По правде говоря, Цеппели из всей вереницы своих бывших девушек меньше всего хотел бы повстречать именно её. Но, как известно, чтобы рассмешить бога, нужно рассказать ему о своих планах. За широкой дружеской спиной было прятаться позорно и уже бессмысленно — девушка, чьё имя так неудачно и не вовремя вылетело из головы, тоже его заметила. И, вот незадача, направилась прямо к Цезарю и ничего не подозревающему Джозефу. — ДжоДжо, — Цезарь тогда зачем-то вцепился ему в руку чуть ниже локтя, — к нам идёт злобная фурия, с которой я имел неосторожность трахаться. Надо валить, пока не поздно. Всё это было сказано тихо, и ДжоДжо послушно нашёл глазами красивую, но чем-то очень недовольную синьорину, которая шла к ним, покачивая округлыми бёдрами. Тогда это чувство и проявило себя с такой стороны впервые: тонкие волоски на руках встали дыбом, в груди раздулся какой-то пузырь, а в правом ухе зазвенело. Уже позже Цезарь понял, что дело было тут не в бывшей девушке, а в том странном блеске на дне малахитовых глаз Джостара. — Какой кошмар! — внезапно заголосил Джозеф, оглушив сразу и Цезаря, и синьорину, успевшую подойти достаточно близко, и несчастных зевак. А потом произошло то, чего Цеппели не ожидал вообще, — ДжоДжо присел и без особых усилий перекинул Цезаря через плечо. От ахуя он даже не понял, что произошло и почему потолок и пол ненадолго поменялись местами. — Похищение человека средь бела дня! Да что ж такое-то! Джозеф придал себе ускорение в сторону выхода, пока Цезарь неверяще смотрел в размытые из-за бега стыки кафельной плитки на полу. Когда до него дошло, что Джозеф его немаленькое тело несёт, как мешок картошки, внутри вскипела злость. — Отпусти меня, какого хрена ты творишь?! — Цезарь извернулся, но едва не упал, и ДжоДжо крепче обхватил широкими ладонями его бёдра. — Спасаю тебя от неминуемой расправы! — слишком бодро и весело для человека, который на плече тащил восемьдесят килограмм живого веса, воскликнул ДжоДжо. Цезарь, ощущая, как гордость корчится в агонии, захотел убить неугомонного придурка, и когда ДжоДжо наконец поставил его на ноги, он тряхнул головой, обратно поменяв местами землю и небо, зашипел диким котом и… утонул в смеющихся больших глазах. Он уже давно задавался вопросом, что за херня у Джозефа Джостара происходит с глазами, но ответа так и не нашёл. Не радужки, а два грёбаных хамелеона, меняющих цвета, кажется, по собственному желанию. Именно это стало Рубиконом и точкой невозврата. Именно тогда Цезарь и понял, что по уши влип, влюбившись в двухметрового чересчур весёлого идиота с талантом к ясновидению. Уже от одних воспоминаний захотелось закурить, хотя он, вроде как, бросил. Но его сегодня ждало что-то более грандиозное и необратимое, нежели осознание собственных чувств. Это ему твердило «паучье чутьё», как это предчувствие обозвал ДжоДжо, когда Цезарь ему зачем-то рассказал. ДжоДжо просто перечитал своих тупых комиксов и пересмотрел не менее тупых, по скромному мнению Цезаря, фильмов. Но он признавал, что это подходило идеально. Признавал только мысленно, конечно. — Это серьёзная тема, — Джозеф ненадолго отвёл взгляд, позволяя Цезарю глотнуть побольше воздуха. Поток кислорода только сильнее раззадорил участившееся сердцебиение. — Мне кажется, что я гей. Цезарь почувствовал, как у глыбы на душе отвалился небольшой кусок и рухнул вниз. — Пидор ты, а не гей, ДжоДжо, — вылетело раньше, чем Цезарь вообще успел задуматься. Он просто усмехнулся с чувством выполненного долга и расслабился. Очередные шуточки Джозефа однажды точно вгонят его в могилу раньше срока. У него и так почему-то было впечатление, что ему на кладбище прогулы ставят. — О, Цезарино, ты так жесток, — ДжоДжо совсем не весело улыбнулся, и у Цезаря что-то закололо в груди, а собственная улыбка сползла с лица. — Я вообще-то серьёзно хочу поделиться наболевшим, а ты… Ещё лучший друг, называется. И так проникновенно в глаза заглянул, что Цезарь беспокойно поёрзал. Джозеф невольно надавил на болевую точку, о которой вряд ли знал — дружить Цеппели действительно не умел. У него никогда прежде не было друзей, особенно таких близких, а потому он просто с трудом чувствовал ту тонкую грань, которую лучше не переступать. ДжоДжо в некотором смысле был у него первым, и это было бы смешно, если бы не было так грустно. — Ну хорошо, — Цезарь показательно тяжело вздохнул, чувствуя себя последней сволочью в этом бренном мире, — с чего такая мысль вообще закралась в твою голову? Они с ДжоДжо были удивительно похожи в своём упрямстве, а потому Цезарь как никто другой понимал: если Джостар что-то вбил себе в голову, то уже с концами, и переубедить его невозможно. Может быть, грамотный и осторожный разговор возымел бы эффект куда больший, нежели бессмысленная перебранка, но в этом Цезарь совсем не был хорош. Невольно он задумался: а что ДжоДжо вообще нашёл в нём, как в друге? В груди свернулась ледяная гадюка, вытравливая все остатки хорошего настроения. — Я чувствовал, что мне нельзя приезжать в Италию, — как всегда издалека начал ДжоДжо, приободрившись от того, что Цезарь на самом деле теперь его слушает. — Все эти достопримечательности, каменные улицы, романтическая атмосфера, розовые закаты… Хуйня, короче. На мужика у меня встал. Первым порывом Цезаря было рассмеяться. Он даже безропотно проглотил оскорбления в адрес любимой страны. Вторым порывом — закрыть лицо руками и тихонько поскулить на несправедливость жизни и на сучесть собственной судьбы. Впервые он влюбился так по-настоящему, да ещё и в парня, а тут мало того, что безответно, так ещё и новые детали окончательно похоронили надежду на «долго и счастливо». Но показывать собственное разочарование было никак нельзя. ДжоДжо мог просто его не так понять. — Тебе противно? — взгляд голубых глаз стал каким-то уязвимым, таким искренним, что Цезарь сглотнул и помотал головой. — Если бы мне были противны всякие пидорские штучки, я бы не позволил тебе сейчас на мне вот так лежать, — ответил он, пытаясь сделать лицо бесстрастным. — Логично, — ДжоДжо кивнул и, кажется, даже расслабился. Явно о чём-то задумался, сведя свои густые тёмные брови к переносице. Цезарю до покалывания в кончиках пальцев захотелось прикоснуться к его щеке, но он только сжал ладонь в кулак. Возможно, во время следующей их попойки Цеппели всё-таки всё испортит. Не привык он скрывать свои чувства, а горячий итальянский темперамент всё только усугублял. — Я знаю его? — через минуту тишины задал вопрос Цезарь, не понимая, зачем это делает. Зачем собственноручно хочет разодрать те самые жалкие остатки ментального спокойствия, что у него были. Зачем рвёт себе душу и сердце так усердно, хотя и понимает, что его стараний оценить некому. Наверное, он просто хотел быть ДжоДжо хорошим другом. Хотя бы другом. Джозеф на его вопрос поступил по-кошачьи — не мигая уставился Цезарю в глаза, погрузив комнату в густую тишину. Что он там так долго высматривал, Цеппели не понял, а переспросить не успел: в замке входной двери повернулся ключ ровно два раза, и в квартиру почти бесшумно вошла Лиза Лиза. ДжоДжо скосил глаза к выходу из гостиной, но со своего ракурса мог увидеть только спинку дивана. Цезарь тоже не шелохнулся. — Хорошо, что вы уже дома, — Лиза Лиза обошла диван, без малейшего удивления во взгляде просканировала их позу и подхватила с журнального столика вино. — Спасибо, Цезарь, я знала, что на тебя можно положиться. — Обращайтесь в любое время, — Цезарь улыбнулся, хоть и испытывал неловкость перед ней. Он восхищался этой женщиной и не хотел, чтобы та думала, что он тут соблазняет её сына. Хотя Лиза Лиза в принципе не стала бы молчать, если б её что-то не устраивало. — Останешься на ужин? — она подошла к ним ближе и потрепала Джозефа по волосам. Вскоре та же участь постигла и Цезаря, и он не сдержал довольный прищур; сказывалось долгое детство без матери, не иначе. — С удовольствием, — он улыбнулся шире, — а для чего вам вино? — Узнаете позже, — она тонко улыбнулась и пошла к выходу из комнаты. Шлейф её сладких духов осел в носу, и Цезарь вдохнул поглубже. — Опять будешь готовить отраву для крыс? — ДжоДжо приподнялся, расставив локти по обе стороны от талии Цезаря. Тот возмущённо вскинулся, но Лиза Лиза его опередила: — Да, но я не хочу, чтобы бедные грызуны долго мучились. Поэтому сначала это продегустируешь ты, любимый сыночек. Цезарь рассмеялся, а Лиза Лиза, довольная собой, вышла из гостиной. Джозеф некоторое время недовольно посопел, но вскоре тоже улыбнулся. У них с матерью вообще были крайне интересные отношения, но жили они дружно и явно любили друг друга. Лиза Лиза и Цезаря приняла спокойно и теперь вела себя с ним как со вторым сыном. Поэтому Цеппели так не хотелось уходить из дома Джостаров. В съёмной квартире его никогда никто не ждал. Теперь в просторную гостиную стали проникать звуки с кухни, не позволяя забыть о том, что они больше не одни. Цезарь опрометчиво успел забыть их тему разговора, как наутро забывается плохой сон. Хотел бы он, чтобы всё сказанное обернулось в очередную плохую шутку Джозефа. Он даже начал ждать звонкого смеха и протяжного: «Повёлся, Цезарино?», но этого так и не последовало. ДжоДжо снова опустил подбородок ему на живот и просунул ладони под спину, то ли просто обнимая, то ли замышляя очередную пакость. И улыбаться, зараза, не прекращал, открыто глядя в глаза. Цезарь бы решил, что из-за летнего солнцепёка у Джостара слегка накренилась антресоль, да только тут следовало мрачно напомнить себе, что давно уже. Была бы на месте ДжоДжо девушка, Цезарь такой взгляд расценил бы весьма однозначно. Но вот незадача — у Джозефа Джостара был член между ног и большое открытое сердце, а потому такой взгляд мог означать что угодно. Скорее всего ДжоДжо тоже любит его… как друга. Если бы Цезаря спросили, где он никогда не хотел оказаться, то он бы уверенно ответил: во френдзоне. Но сучесть судьбы его в очередной раз спрашивать не стала. — Что? — спросил Цезарь, когда пристальный взгляд стало невозможно терпеть. Спрятаться было некуда, ведь телефон упал куда-то между подушек ещё во время их шуточной потасовки. — Я, наверное, не с того начал, — Джозеф наконец избавил его от бремени своего взгляда, вовсе их закрыв. Его улыбка напоминала кривой изгиб губ человека, которого заебало всё и сразу. Цезарь который раз вздохнул. — Короче, мне тот случай с потолком покоя не даёт. — Почему? — Цеппели тогда отделался лёгким испугом и синяком на локте. Да и синяк он этот получил, когда ударился рукой о стену. Он был в музее на подработке, где ставили какие-то новые декорации, и на него внезапно из ниоткуда свалился большой кусок гипсокартона в форме — как иронично — креста. Это была одна из тех историй, которые он рассказывал со смехом. — Да чёрт его знает, — ДжоДжо пожал плечами. — Просто сон теперь снится. Будто не гипсокартон это был, а каменная глыба. Огромная такая. И лужа крови под ней, и мама почему-то рядом плачет на коленях. А мне так херово, что я тоже плачу, бандану твою сжимаю. Ну, ту, в треугольник которая. У Цезаря, кажется, местами поменяли сердце и трахею. Потому что дышать стало невозможно, а стук крови раздавался только в горле. — ДжоДжо… — он осторожно коснулся его плеча, будто Джозеф мог подобно мыльному пузырю лопнуть от лёгкого касания. — Да знаю я, что это просто сон, — ДжоДжо наконец открыл глаза, попытался весело улыбнуться, но потерпел фиаско. — Вот он ты — живой и тёплый. Таким и оставайся, понял? Цезарь кивнул и закусил губу. Несмотря на всю мрачность, его будто искупали в благодати, и в груди свернулось что-то тёплое и желанное, вытравив гадкую змеюку, отравлявшую кровь. Даже если ДжоДжо никогда не посмотрит на него как на возлюбленного, то между ними всегда теперь будет это. Раньше Цезарь никогда не чувствовал себя таким растроганным. Раньше ему никто так завуалированно не говорил, что его боятся потерять и что он дорог кому-то. Цеппели улыбнулся и растрепал ДжоДжо волосы, за что тут же поплатился весьма неожиданно: его несильно укусили за бок. Они ещё некоторое время пихались как маленькие дети, а после вновь затихли. — Я не договорил, — ДжоДжо подполз ещё выше, лишая их позу последней дружеской вуали, и уронил ему голову на грудь, — я тут трюк в инете вычитал, — он придурочно хихикнул, — заодно проверю. Для Цезаря успокоить сердцебиение было такой же невыполнимой задачей, как для ДжоДжо — вовремя закрыть рот. — Так вот, — он снова просунул ладони под спину Цезаря, и теперь только тупой бы не догадался, что это превратилось в объятие. Цезарь себя тупым не считал, он просто хотел, чтобы чёртово сердце перестало сходить с ума. Если он загнётся под ДжоДжо от инфаркта, будет обидно. — Вернёмся к той теме. Мне ещё следует расстроить маму, что внуков у неё не будет, наверное. — Можно усыновить, — Цезарь как можно беззаботнее пожал плечами. Он знал, что ДжоДжо хочет семью. Да и сам он хотел, правда теперь всё стало несколько сложно. Возможно, однажды его отпустит, и одним чудесным утром он проснётся без тяжёлого чувства безответной любви в сердце. Да только вот в таких, как ДжоДжо, влюбляешься либо надолго, либо навсегда. — Можно, — Джозеф кивнул, — не об этом речь. Я просто… — он немного помолчал, — мне кажется, что всё гораздо хуже, Цезарь. Я влюбился. С тем же успехом он мог загнать ему под рёбра нож. — В кого? — иррациональная надежда мягко обернулась вокруг тех острых шипов, что обвили внезапно замершее сердце. Впрочем, замерло вообще всё вокруг: стихли звуки с кухни, будто Лиза Лиза тоже прочувствовала момент; исчез поток холодного воздуха от кондиционера, и стало совсем невмоготу дышать; замерло само время, оставив их вдвоём во всём разбираться. — В полного придурка, — чересчур весело, чтобы быть искренним, раздался голос ДжоДжо. — Иногда он меня жутко бесит, иногда мне хочется его прибить. У него самого термоядерного цвета глаза, которые я видел. А ещё — охрененные пятнышки на скулах, которые ему идут. Он постоянно рядом, хотя я не понимаю почему. Я тоже его бешу, и делаю это чаще, чем он меня. Дыши, если я всё испортил и ты меня ненавидишь теперь. Цезарь задержал дыхание. — У тебя сердце бьётся как сумасшедшее, — ДжоДжо всё не поднимал головы. От нехватки воздуха у Цезаря начало темнеть в глазах, но то чувство счастья, что охватило его, того стоило. — Я вычитал, что это может быть знаком. Правда, теперь непонятно, знак чего это. Ты либо очень рад и взволнован, либо очень зол и хочешь переебать мне с ноги. Или с двух. — Идиот, — прохрипел Цезарь и потянул его голову за волосы вверх. — С трёх? — с сомнением протянул Джозеф, активно сопротивляясь. — На меня посмотри, придурка кусок, — Цезарь почему-то рассмеялся. Охватившая его лёгкость окрылила, подарила те крылья, которых он лишился ещё в детстве. Позже он обязательно выдернет из них два пера, чтобы заколками закрепить на той самой бандане. ДжоДжо осторожно поднял голову и в глаза посмотрел так, будто врывался в дом, охваченный пожаром. Решительно и резко. Цезарь просто обхватил его щёки ладонями, чуть сгорбился и приподнялся, чтобы прижаться своим носом к носу ДжоДжо. Он всё не мог перестать улыбаться, а Джозеф, кажется, и вовсе завис. Ему не впервой было брать инициативу в собственные руки, но впервые это было настолько волнительно. Трепет в груди пьянил похуже вина. ДжоДжо сделал первый шаг, на что смелости у самого Цезаря не хватило, но теперь стоило раскрыть все карты. В этот раз без жульничества и зеркал на подошве. У ДжоДжо мягкие и пухлые губы, и поцелуй — их первый — невинный настолько, что просто не мог так пьянить. Но пьянил, и Цезарь чувствовал себя восхитительно. ДжоДжо скинул с себя оцепенение быстро и начал целовать так, будто собирался взять Цезаря в плен. «Впрочем, уже», — пронеслось в голове Цезаря перед тем, как ему в рот скользнул язык. А потом стало совершенно наплевать. Они жадно целовались, вплотную прижимаясь друг к другу, уже не обращая внимания на летний зной за окном. Обоюдное желание забраться к партнёру под кожу, вплавиться до самых костей и больше никогда не разъединяться, поглощало. — ДжоДжо, — вклинился в их новый идеальный мир громкий голос Лизы Лизы с кухни. Они спешно оторвались друг от друга. Из-за широких зрачков радужка Джозефа потемнела до синевы. — Иди сюда, у нас опять заело дверцу. — Блядь, — ДжоДжо резко выдохнул, прикрыл глаза, явно стараясь успокоиться. Цезарь прекрасно его понимал, у него самого пылали щёки, а сердце уже по второму кругу отбивало всю азбуку Морзе. — Выкину этот ебучий шкаф, чтоб его. Сейчас вернусь. Он чмокнул улыбающегося Цезаря в нос и поднялся с дивана. Если не касаться друг друга теперь — ещё выполнимо, то не смотреть в глаза — нет. Потому к выходу из комнаты светящийся как солнечный луч Джозеф шёл спиной. Закономерно врезался в дверной косяк, а после вовсе стукнулся головой о проём. Цезарь снова рассмеялся. ДжоДжо показал пять пальцев, и Цезарь это прочитал как «пять минут». Что ж, он ждал этого несколько месяцев — если не всю жизнь, — и пять минут точно потерпит.