Темная муза красоты

      Многие воспевают Темный город как колыбель поэзии. Сложно отказать им в этой сентиментальности. Коммораг был пристанищем поэтов, поэтов не только слова, но дела, кинжала, яда или заговоров, убийств и дворцовых переворотов, облаченных в поэмы. Но это было неправдой.       Коммораг был городом творцов и все это знали, старались игнорировать эту истину, но до конца не мог никто. Всем нужны знания о воскрешении, которым обладают ковены творцов, о лепке плоти и о тысяче вещей, без которых друкари бы давно угасли, выродились и вымерли. Вместо этого, именно главы кабалов считают себя властителями душ, умов и жизней всей Комморы.       Дама, сидящая в роскошном глубоком кресле, зло оскалилась, отгоняя мрачные мысли. Её нынешний наниматель изматывал её политическими интригами, а когда роман с ней начал его утомлять, их отношения превратились в бесцветные ухаживания и обмены колкостями.       Любимая наркотическая смесь, что она курила через мундштук, уже не приносила успокоения ее мыслям. Осознав это Илирейя, мастер гомункул, изгнанница ковена Поисков Сокрытого, в злости выбросила наркотик в сторону. Легкий стук прозвучал, как грохот в тишине и сумраке зала, в которых можно было услышать биение сердец. Своего и сердца жертвы.       Илирейя провела рукой по животу, она уже почти закончила свою экзотичную трапезу и пробудилась от полудремы. Подобно змее, проглотившей свою жертву, она балансировала на грани сна, насыщаясь страданиями поглощенного тела и души.       Одна из провидиц азуриан, узнав о подобном таинстве, упала в обморок, чем сильно повеселила даму гомункула. Сожаления о том, что встреча носила дипломатический характер и ей не позволили “позаботиться” о потерявшей сознание, были весьма велики, но лицо провидицы, искаженное ужасом, сглаживало недовольство и до сих пор ласкало самолюбие эльдарки, в праве называться которой ей отказали бы многие азуриане.       Оперевшись всеми четырьмя руками на подлокотники кресла, дама-гомункул встала, не без усилий. Живот, раздутый словно у беременной, мешал держать равновесие на высоких каблуках, но Илирейя никогда не любила шпильки, как раз из-за того, что удержаться на них после такого пробуждения, не смогла бы даже она. Биение второго сердца прекратилось, искусственно поддерживаемая жизнь... нет не жизнь, существование полное агонии исчерпало себя, было переварено и усвоено.       Когда-то ее посчитали вульгарной за эту идею, просто потому, что понятие "безумие" давно растворилось в обществе друкари и потеряло всякий смысл. Переработать свое тело так, чтобы испытывать слитое воедино удовольствие и муку, исторгая из себя непереваренные останки. Собратья по культу и мастера над нею сочли это варварством, но вместе с тем были удивлены. Столько времени уделять презренному процессу потребления пищи, когда его можно заменить капельницами и искусственными фистулами, дабы не утруждаться такой мелочью и посвятить себя изучению и постижению.       Изучение и сотворение новых образцов, созданию новых творений симбиоза металла и плоти, ковке новых орудий убийств от простых, но эффективных, до эзотерических по своей природе, атакующих душу, но не тело. Юная ученица впитывала знания, как губка, но не разделяла одержимости своих учителей.       Илирейя бросила вызов еще в самом начале своего обучения. Беглая дочь архонта кабала Скрытых Угроз не захотела превращать себя в тщедушное, уродливое создание, живущее вопреки законам биологии. Она была красива еще тогда, когда юной сбежала со свадьбы с презираемым будущим мужем, высохшим и уродливым стариком. Изучив свое ремесло, она принялась возвеличивать данное от природы до вершин, которых можно достигнуть лишь благодаря лепке плоти и тонкой работе скальпелем над самим собой. Илирейя прекрасно помнила, как она лежала обнаженная на операционном столе перед гигантским зеркалом у самого потолка и, смотря на свое отражение, правила его, доводя до совершенства. Никому иному она бы не доверила этот процесс.       Красота - страшная сила, парадокс сокрытый в этом афоризме был известен Илирейе не понаслышке. Красота порождает зависть. Завистницы из ее ковена бессчетное количество раз пытались устранить ее саму или хотя бы покалечить, дабы исказить ее красоту.       Одной это даже удалось. Похожая на высохшую мумию, Заиктиригия, одна из старейших магистров ковена, организовала убийство, замаскировав его под внутреннюю политическую борьбу, стремясь убить покровителя Илирейи, восхищенного ее красотой. Клинок, выскочивший из полости в теле развалины, что был усовершенствован для одной лишь цели, убить ее. Бывшая дочь архонта была искусным бойцом, но тренировки тела были ею почти позабыты, реакция притупилась, а потянувшаяся к мечу рука нашла лишь пустоту. Выхваченный секундой позже жалострел опоздал со смертельным выстрелом. Удар вскрыл ее подобно рыбе, продаваемой на рынках Нижнего Комморага. Труп неудавшегося убийцы лежал рядом, страданиями агонизирующего тела не давая Илирейе уйти в небытие. Она прижимала нижней парой рук свои выпавшие внутренности, судорожно дыша и зовя на помощь, презирая себя за подобную слабость, но не видя иного выхода, кроме как положиться на помощь со стороны.       Эльдарка ненавидела свое тело за немощность, из-за которой ее творение, ее саму, ее красоту было бы так легко разрушить и стереть в пыль. В самоубийственной вспышке гнева на свою убогую плоть, она едва не вырвала вывалившийся кишечник, презирая его за подобное покушение на свою жизнь. - Не спеши расстаться с жизнью, прекрасное творение, - проскрипел тогда тихий голос ее властелина Са'Идсириса, - ты ведь хочешь жить? - Да... мой господин, - слабеющим голосом ответила Илирейя, ее рот наполнялся кровью, а сознание начало ослабевать, - я… хочу... жить. - И это хорошо, мое прекрасное творение, что же ты больше всего ненавидишь? Кого винишь в своей собственной смерти? Заиктиригию, ее слугу, меч в его руке или... саму... себя? - Са'Идсирис специально тянул слова, наслаждаясь агонией своей любимой ученицы. - Мою...собственную… слабую… плоть, - выплевывая слова вместе с кровью, Илирейя посмотрела в глаза своему ужасному на вид покровителю подобному многорукому божеству из примитивных верований мон’ки, парящему над полом благодаря скрытым внутри его тела технологическим чудесам ушедшей эпохи. На мгновение лицо учителя показалось ученице ликом прекрасного юноши. - Хорошо.., - это слово было последним, что услышала Илирейя перед смертью. Мастер гомункул не помнила хватки Голодной Суки, она не помнила и того момента, как преодолела врата смерти. Шрамы, образующиеся на душе друкари в момент, когда та покидает хватку Голодной Суки, не заживают до конца никогда и проявляются по разному. Илирейя помнила слова Са'Идсириса: - Чтобы доказать, что ты достойна великодушно подаренной мною жизни, докажи, что извлекла урок из этой смерти, мое великолепное творение, - улыбка старика эльдара показалась Илирейе тогда оскалившейся смертью. Она стала одержима идеей изменить свое тело так, чтобы ее красота не померкла. Чтобы она превратилась в идеальный сосуд, неуязвимый к обычным угрозам жизни эльдара, но вместе с тем, прекрасный внешне. Са'Идсирис назначил ей испытание через четверть периода. Столь короткий срок считался многими насмешкой мастера над учеником. Глубоко в лабиринтах ковена Поисков Сокрытого, в гигантском зале Менанат'тразона, Зала Сгустившихся Сумерек Непознанного, она вышла в самый центр, окинув взглядом трибуны полные иных членов ковена. Ненавидя одного отвратительного старика и не желая быть его супругой, она по итогу оказалась в окружении куда более презренных созданий, и обликом, и образом мыслей. На ней был плащ и одно из любимейших платьев, украденных из прошлой жизни. Стук высоких каблуков был столь же дик и непривычен в этих залах, как и сокрытая под плащом красота. Когда Илирейя скинула с себя плащ, по залу пронесся возглас неодобрения и недоумения. Красота юной кандидатки в гомункулы не померкла, но была украшена еще одним элементом, что едва ли не в открытую бросал вызов собравшимся. Две пары изящных изогнутых рогов, подражающих своим видом рогам слуг Голодной Суки, которой так сильно страшились все собравшиеся здесь и не понаслышке знали о силе и влиянии. Эти рога отдаленно напоминали корону, что носил когда-то отец Илирейи. - Ученица явилась, чтобы заявить о мастерстве, докажи нам, что готова принять титул, - улыбка Са'Идсириса была коварна и полна хитрости. В зал вошли четверо развалин, каждый со своим орудием убийства. Тесаки, заточенные до мономолекулярной остроты. Оссефактор, снаряды-иглы которого заставляли кости тела молниеносно разрастаться, разрывая тело жертвы на части. Разжижитель, чья струя химикатов обращает плоть и кости в мерзкую и дурнопахнущую жижу. Жалострел, содержащий в себе страшнейшие яды. Первым атаковал обладатель тесака, почти отрубив выставленную вперед руку, вторым ударом он пронзил живот Илирейи, но единственное, чего он смог добиться от испытыуемой, это насмешки. Ей было больно, традиции запрещали сдерживать нервные импульсы. Испытание было еще и пиршеством, грубым ритуализированным подобием симфонии боли. Вынутый из ее живота тесак был окрашен в алое, но юная гомункул не обратила на это внимание, рана на животе было достаточна тонка, чтобы быстро затянуться. Незамедлительно последовало второе испытание, игла из оссефактора пронзила локоть Илирейи, заставив всю руку содрогаться в спазмах разрываемой плоти. Сыворотка костного роста остановилась на расстоянии одного пальца от ее ключицы, обратив одну из рук в подобие ветви иссушенного солнцем дерева, с которой капала кровь. Дыхание эльдарки стало прерывистым, на лбу выступили кристаллики пота, но по-прежнему с ее алых губ не сходила улыбка. Струя бледно-зеленой жидкости окатила ее третью руку, заставив Илирейю потерять концентрацию и скорчиться в гримасе боли. Пораженная конечность с влажным шлепком упала на пол, растекаясь зловонной лужей. Выстрел из жалострела был нацелен в глаз вместо последней руки. Увидев намерение последнего развалины, эльдарка, метнулась вперед, одновременно ловя смертельное жало кистью здоровой руки, а окостеневшей под иглой оссефактора, словно каким-то причудливым оружием, пронзая маску и голову противника. Токсины и яды в жале, растекаясь по телу заставляли ее содрогаться в агонии. Перед глазами плыли разноцветные круги, мышцы ног сводила ломота, суставы словно состояли из раскаленного металла. Илирейя едва смогла сдержать крики боли, что рвались из нее нескончаемым потоком. Когда ее организм справился с ядом, она заметила, что не упала на пол лишь потому, что яд оссефактора превратил развалину в статую, на которую она опиралась своей окостеневшей рукой. Резким рывком обломав конечность, застрявшую в неудавшемся убийце, она вновь вернулась в центр зала. С каждым шагом ее походка возвращала себе прежнюю грациозность. - Превосходно, замечательно! - воскликнул Са'Идсирис, сидевший во главе трибуны магистров, - как же испытуемая намерена залечить свои раны, когда ее конечности покалечены и непригодны для операций? Ответом ему была обворожительная улыбка. Жестом Илирейя повелела привести свою жертву. Совсем еще маленького мальчика мон’кей, что был предварительно обрит налысо и стеснялся своей наготы. Его слепые глаза были полны слез, но у него уже не было сил сопротивляться пленителям. Илирейя повернулась к своей жертве села на корточки и нежно, по-матерински, погладила мальчика по щеке - Скоро все кончится, и ты просто уснешь, - произнесла она на низком готике. Мальчик отшатнулся от ее слов, они звучали слишком чуждо и слишком знакомо одновременно. Илирейя задрала подол платья, обнажая свои ноги, из ее лона высунулись три щупальца, каждое похожее на змею с невероятно гладкой кожей. Сотворенное потом принесло эльдарке то самое чувство, в которое она влюбилась, зрелище, которого никогда не видели даже опытнейшие из гомункулов, но оценили и были весьма довольны увиденным, в открытую лицемерно порицая за вульгарность.       Муки роженицы с удовольствием любовницы. Утроба и внутренности низа живота переработанные так, чтобы быть единой полостью со множеством возможностей и назначений, давая жертве возможность дышать и не давая умереть, насыщаясь телом и агонией жертвы так долго, как только можно. Эльдарка лишь чудом не лишила себя возможности к получению удовольствия от соития и даже... деторождению... Воспоминание резко оборвалось, мастер гомункул стояла перед желобом, ведущим в пустоту, служащим лишь одной цели, принимать останки, исторгнутые хозяйкой башни. Илирейя посмотрела в зеркало из отполированного обсидиана. Сверкнув алыми глазами, казавшимися двумя рубинами посреди оправы из чёрной склеры, и поправив рукой чёрные же волосы, что струились подобно водопаду за её плечи, она улыбнулась себе. Черты лица дамы гомункула вновь стали также остры и свежи, как и в тот самый день, когда она добилась своего триумфа, но перед ней стояли уже другие препятствия. - Пора мнимым властителям Комморага напомнить, кто является истинной силой в Темном Городе. Они должны понять, что моя внешность - это маскировка, ширма, за которой кроется ровно такой же мастер гомункул, не уступающий ни знаниями, ни талантами своим собратьям по ремеслу. Не зря же меня многие прозвали Темной Музой Красоты. - Улыбнувшись собственному отражению и поправив подол платья, Илирейя направилась на аудиенцию к своему нынешнему "владыке" архонту кабала Кровавой Жажды Кейр’Дану. Она прекрасно знала, что эта их встреча будет последней и не могла сдержать улыбку.